— Я помогу, — решился Иван Панин. — Вы только говорите, что делать.

— Служил? — спросил старик, придирчиво оглядывая первого добровольца.

— Нет. Не успел.

— А это у тебя что? — Степан Михайлович пальцем показал на нунчаки, висящие у Ивана на шее.

— Оружие, — ответил Иван и, отойдя в сторону, продемонстрировал своё умение.

— Молодец, — сказал старик, чему-то улыбаясь. — Только это не оружие. Оружие вот. — Он тряхнул двустволкой. — А это палки на верёвочке.

Были видно, что Ивана такие слова задели и обидели. Но спорить он не стал, смолчал, только брови сильней нахмурил и отвернулся.

— Я служил, — угрюмо сказал Коля Карнаухов. Коле не давала покоя мысль, что это он во всём виноват. Он и приятель его Серёга. Если бы они тогда не пошли на танцы, если бы не знакомились там с девчонками, если бы не подрались с местными и не стали бы от них убегать. Ну или, хотя бы, выбрали другой путь для бегства…

— Сержант? — поинтересовался Степан Михайлович.

— Ефрейтор, — сконфузился Коля.

— Это я сержант, — вклинился в разговор Серёга Цаплин. — Внутренние войска, краснопогонник. По людям стрелять обучен.

— По людям стрелять не надо, — мягко поправил его старик. — Те, что на улице сейчас, они уже, как бы, не люди.

— Это я знаю, — сказал Серёга. — Это я еще на танцах заметил.

— Как вас звать-то, ребята? — спросил Степан Михайлович.

— Николай.

— Иван.

— Серж. Серёга, то есть.

— Ну, вот вчетвером, как бы, и пойдем. Нормально. А остальные… — Степан Михайлович закинул ружье за спину, убрал тесак в петлю на поясе, снял с крючка зажженную керосиновую лампу. — Остальные будут дом охранять. Совхозное, как бы, имущество.

* * *

К выходу готовились недолго и суетливо — переоделись, переобулись, глотнули для храбрости местной превонючей самогонки, запас которой всегда имелся у Михи Приёмышева. Вооружились кое-как тем, что в доме нашлось: Иван нунчаки заткнул за ремень, а в руки взял штыковую лопату, наскоро отточенную здоровенным напильником; Николай забрал у Михи «финку», но главное своё орудие соорудил сам — на полутораметровый берёзовый черенок насадил две тракторные шестерёнки; рукоять получившейся палицы он обмотал тряпичной изолентой и даже подобие темляка сделал из распушённых обрывков верёвки, чтобы кровь из проломленных голов не брызгала сильно и не текла на руки. Серёга Цаплин к оснащению отнесся еще основательней: надел две фуфайки, оторвав у нижней рукава, обвился шпагатом; из гитарной струны и пуговиц смастерил удавку, забрал с кухни все ножи и распихал их по карманам, из трехметрового шеста, что лежал на подстропилинах веранды, алюминиевой проволоки и выдранной из стены скобы изготовил пику, потом вспомнил вдруг про ржавый туристический топорик, от прежних поколений студентов оставшийся, отыскал его в кладовке и подвязал к поясу, — Серёга то ли игрался, то ли просто тянул время.

— Сначала постреляем тех, что у дома трутся, — пятый уже раз рассказывал Степан Михайлович, терпеливо дожидаясь помощников. — Для этого нам даже выходить не надо — из окон, как бы, постреляем. Потом пойдем на вашего старшего поглядим, заберём фонарик — он нам пригодится. В кустах пошерудим как следует — если кто и прячется там, на шум обязательно выберется или как-то даст о себе знать. А когда вокруг осмотримся, тогда уже пойдем по деревне, по домам. Покойнички всегда к живому тянутся. Вот рядом с живыми их и надо искать…

Поучал старик и остающихся в бараке:

— Мы выйдем, а вы сразу дверь заприте, заложите, и уходите в комнатку, где окон нет. Начальник ваш там жил? Вот к нему и идите, он теперь слова против не скажет. Водички прихватите с собой попить. Гвоздей надёргали уже, как я велел? Вот их возьмите, чтобы вход изнутри заколотить. И потом сразу же пробуйте потихоньку потолок разбирать: и руки делом займете, чтоб в голову дурь не лезла, и выход на крайний случай для себя подготовите. Если мы до рассвета не вернёмся, поднимайтесь наверх, ждите, пока совсем светло не станет и с оглядкой через чердак выбирайтесь на улицу. В наши дома не заходите, бегите сразу в Жирово, ищите по проводам избу с телефоном и звоните Хромову Василию Степановичу, он в милиции работает и знает, что тут к чему. Ну а если, не дай Бог, доведётся… — Степан Михайлович перекрестился. — Бейте покойничков в голову, да посильней, да чем попадя. Только так их и проймёшь. Без головы они уже не ходят, а лежат тихо, как им и положено… Слышите, ребятки?! В голову их бейте! В самую, как бы, черепушку!..

* * *

Истребление мертвяков началось довольно буднично. Сначала Степан Михайлович в сопровождении притихших ребят обошёл все комнаты барака и в каждой зажёг свет. Потом он принялся неспешно и методично — будто в тире на ответственных соревнованиях — стрелять бродящих под окнами покойников. Он разнёс головы семерым; двоих, причем, пришлось выманивать из темноты. Делал это Степан Михайлович довольно своеобразно: он открывал раму, ложился животом на подоконник и, высунувшись на улицу по пояс, ласково покрикивал и слюняво причмокивал губами:

— А ну-ко, иди-ко сюда, милок! Отведай свежатинки! Хочешь мясца-то? Во! Кушай, родимый! Попробуй! Вкуснотища! — Он даже глаза закатывал. — От себя, как бы, отрываю! Да ты не бойся, ближе, ближе давай!

Мертвец выбирался на открытое освещенное место, тянул руки за обещанным угощением, скалился. Степан Михайлович душевно ему улыбался, медленно уползал назад в дом, принимал, не глядя, поданное ружье, прикладывался и стрелял покойнику точно в лоб.

Без неожиданностей, впрочем, не обошлось — последний мертвяк оказался необычайно резвым. Он, увидев направленный в лицо ствол, схватился за него и потянул к себе. Если бы не подскочивший Серёга, поймавший ремень двустволки, да не Иван, который тут же сообразил заточенной лопатой рубить покойнику руки, неизвестно, чем бы дело закончилось. Но — справились и с этим.

А вот дальше было сложней. В отдалении бродили еще фигуры, но подманить их не удавалось, а стрелять наугад Степан Михайлович не соглашался — не то патроны берёг, не то боялся зацепить кого-нибудь живого.

— Выходим, — объявил старик и, опустив ствол ружья, взял со стола керосиновую лампу.

Под дождь он вышел первый, не оглядываясь на остальных, не дожидаясь их, и зашагал по направлению к небольшой группе мертвецов, расположившихся возле убитого и истерзанного доцента. Сколько там собралось покойников, понять было трудно: сортир догорал, а падающий из окон электрический свет мешался с плотной, сыплющейся с неба моросью и кроме нее ничего не освещал.

— Давайте быстрей! — крикнул Иван, спрыгивая с крыльца и глядя, как старик широко и быстро шагает, держа ружье в одной руке и лампу в другой. Он, кажется, что-то задумал, но почему он так небрежно держит двустволку? Что он станет делать, если все покойники разом встанут и двинутся на него? — ну, выстрелит он дважды, но перезарядить ружье вряд ли уже успеет, разве только убежит в безопасное место. Но куда? На веранду не вернешься — Вовка и Димка уже готовятся запереть дверь, а через окно старику туда не так просто будет забраться — слишком высоко.

— Что он делает? — спросил Коля Карнаухов, поравнявшись с Иваном. Но ответа не получил. Из кустов слева, хрипя разорванным горлом, вывалилась рослая фигура. Коля сразу опознал предводителя всей этой банды — нос у покойника был свернут набок, а вокруг опухших глаз, будто кляксы на промокашке, расплылись неровные круги.

— Вот и свиделись, — сказал старому знакомому Коля и со всей дури саданул по голове мертвяка самодельной палицей. Тракторные шестерни смяли череп, словно он из папье-маше был сделан. Ноги покойника подломились, и он повалился вперед, загребая воздух скрюченными руками. Коля ударил еще раз, уже не так сильно, подскочивший Иван добавил похожей на секиру лопатой, а тут и Серёга с туристическим топориком подоспел.