Впрочем, финал, уже прозвучал...
Больше года прошло с той памятной ночи, но Уисс до сих пор помнил каждое мгновение нежданного открытия, и часто во время ночного дремотного отдыха возвращались к нему тревожные сны суши.
Они приходили и требовали действия, будоражили и настаивали, и Уисс шел к цели собранный, как дэлон, и неистовый, как зем.
Ему не верили свои, его не понимали чужие, в нем копилась незнаемая прежде горечь одиночества, но он не отступал от своего дерзкого плана.
Он уже добился многого - железный кор земов покорно идет за ним.
Но главное - впереди...
Наступал новый день. Тучи, бегущие над морем, истончались и бледнели, и кое-где уже проступали золотые пятна. Метеоклетки не ошиблись, сегодня будет солнце...
Пора.
Уисс повторил призыв.
И такой же свист, словно отраженный от белого кора, вернулся к Уиссу.
Земы ответили.
4. СУЕТА СУЕТ
- Вот, собственно, со Скрябина все и началось. Нам сейчас почти ясно, почему именно Скрябин и почему именно "Поэма огня" произвели, такое впечатление на Уисса...
- Что вы имеете в виду?
- Вы, конечно, знаете, что скрябинская "Поэма огня", или "Прометей", как ее еще называют, - первая попытка цветомузыки...
- Простите, Иван Сергеевич, вы меня не поняли. Я хотел спросить, что вы имеете в виду под словом "началось". Что же именно началось, по-вашему?
- Контакт...
Пан осекся, потому что в голосе Карагодского звучала откровенная ирония. Профессор покраснел и неуверенно поправился:
- Вернее, появилась надежда на контакт...
Карагодский наслаждался. Он сидел в низком кресле, уперев дряблый двойной подбородок в набалдашник своей знаменитой трости, и даже глаза прикрыл от удовольствия.
А в открытые иллюминаторы каюты попеременно заглядывали то серое небо, то серое море. С утра штормило, но сейчас волнение почти улеглось. Изредка легкий ветерок вздувал неплотно задернутую штору, и тогда в каюте повисала зябкая морось.
Глухое раздражение овладело профессором. Он разозлился не на Карагодского - на себя. Неужели он надеялся на понимание? Конечно, нет. Просто увлекся, сболтнул лишнее.
Но теперь отступать некуда. Да и почему он должен отступать? В конце концов пора поднять забрало. И даже хорошо, что Карагодский на "Дельфине". Пусть увидит своими глазами. Иначе ничего не докажешь потом. Хоть и не из карагодских состоит наука, но без драки не обойтись.
И Пан повторил тихо, но твердо:
- Да, надежда на контакт. Уисса словно подменили. Мы уже вместе искали способы связи... Было трудно, очень трудно. Все равно, что рыть тоннель сквозь гору с двух сторон одновременно. Вся беда в том, что никто не знал точки встречи. Шли на ощупь. На звук - буквально. И если бы не Уисс...
Он вел себя великолепно, как...
- Что же вы замолчали? Как вел себя ваш дельфин-меломан?
- Он вел себя, как разумное существо. Даже, если хотите, - как настоящий ученый...
Карагодский насторожился. Явная шпилька Пана его не задела. Пусть пока резвится, цыплят по осени считают... Но Пан говорит о трудностях в прошедшем времени. Неужели ему опять повезло, этому сумасброду - даже в такой безумной затее?
Академик откинулся в кресле, снял очки, тщательно протер их и, снова водрузив на нос, забасил отечески увещевающе.
- Ну, полноте, Иван Сергеевич. Вы человек увлекающийся, я бы сказал, экстравагантный - ваше право! Но давайте оставим домыслы дилетантам, сочиняющим фантастические романы. Нам, серьезным ученым, мальчишество не пристало. Я вас очень уважаю и потому я здесь. Я искренне хочу помочь вам, а главное, уберечь от напрасной траты сил и средств...
Пан вскинулся было, но Карагодский остановил его величаво-плавным жестом:
- Хорошо, хорошо, коллега, я не буду. Только давайте вернемся на реальную почву. Я не претендую на столь глубокое, как у вас, знание этих интересных животных. Но я тоже не терял времени даром, поверьте мне. До сих пор, как вы, вероятно, заметили, я покидал каюту лишь для вечернего моциона. Я намеренно не принимал участия в исследованиях, которые вы, несомненно, вели все это время...
Академик цепко глянул на Пана поверх очков, ласково погладил набалдашник трости и продолжил:
- Но сегодня без ложной скромности я могу сказать, что мы найдем общий язык, если не на равных, то на вполне солидном научном уровне. За эти три недели я тщательно изучил все существенное и фундаментальное в дельфинологии - в том числе и ваши статьи, Иван Сергеевич, - и позволил себе сделать некоторые общие выводы. По крайней мере, основная картина мне ясна. И поэтому я теперь считаю вправе оказать вам посильную помощь и более активно участвовать в исследованиях... На совершенно дружеских началах, разумеется.
Пан затосковал, глядя в иллюминатор. Дождь кончился, в сплошных тучах появились бледно-голубые просветы, есть надежда на солнце, самое время работать, а на душе слякоть, нет настроения. Можно себе представить помощь Карагодского...
Карагодский легко угадал его мысли:
- Конечно, мы с вами в некотором роде противники, но согласитесь, от наших споров выигрывает только истина. Во имя истины вам необходим достойный оппонент, не правда ли? Так сказать, для самопроверки...
Пан прервал академика не очень вежливо:
- К чему это дипломатическое суесловие, Вениамин Лазаревич? Если я не опротестовал перед секретариатом Академии ваше присутствие на "Дельфине", значит, я не делаю тайны из работы. Сознаюсь сразу - я намеренно дал Академии заявку довольно туманную, хотя и решительную. Я не хотел предварительной рекламы, и меня, кажется, поняли правильно. Но кое-кому из чересчур бдительных товарищей, видимо, показалось опрометчивым доверие большинства столь туманной заявке, составленной "эксцентриком и фантазером". И вот на "Дельфине" появились вы в качестве... допустим, "научного инспектора". Я правильно понял ваши обязанности?
- Да... то есть... вы...
Олимпийское спокойствие чуть было не изменило Карагодскому. Сквозь стекла очков выглянул некто, начисто лишенный академического благодушия.
- Вы довольно верно догадались о сути моих обязанностей, дорогой коллега. Но кроме них, у меня есть кое-какие права, данные секретариатом Академии...
- Ну, о правах потом. Ваш друг - милейший Иван Васильевич Столыпин еще не секретариат...
Всего несколько мгновений продолжалась эта безмолвная дуэль - взгляд на взгляд.
Кстати, Карагодский вовсе не страдал слабостью зрения: очки свои носил он как вериги. Большие увеличительные линзы в черепаховой оправе скрывали досадный природный изъян - глазки, слишком маленькие и невыразительные для крупного руководящего научного работника. В очках академик был близорук, как еж.
Пан знал об этом.
Карагодский сдался.
- Ладно. Давайте без дипломатии и без ненужных обострений. Мне... у меня действительно есть некоторые поручения... по некоторой коррекции ваших исследований, так сказать, в практическое русло. Но поверьте мне, Иван Сергеевич, в основе моего интереса лежит чисто научная любознательность. Слишком необычна проблема дельфинов, чтобы остаться к ней равнодушным. Хотя за последнюю сотню лет всякого рода лжесенсации на эту тему набили оскомину, не говоря уже о бешеном потоке популярной и фантастической литературы. Но, судя по вашей заявке, у вас наметился совершенно новый подход к проблеме... я бы сказал, сверхфантастический. По крайней мере, в ваших статьях есть некоторые мысли...
- Которые вас не устраивают, не так ли?
- Может быть, и так, дорогой Иван Сергеевич, но ей-богу не надо горячиться. Ведь истинная наука...
Пан нетерпеливо глянул на часы, потом в иллюминатор. Погода явно улучшилась.
- Вот что, Вениамин Лазаревич, если вы действительно интересуетесь делом, давайте не терять время попусту. Пойдемте в операторский зал - там скоро начнется очередной разговор.
- С кем?
- С Уиссом, разумеется.
