– Да, герр штандартенфюрер. – Охман раскрыл папку. – Мы не были уверены, что шпион внедрен в нашу структуру, но все же соответствующую работу провели. К делу привлекались сотрудники уголовной полиции и гестапо. Использовать своих людей я, сами понимаете, не мог. История с провалом Вальтера и Плотника подтвердила это подозрение. В донесениях с той стороны фронта периодически мелькало упоминание некой фигуры с позывным «Колдун», русского резидента на нашей территории. Где он обосновался, ясности не было. Кто он такой – тем более. Но то, что данная фигура существует и успешно работает против нас – непреложный факт. Она засекречена, о ней знают только несколько лиц из советского руководства. Есть все основания полагать, что мы столкнулись с упомянутым Колдуном, и работает он не где-нибудь, а в Майнсдорфе.

– Фактически у вас за стенкой, – проворчал Райхенбах. – Вы каждый день имеете честь его лицезреть.

Он добился своего.

Охман смутился, но продолжал говорить:

– Служба пеленгации несколько раз засекала работу чужой радиостанции в пределах Майнсдорфа. Но сеансы были краткие, радист постоянно менял место. Выявить его нахождение не удалось. Теперь к делу, господин штандартенфюрер. С помощью привлеченных специалистов была проведена тщательная работа, выявлялись люди, имевшие возможность получить сведения о наших агентах. Человек, работавший непосредственно с Вальтером и Плотником, вне подозрений. Это майор Кольб, сотрудник надежный и проверенный. Подозревать его глупо.

– Согласен, – бросил Райхенбах. – Человек не будет проваливать агентов, которых сам же и создал.

– Под подозрением трое. – Охман раскрыл кожаную папку, извлек несколько подшитых дел с оттиском орла, вцепившегося в свастику. – Сначала было семеро, сузили до троих. Желаете ознакомиться, штандартенфюрер? Или у вас есть более важные дела?

Райхенбах предпочел не заметить иронии в голосе штурмбаннфюрера. Он сел за стол, разложил перед собой бумаги, погрузился в изучение. Охман висел над душой, давал пояснения.

Фон Райхенбах определенно видел этих людей. По зданию в центре Майнсдорфа снует прорва народа. Половину из них давно пора отправить на фронт! Он со скепсисом перекладывал папки, всматривался в лица. Все трое – в звании капитана, никогда не были членами СС, не состояли в НСДАП. Хотя, безусловно, сочувствовали идеологии фюрера, как же без этого.

Рудольф Кромберг, ростом выше среднего, телосложение плотное, хорошо развит физически. Тридцать шесть лет, начинал службу в разведке еще в Веймарской республике, упраздненной в тридцать третьем году. Сияющих высот в карьере не достиг. Служба в Испании в конце тридцатых, затем дружественная Италия, Польша, преподаватель-инструктор в школе подготовки диверсантов. На Восточном фронте не воевал, последние два года провел в Кракове, занимался сбором разведданных о сухопутных войсках противника. Имеет поощрения от руководства, парочку незначительных взысканий.

С супругой расстался перед войной. Она с дочерью переехала к своим родителям в Мюнхен. Связь с родными Кромберг почти не поддерживал, то есть хорошим семьянином не являлся.

В Майнсдорфе он тоже занимался сбором разведданных о наступающих частях Красной армии, проводил допросы немногочисленных пленных, занимался анализом добытых сведений. Нареканий от начальства нет, с работой справляется.

В личном плане любит выпить, что, впрочем, не мешает службе. Неоднократно замечен в компании женщин сомнительного поведения. Проживает в служебной квартире на Анхенштрассе.

С другой фотографии смотрел мужчина лет тридцати пяти. Прическа короткая, лицо правильное, симметричное, но начисто лишенное эмоций. Мартин Коффман, в разведке с сорокового года, до этого служил в полиции города Бремен. С сорокового по сорок первый – служба в Северной Африке в соединениях Роммеля. Потом переведен в Берлин, через полгода – Западная Белоруссия, подготовка радистов для заброски в советский тыл. Работа с советскими военнопленными, обработка разведданных военного характера и другой информации на основании трофейных документов.

Летом сорок четвертого в составе своей команды пробивался на запад из советского окружения. Со слов очевидцев тех событий, проявил мужество и стойкость.

Семьи на данный момент нет. В тридцать девятом году, проживая в городе Бремене, сочетался браком с некой Генриеттой Шиндлер, но не прошло и года, как супруга умерла при родах. Спасти ребенка тоже не удалось.

Через несколько месяцев Коффман навсегда покинул Бремен, сменил сферу деятельности. Замечаний по службе нет, выпивает в меру, проживает в арендованной квартире на Бихтерштрассе. Хозяйка – молодая вдова Эрика Зауэр, с которой он поддерживает интимные отношения и практически это не скрывает. Подобные вольности офицерским кодексом чести не поощряются. Но кого это сейчас волнует?

Отто Беккер – тоже гауптман, кавалер Железного креста, отличился на Восточном фронте. Тридцать четыре года, уроженец Штутгарта, где год назад скончалась его мать, Эльза Беккер.

Убежденный холостяк, никогда не был женат, считает, что семья – это развлечение для мирного времени.

В военной разведке с тридцать восьмого года. Служба в Чехословакии, в Силезии. В сорок втором и сорок третьем годах трудился в разведывательном отделе группы армий «Юг», вел работу среди крымских татар и представителей горных кавказских народов. Впоследствии занимался техническим обеспечением контрразведывательной деятельности.

Получил ранение на Северном Кавказе, от которого остался шрам на левой скуле. Подвержен приступам мигрени, с которыми стоически справляется. После ранения переведен на Западный фронт. Имеет поощрение от командования за участие в Арденнской операции, где немецкие войска нанесли поражение союзникам, сковали их основные силы и задержали наступление на шесть недель. Четыре недели назад переведен в Майнсдорф, усилил местную группу разведки и контрразведки.

Претензий по службе нет, вольностей не допускает. Много работает, практически не имеет времени для отдыха.

Проживает в многоквартирном доме на улице Нойхаузер, что в трех шагах от центральной Карлштрассе. Эта квартира пустовала, вселение происходило с согласия регистрационно-хозяйственной службы.

В Майнсдорфе также проживает его сестра, одинокая женщина, но видятся они редко. У нее свое жилье.

Беккер – человек замкнутый, в подозрительных связях не замечен, может после работы пропустить пару кружек пива.

С фотографии смотрел мрачноватый субъект с тонким аристократическим лицом и въедливыми глазами.

Фон Райхенбах задержал взгляд на последнем снимке, закрыл папку, исподлобья глянул на Охмана и заявил:

– Присаживайтесь, Георг, не маячьте над душой, это неприятно. Словно тень отца Гамлета давит. – Штандартенфюрер дождался, пока Охман присядет, и спросил: – Вы уверены, что наш Колдун – один из этой троицы?

– Не уверен, штандартенфюрер, – не стал юлить Охман. – Но все остальные в нашей группе – точно нет. У этих, по крайней мере, есть возможность. Другие офицеры контролируются, у троих – семьи, остальные проживают в общежитии и всегда на виду. У них отсутствует даже теоретическая возможность получить сведения о нашей агентуре.

– Фигуранты контактируют с майором Кольбом?

– Напрямую по службе – нет. Но могут общаться где угодно. В столовой, в коридоре во время перекура, на улице. С майором Кольбом мы беседу не проводили. Это могло бы насторожить фигурантов.

– Ваши привлеченные люди долго работали по этой троице. Уверены, что им удалось сохранить секретность? Учтите, если наша фигура что-то заподозрит и насторожится…

– Работало гестапо, штандартенфюрер. Эти парни знают, как блюсти секретность, уверяю вас. Обычная кадровая проверка. Они периодически проводятся.

– Что сами думаете об этих троих?

– Признаюсь честно, не имею оснований их подозревать. Работники добросовестные. Мелкие грешки… но у кого их нет? Близко с ними незнаком, отношения только служебные, о личных делах не говорили. Хотите спросить, кого из них я считаю врагом? Это трудный вопрос, герр штандартенфюрер. Если откровенно, то нахожусь в замешательстве. За все годы моей службы ничего подобного не случалось. Мне не приходилось выявлять вражеского агента в собственных рядах.