Итак, мы проследили путь викингов в северо-западные ворота Севера, путь арабов в юго-восточные ворота, но потеряли из виду эстонцев.
Переселение народов, которое смело с лица земли Римскую империю, почти не коснулось прибалтийских стран. Римские историки знали славян под именем венедов, это название сейчас сохранилось только в эстонском и других прибалтийско-финских языках, словно подчеркивая, что на своем тихом острове мы единственные пережили крупнейшие этнические бури Страны Заката, не оторвавшись от своих корней. Венеды в железный век римлян были нашими южными соседями. В результате сложнейшего окружного передвижения, миновав Карпаты и Днепр, они переселились на север и стали нашими восточными соседями. Древнейшее название перешло теперь к кривичам и словенам, что свидетельствует об устойчивости памяти народа и о его филологическом чутье. Позднее мы найдем доказательства этому последнему и в русских летописях, авторы которых безошибочно объединили прибалтийские финские племена общим названием чудь.
Эстонцев мало коснулось и переселение готов, хотя оно и началось в непосредственной близости от них, на расположенном за горизонтом острове Готланде. Готские племена почти единственные двигались против огромного людского потока, с запада на восток, через Вислу в степи Причерноморья. По крайней мере часть их использовала Великий речной путь через Финский залив и Ильмень-озеро; об этом свидетельствуют готские археологические памятники на Вируском побережье и древнеготское слово "skraha" (скраха) - мех, пушнина, прижившееся в эстонском языке в форме "raha" (paxa) - деньги.
И только последняя буря великих переселений задела эстонцев уже непосредственно. Опустошительная волна викингов прокатилась через Шетлендские острова {40} (ок. 700 г.), Антверпен (836 г.), Париж (845 г.), Италию (859 г.), Константинополь (866 г.), Бордо (877 г.) и конечно же по побережью Эстонии. В зависимости от того, со стороны какой части света люди со страхом ждали нашествия этих мореплавателей, их называли по-разному. Для ирландцев они были финны, для немцев и для французов - северяне (норманны), для англичан согласно той же логике - остманны, для эстонцев, славян и арабов - шведы (россы). И на этот раз эстонский язык остался верен древнему названию: постепенно название роотсов распространилось на весь народ и страну, не оставив места для более позднего названия "svea" - швед. Викинги, находившиеся на куда более низкой, чем местное население, ступени общественного развития, растворились в нем всюду, где пытались укрепиться: в Шотландии, Ирландии, во Франции, на Днепровском Великом речном пути, в Англии и в Италии. За это время гигантское наследство Римской империи невероятно разрослось, растянувшись от Багдада до Америки: морские ворота распахнулись во все стороны и для всех - включая крестоносцев и будущих конкистадоров.
С точки зрения истории морских путешествий эстонцев, скандинавские саги, "История Дании", труды арабских географов и русские летописи изучены еще недостаточно. В лучшем случае они представлены цитатами из трудов авторов, ставивших перед собой иные вопросы и получавших на них иные ответы. Есть основания предполагать, что древнейшим текстом, в котором упоминаются морские путешествия эстонцев, является сага об Инглинге. В ней говорится об ответном нападении короля Ингвара на Эстонию, имевшем место приблизительно в 600 году. Поскольку речь идет об ответном походе - в этом вопросе сага не оставляет ни малейшего сомнения, - мы можем считать, что в то время навигационная техника эстонцев была на одинаковом со скандинавами уровне развития.
Во второй половине двенадцатого века юноша по имени Саксон (будущий известный летописец Саксон Грамматик), обучавшийся в Париже "свободным искусствам", стал собирать исторические предания народов Балтики, объединив их в хронике "История Дании", "Gesta Donorum". Его любимым героем был викинг Старкатерус - так на латинский лад переделал он имя человека, "который согласно древним сказаниям родился в той стране, что находится к востоку от Швеции и где в наше время правят {41} эсты и иные племена варваров". В саге Тригвесона об эстонцах тоже говорится как о викингах, и, следовательно, уже тогда это понятие было скорее социальным, чем национальным. Наконец, и археологические находки подтверждают, что в девятом веке эстонцы достигли ранне-феодальных отношений. В это время они уже не только умели ходить в открытое море, но существовали и общественные предпосылки для близких и далеких морских походов. В какой же степени были использованы эти предпосылки?
Древнерусские исторические документы не оставляют сомнения в том, что финские племена Прибалтики совершали далекие морские путешествия.
Следует отметить, что первые русские летописцы высоко оценивают роль прибалтийских финских племен в процессе формирования Русского государства. Летописец помнит, что он имеет дело с древнейшими обитателями Северной Европы, и упоминает их наравне с русскими: "В странах же Иафета сидят русские, чудь и всякие народы". Чудь - это, по всей видимости, те же прибалтийские финны, которых готский историк Иордан за пять веков до этого назвал тиунами. Приподнятый, почти библейский стиль летописи достигается с помощью сознательной смысловой конструкции. За процитированной фразой следует точный перечень "всяких народов": из семнадцати племен одиннадцать принадлежат к финно-угорским, среди них названы и далекие пермяки, и те же самые прибалтийские финны. Это, казалось бы, лишенное логики повторение является стилистическим приемом летописца, чтобы специально выделить объединенные в общее понятие племена прибалтийских финнов. Разумеется, этот стилистический анализ оставался бы не слишком убедительным, если бы текст летописи не давал серьезных оснований для такого вывода. Владимир Святославич, последний языческий великий князь Киевский (980 - 1015), по примеру хазар носивший титул кагана, пытался в целях централизации власти создать нечто вроде пантеона язычников. Одним из пяти главных богов, воздвигнутых на высоком берегу Днепра, перед покоями князя, был финский бог Мокош, такой же пантеон возвышался и на берегу Волхова в Новгороде. Об участии прибалтийских финских племен в общественной жизни Новгорода и Киева свидетельствует и то, что одним из авторов составленного несколько позднее кодекса "Правда Ярославичей" был старейшина Киевского городища, чудь по имени {42} Микула. Летопись и русский фольклор свидетельствуют о важной роли волхвов и шаманов - по происхождению прибалтийских финнов - в общественной жизни раннефеодального государства и подчеркивают их упорное сопротивление крещению.
На этом фоне и следует оценивать различные по значению и весу сведения о морских походах.
В 882 году Олег (по скандинавским источникам Helgi) объединил Новгородщину с Киевом, подчинив Великий речной путь по Днепру единой власти. В его военных походах принимало участие немало прибалтийских финнов. Летописец упоминает их сразу же после восточных варягов. Прибыв на кораблях под Киев и выдав себя за торгового гостя, направляющегося в Константинополь, Олег хитростью выманил из Киева на берег Днепра Аскольда (Hoskuldr) и Дира (Dyri), захвативших там власть, и умертвил их. Не следует полностью доверять всем деталям этой истории, записанной лишь три столетия спустя, важна ее суть: посещение Константинополя представлялось летописцу событием вполне достоверным, а значит, уже в ту пору, о которой идет речь, торговые походы имели давнюю традицию. Вступивший на престол тридцатью годами позднее Константин Багрянородный (912-959) в многочисленных научных трудах, перечисляя пороги Днепра, дает параллельно их славянские и шведские названия, что также позволяет судить о древней международной традиции водного пути. Во время правления князя Игоря (Ingvar) состоялся один из многочисленных походов на Константинополь, опустошивший побережье "от Сунда до Пафлагонии"; окончился он в 944 году заключением договора "на вечные времена". С точки зрения интересующих нас морских походов этот договор является важным документом, который дает уже не косвенные доказательства, а статистический материал о навигации прибалтийских финнов. Послы, подписавшие договор, представляли князя Киевского и торговых людей Великого речного пути. Летопись донесла до нас сорок пять имен: Ивор, Вуефаст, Искусеви, Слуды, Улеб, Каницар, Шихберн, Прастен, Либиар, Грим, Прастен II, Кара, Истр, Прастен III, Ятваг, Шибрид, Алвад, Фудри, Мутур; гости или купцы Адун, Адулб, Иггивлад, Олеб, Фрутан, Гомол, Куци, Емиг, Турбид, Фурстен, Бруно, Роальд, Гунастр, Фрастен, Игельд, Турберн, Мона, Руальд, Свен, Стир, Алдан, Тилена, Пубскарь, Вузлев, Синко, Бо-{43}рич. В 1941 году русские советские историки указывали, что в этом перечне имен два Искусеви и Каницар - принадлежат эстонцам, а Истр - финн. Сведения исторического характера дополняет языкознание: эстонские слова "puri" (парус), "laev" (судно) и "uisk" (большой парусник) были заимствованы русским языком - это пръ, лойва и ушкуй древних летописей; в былине о Соловье Будимировиче Финский залив называется морем Виру. Добавим, наконец, и географическое измерение: в Эстонии довольно часто находят арабские монеты. Мы до сегодняшнего дня сохранили воспоминание о рупии времен Ибн Фадлана, которая в эстонском языке фигурирует в форме "robi" (роби), в финском - "ropo" (ропо) 1. Круг замкнулся.
