Тощие ноги виновника погрома - кто мог им быть, кроме трижды безответственного аспиранта Толи, - торчали из многотембрового электрооргана: тройной ряд клавиш указывал на родство этого инженерно-самодеятельного монстра с тоскующим чудом древних католических соборов.
Хорошо. Просто еще одна деталь. Мелкая - но деталь.
Без разрешения Пана Толя не посмел бы так распоясаться. Академия дала Пану ультрасовременную плавучую базу, и вот что может сделать с ней безоглядная безответственность. О какой чистоте эксперимента может идти речь в таком хаосе? Явное надувательство, попытка втереть очки. Но Карагодскому...
Академик в третий раз поправил очки. Они ему мешали.
- Готово!
Толины ноги беспомощно заскреблись по полу, зацепились за стойку винтового стула, судорожно согнулись, и Толя, в одних плавках и в белом распахнутом халате, накинутом прямо на мускулистое смуглое тело, возник перед Карагодским.
- А, это вы? Привет! Пришли пощупать наше хозяйство? Давайте, давайте! Давно пора было. Пан с Ниночкой тут такую чертовщину крутят, что ахнешь. Даже меня в пот вогнали. Но вы смотрите Пана не обижайте! Он - бог. В своем деле, конечно...
Решив, что разговора "для вежливости" с Карагодского вполне хватит - и он был очень недалек от истины, потому что академик позеленел - Толя прикрикнул на троицу, склонившуюся над видеомагнитофоном:
- Эй, орлы! Хватит баланду травить! Моя система готова к переговорам на высшем интеллектуальном уровне! Начали, что ли?
И поскольку Пан, Нина и Гоша не обратили на него никакого внимания, он взял на клавишах несколько пронзительно высоких звуков, от которых мгновенно заложило уши:
- У-и-сс!
И тотчас же словно ответило далекое эхо - такой же аккорд, слегка погашенный расстоянием, донесся из-за острова.
А двумя минутами позже справа по борту из голубой кипени бесшумно вырос трехметровый зеленовато-коричневый столб. Карагодский за последние дни немало наслушался и начитался о поразительной ловкости дельфинов, но это было сверх разумения - гигант, весящий в воздухе не меньше тонны, без видимых усилий стоял на хвосте, погруженном в воду, словно для него не существовало законов физики.
По очереди глянули на академика два озорных глаза, скользнули по лаборатории и снова остановились на нем, разглядывая. На самом дне их царила такая нечеловеческая, спокойная сила, такое пронзительное понимание, что Карагодскому невольно захотелось отвернуться.
- Уисс, миленький, рыбки! Белужатинки, а?
Гоша перегнулся через фальшборт, молитвенно протягивая Уиссу перевернутую капитанскую фуражку. Уисс открыл клювообразный рот и скрипуче захохотал, вибрируя напрягшимся телом.
- Гоша, сколько у вас было в школе по географии? Вы же знаете, что в Эгейском море белуги нет.
- В Греции все есть, Ниночка, - убежденно ответил Гоша и снова обратился к дельфину. - Белуга! Уисс, а? Как наяву ее вижу, жареную...
И Гоша даже глаза закрыл - так живо она ему представилась.
Дельфин исчез внезапно, как и появился, а Нина всерьез напустилась на капитана:
- Вечно вы, Гоша, нарушаете программу! Вы же вчера обещали прекратить, а сегодня - снова. Вдобавок - при Вениамине Лазаревиче, а ему, быть может, некогда...
Гоша виновато оправдывался: "Так я же не думал, что он уйдет. Я шутки ради... Откуда здесь белуга?" Нина несколько раз повторила на электрооргане свистящий призыв, но Уисс не появился, и, вконец расстроенный, Гоша замолчал, потихоньку отступая к двери.
Пан уже в одиночестве гонял видеозапись и не замечал ничего вокруг.
Стоять в углу и ждать неизвестно чего было как-то не очень солидно, и академик хотел было подойти к Пану без приглашения, но в это время раздался сильный всплеск, и что-то большое и серебристое пролетело и глухо шмякнулось на пол.
- Нина... Белуга! Честное слово, белуга! Молоденькая! Крошка!
"Крошка" почти метровой длины яростно билась в цепких Гошиных руках, разевала зубастый полулунный рот и отчаянно раздувала жабры.
- Что случилось? - поднял наконец голову Пан.
- Уисс принес белугу! Ну и ну! Артист... Спасибо, старик! Мы ее сейчас того... в камбуз!
И Гоша исчез, плечом захлопнув за собой дверь.
- Вот заполоха, - одобрительно ухмыльнулся Толя. - Так, Иван Сергеевич, у меня все на мази. Можно крутить!
- Ладно, Толя, спасибо. Сейчас начнем.
Пан подошел к борту и ласково кивнул Уиссу, который на этот раз неподвижно и невесомо парил на волне.
- Сейчас начнем, Уисс... Надавал загадок - сам их и разгадывай. Так-то... Ну что ж, Нина, давайте начинать! А вы, Вениамин Лазаревич, сюда поближе, на этот вот стульчик.
Над пультами раскрылись веера экранов. Карагодский и Пан уселись около двух центральных, отливающих туманной зеленью. Посерьезнел над видеомагнитофоном даже разбитной Толя. Нина сидела чуть впереди, положив пальцы на клавиатуру органа, и перед ней рубиновой россыпью горел овал топографической проекции.
Резкий высокий пересвист взлетел над морем.
Пан наклонился к Карагодскому.
- Следите за экранами. Сейчас мы начнем свой обычный сеанс. Сеанс взаимного обучения, так сказать. Вы заметили на голове Уисса телеприемник? Такую маленькую красную коробочку? Нет? Здесь, на левом экране, мы увидим все, что увидел бы человек на месте Уисса с помощью телеприемника. А на правом - то, что видит Уисс...
- Каким образом?
- Очень просто! С помощью обыкновеннейшей цветомузыкальной приставки мы преобразуем ультразвуковые сигналы дельфина в цветное изображение!
Уисс, видимо, плыл по поверхности, и пока изображения на обоих экранах мало чем отличались, если не считать того, что дымчато-голубое небо в подпалинах облаков на правом экране было неестественно выпукло и заключено в темно-синий круг - словно смотришь вверх со дна колодца сквозь сильное увеличительное стекло. Так продолжалось минуты три. Карагодский покосился на Нину. Она чуть подалась вперед, вглядываясь в свой экран, и быстро перебирала клавиши органа, но звука почему-то не было слышно.
- Ультразвук... Они разговаривают на ультразвуке, и потому мы не слышим, - прошептал Пан, перехватив взгляд Карагодского.
- Разговаривают?
- Да. В этом, собственно, и состоит сеанс: Уисс рассказывает обо всем, что видит, - на языке цветомузыки, разумеется, - мы его записываем, а затем с помощью ЭВМ пытаемся найти смысловые и речевые аналогии цвето-звуковым образам дельфина. Грубо говоря, мы пытаемся составить словарь дельфиньего языка. И, надо сказать, довольно успешно. Как видите, мы уже можем не только понимать сказанное, но и задавать вопросы "по-дельфиньи" с помощью электрооргана. Это уже почти разговор, почти беседа с иным разумом...
При слове "разум" Карагодский недовольно поморщился.
- Великолепно. Как ученый, я говорю от чистого сердца браво! Эксперимент поистине блестящий - и по остроумию пути и по значимости результата. Как я вижу, вам действительно удалось не только расшифровать пресловутый "дельфиний язык", но и наладить двустороннюю связь с этими животными...
И видя, как погасли глаза профессора, Карагодский еще раз мстительно повторил:
- С этими животными... Да, животными - потому что, несмотря на все к вам уважение, Иван Сергеевич, обещанных чудес во всем этом я пока не вижу. Двустороннее общение это еще не доказательство равенства партнеров. Как вы знаете, общаться можно и с шимпанзе...
Пан молчал, и Карагодский перешел в наступление.
- Но дело не в этом, Иван Сергеевич. Меня, откровенно говоря, мучит сейчас один каверзный вопросик: "Зачем ума искать и ездить так далеко", как говаривал Грибоедов? Какая надобность забросила нас в Эгейское море? Зачем вам понадобилась неуютная жизнь на "Дельфине", хотя такой эксперимент можно было с успехом провести в акватории, со стационарным оборудованием, не спеша... Ну скажите честно - разве нельзя?
- Нет, - твердо ответил Пан. - Нельзя. Вы, Вениамин Лазаревич, простите как недоверчивый завхоз. Пробовали мы. И не пошли дальше обозначений двух-трех десятков предметов. Потому что мы были в своей среде, а Уисс - нет. Чтобы по-настоящему понять дельфина, надо понять его среду, мир, в котором он живет, мир, очень и очень не похожий на наш. Достигнуть этого полностью невозможно, но максимально приблизиться - можно. Наша плавучая лаборатория дала нам такую возможность - общаться с дельфином в его собственной среде, не по принуждению, а по его собственному желанию...
