Ранним июльским утром Аглая Николаевна Оленина вышла из метро, держа за руки своих дочерей, Соню и Лизу. Аглая Николаевна спешила, ее театр собирался на гастроли, и бесконечные репетиции и прогоны спектакля не позволяли ей остаться дома с дочерьми. Маме Аглае очень нравилось быть мамой, но актрисой ей нравилось быть не меньше. Папа девочек, Дмитрий Сергеевич Оленин, руководил серьезным бизнесом и был совсем уж редким гостем в собственном доме, потому Соню и Лизу часто приходилось оставлять на попечении крестной. Крестная Пелагея, сестра их матери и родная тетушка девочек, жила в центре Москвы, и ее племянницам, живущим с родителями в большом загородном доме, очень нравилось приезжать к ней. С Пелагеей девочкам было легко и весело, словно бы она была им подругой или сестрой. Жизнерадостный детский характер стал для нее источником вдохновения, но, может быть, и ремесло сделало ее большим ребенком. Пелагея была детской писательницей, она сочиняла сказки, верила в волшебство, повсюду видела чудеса, разговаривала с животными и растениями, и даже с неодушевленными предметами.

Аглая Николаевна Оленина вывела дочерей из метро к Тверскому бульвару. Держа маму Аглаю за руки, девочки подскакивали на ходу от предвкушения счастливого дня. Пелагея уже ждала у метро. После приветственных объятий и поцелуев все отправились по своим делам. Мама Аглая – в театр, а девочки с крестной зашагали на Тверской бульвар, обсуждая по дороге план на день. Пелагея всегда тщательно продумывала, куда поведет своих племянниц и что им подарит, но для Сони лучшим подарком была простая прогулка по городу. Она любила подмечать необычные вещи в обычном, а в центре города было много необычного, но не приметного для тех, кто не хочет примечать. Соня знала, что если не полениться и поднять голову, то можно увидеть много удивительного! Балконы в виде двух огромных орлов, раскинувших свои широкие крылья и повернувших головы набок; каменные львы на капителях высоченных колонн, наблюдающие сверху за прохожими; головы прекрасных женщин с вьющимися волосами, толстые младенцы в венках на кудрявых головках, химеры, лисьи головы, морские раковины и другая замысловатая лепнина на фасадах; окна необычной формы, цветная мозаика и даже рыцари в доспехах с мечами – под самой крышей высоченного дома… Рыцарей им показала как-то крестная на Арбате и обещала рассказать их историю, как только разузнает ее сама. Они шли по Тверскому бульвару, под ногами хрустели мелкие камешки, выстилавшие центральную дорожку.

– Стоп! – Пелагея замедлила шаг. – Раз уж мы здесь, нужно подойти к Старому Дубу, он обещал мне рассказать историю рыцарей с Арбата, я уже не раз подходила к нему, но он пока молчит, может быть, он сегодня будет щедр…

Пелагея подвела девочек к огромному дубу, огражденному толстыми цепями.

– Дуб черешчатый, возраст 200 лет, – прочитали девочки мемориальную табличку, разместившуюся рядом.

– Представляете, он видел Пушкина! – с восхищением произнесла Пелагея.

– Кто? – не поняли девочки.

– Да дуб, кто ж еще? – удивилась крестная. – Вот, прислонитесь ухом к стволу, слушайте!

Девочки припали к стволу и замерли.

– Молчит, – прошептала, немного выждав, Пелагея.

– Молчит, – подтвердила Лиза.

Соня подняла голову вверх и вдруг скомандовала:

– Тихо!

Ей показалось, что, несмотря на невыносимую жару и абсолютно неподвижный воздух, ветки и листва дуба вдруг пришли в движение, и сквозь шелест листвы Соня услышала:

– Ско-о-оро-о-о, – это прозвучало, как легкий, едва слышный выдох.

Она снова приложила ухо к стволу:

– Ско-о-оро-о-о, – прошуршало в стволе.

Девочка отпрянула, и тут что-то тяжелое и твердое упало сверху в подсохшую траву.

– Что это? – Соня побежала к месту падения.

Крестная и Лиза кинулись за ней. Опустившись на колени, Соня подняла небывалой красоты желудь. Он был слишком большой для желудя, гладкий, терракотово-коричневый, глянцевые бока его отвечали солнцу яркими бликами. Шляпка немного отличалась по цвету: к терракотовому было примешано немного зеленого, и она была унизана крупными пупырышками, словно бисером.

– Ого-о! – восхищенно произнесла Соня.

– Ого-о! – эхом отозвались Пелагея с Лизой.

Все трое не могли оторвать глаз от этой невероятной находки. Они так и замерли над ним в изумлении. Желудь был так велик, что Сонина ладонь едва смыкалась вокруг него.

– Кра-а-а, – вдруг раздалось сверху. – Ско-о-ор-р-ро!

С вершины дуба вспорхнула ворона и помчалась прочь. Крестная и девочки вздрогнули от неожиданности.

– Уфф, Глафира! – погрозила вверх кулаком крестная. – Помчалась на Патриаршие Карпу Карловичу докладывать, вот же сплетница!

– Какая еще Глафира? – не поняли девочки.

– Да ворона же! – пояснила Пелагея.

– Ммм, – сестры переглянулись и хихикнули.

У крестной всегда трудно было понять: всерьез ли она или шутит, правду ли говорит или выдумала только что. В ее голове роились сказки, и крестная сама не очень-то понимала, где ее вымысел, а где реальность. Да и не слишком она старалась понимать. Во всяком случае, так это выглядело со стороны.

– Ну, ладно, бери свою находку, Соня, ты его нашла, тебе он и принадлежит, – заключила Пелагея.

Соня с удовольствием спрятала желудь в карман.

– Идем на Патриаршие к Карлычу, – скомандовала Пелагея.

– А кто это Карлыч? – поинтересовалась Лиза.

– Увидите! – хитро прищурилась Пелагея.

Они зашагали по Тверскому бульвару, прошли его почти до конца, свернули на Малую Бронную и направились к Патриаршему пруду. Пелагея спешила, странные события у Старого Дуба подгоняли ее побыстрее выяснить, что происходит. Ее охватило предчувствие важных событий, которые вот-вот свершатся. Она купила воды, пластиковые стаканчики и повела девочек к самой кромке пруда. Расположившись на бордюре, прогретом солнцем, крестная с племянницами разлили воду по стаканчикам и с удовольствием утолили жажду.

– Нужно немного подождать, он сейчас приплывет, – сказала крестная, глядя в темную воду. В это же время утки, а с ними и лебединая пара, потянулись к тому краю пруда, у которого сидели девочки с Пелагеей. На зеленый склон позади них стали слетаться голуби, и даже собаки на поводках потянули своих хозяев туда же. Поводки их сплелись и запутались, и на дорожке, огибающей пруд, случился переполох. Соня подошла к самой воде, утки были так близко, что можно было легко погладить их перышки, она присела на корточки и протянула руку. Утки и лебеди спокойно позволили Соне себя гладить, они мирно покрякивали и, как показалось Соне, улыбались.

– Ну, Соня, ты даешь! – изумилась Лиза.

– Иди сюда, и ты погладь, – предложила Соня.

Лиза спустилась к сестре, тоже присела на корточки и погладила птиц по перышкам.

– Ой, что это? – тихо и оцепенело произнесла Соня, указывая рукой на воду.

Между утиных хвостов и лап из воды на девочек смотрело бледное узкое лицо.

– А вот и он, – сказала крестная, – прошу любить и жаловать, золотой карп Карп Карлович – местный долгожитель и хранитель пруда.

На поверхности воды замелькали длинные темные спинки довольно крупных рыб.

– Со своей свитой, – заключила Пелагея.

– Ка-а-арп? – удивленно протянули девочки.

Бледное лицо в воде поднялось повыше, и девочки увидели длинную спинку желто-молочного цвета. Плавники и хвост карпа так изящно двигались в воде, словно они были из тончайшей органзы.

– Добрый день, Карп Карлович, – поприветствовала его крестная. – Давно не виделись, как поживаете? Что нового? Не сообщала ли Глафира каких новостей?

Девочки переглянулись, хихикнули и посмотрели на крестную. Опять чудит тетушка Пелагея. Но совершенно отчетливо вдруг услышали очень тихий, приглушенный голос, словно бы из-под одеяла:

– Рад! Рад вас видеть, Пелагея! Разрешите представиться: Карп Карлович, рад видеть и вас, милые барышни.