Я не могу оторвать глаз от него.

— Но почему бы и нет? — Я спрашиваю, подойдя к нему сзади. — Что еще мне делать со своей жизнью? Я не могу вернуться туда. У меня нет образования, еще даже не школу не закончила. У меня нет друзей, нет семьи, нет работы, истории. Виктор, у меня даже нет реального водительского удостоверения или свидетельства о рождении и карточки социального обеспечения. У меня нет идентичности, по крайней мере, не правовое.

Он выходит из комнаты с пианино.

Затем мы зашли в другую комнату, в которой много полок, уставленных книгами в основном в кожаном переплете, рабочий стол, покрытый лаком, кожаное кресло в центре комнаты, небольшой столик и торшер рядом с ним.

— Ты можешь получить все обратно, — говорит он, идя в сторону столика возле кресла. — Это займет некоторое время, но ты можешь получить их. Что же касается образования, ты можете получить GED, пойти в колледж. — Он смотрит на меня и добавляет, — это будет трудно, но это - твой единственный вариант.

Он берет книгу и начинает листать изорванные страницы.

— Но это не то, чего я хочу, — говорю я. — Я хочу, чтобы... делать то, что ты делаешь. Я знаю, что это звучит нелепо, но...

— Это смехотворно, — говорит он, захлопнув книгу. — Ответ- нет. Он всегда будет нет, так что не трать зря время.

Он проходит мимо меня снова.

Я следую за ним через комнату с пианино и обратно в гостиную.

Он хочет уйти дальше, но я останавливаю его.

— Я хочу остаться с тобой.

Он стоит спиной ко мне, просто стоит: тихо и неподвижно, как будто мои слова украли его движение и голос. Я не хотела говорить это в слух, но я чувствовала, что это была единственная вещь, способная на него повлиять.

Мы долго стоим в тишине, я думала, он мне хоть что-то ответит, даже если просто прочтет лекцию о том, что я ничего не знаю и не знаю, о чем прошу. Но он ничего не говорит. И тогда я разворачиваюсь и иду обратно в комнату.

Признав поражение, я присаживаюсь на стул на кухне и смотрю в экран видеонаблюдения, закрепленный внутри стены, слева от меня; один экран разделен на четыре части, которые показывают четыре различных помещениях одновременно. И каждую отдельную площадку в доме и возле него.

Минуты спустя, гладкий черный автомобиль, как и у Виктора, подъезжает к воротам.

Виктор, вероятно, смотрел видео на другом экране, в другой комнате, приходит в кухню.

— Он здесь, — заявляет он и жестом говорит мне идти. — Помни, что я сказал: сиди тихо и не выходи из моей комнаты, пока я не скажу.

Я нервно киваю.

Мой желудок плавится снова, мое сердце бьется в два раза быстрее.

Я слезаю со стула и быстро иду в комнату Виктора. Массивная кровать королевского размера находится с другой стороны от окна, заправлена она в черные и серые постельные принадлежности, на которых отсутствуют даже малейшие складки. То же что и в других комнатах - никаких лишних дефектов и признаков беспорядка.

Виктор закрывает дверь позади меня, а я пытаюсь морально подготовиться к тому, что случится.

Глава 24

Виктор

Когда мы с Николасом были просто детьми, прежде чем нас забрали в Ордер, он был моим лучшим другом. Мы много дрались в рукопашку, всегда стараясь быть на равных условиях друг с другом, и хотя мы оба выходили из драки с кровавыми носами и однажды даже сломанным запястьем, нас ничего не могло настроить друг против друга. Мы уходили с поля боя с мыслью о том, что мы будем есть на ужин, когда вернемся домой. А на следующий день мы просыпались и шли в школу с одинаковыми черными синяками под глазами.

Синяки, которые он получал от меня, были, естественно, больше, но Николас всегда говорил то же самое о синяках, которые получал от него я.

Но отношения между нами начали меняться, когда нас завербовали в Ордер. Воннегут, который очень редко встречался с кем-либо лицом к лицу - что в принципе не изменилось и по сей день - сказал, что я подаю надежду. Но он ничего не сказал о Николасе. В первый раз, когда я заметил изменения в Николасе, мне было всего лишь 17 лет. Воннегут как раз повысил меня до полноправного оперативника - намного раньше, чем когда-либо повышали кто-то из наемных у,ийц - и именно в этот момент я увидел в Николасе что-то новое, что очень насторожило меня - завистливое сердце.

В тот момент я знал, что в один прекрасный день мне все же придется его убить.

Николас - единственная семья, которая у меня осталась. И как бы сильно я не хотел, чтобы все было не так, чтобы я оказался неправ и смог бы вернуться к тому, как было раньше, я прекрасно знаю, что это не совсем возможно. Правда в том, что с прошлого года я всегда был на чеку, когда дело касалось моего брата.

И всему виной был наш отец.

Полагаю, я должен был его послушать...

Я встречаю Николаса у входной двери. Он входит спокойно и как всегда собранно, за исключением тех случаев, когда он зол на меня за то, что я предпочитаю прислушаться к собственным мыслям и решаю делать что-то по-своему усмотрению.

Я закрываю за ним дверь.

— Это место намного приятней, чем предыдущее, — говорит он, смотря вверх на многоуровневый потолок, скрестив руки за спиной.

Я ловлю себя на изучении его черт, разыскивая в его лице сходства со мной и нашим отцом. У нас одинаковые глаза, хотя у него они более голубые, чем у меня: мои, как правило, бывают чаще зелеными, чем голубыми. Его лицо более круглое, мое - более худощавое. Но думаю, наше основное различие - это акцент. Наш отец и его мать были немцами. Я родился во Франции, моя мать - французский шпион Ордера. Отец перевез нас в Германию, когда мне было 12 лет, и я не встречал Николаса до 6 лет. Я помогал ему в изучении английского и французского, но у него не было склонности к лингвистике, которая была у меня, поэтому он так и не смог полностью избавиться от акцента. Но, несмотря на все различия между нами, я все равно вижу в нем только более молодую версию себя. Особенно сейчас, когда я стараюсь осознать тот факт, что собираюсь его убить. Я не хочу этого делать. Я хочу уйти от этого и забыть, что это когда-то происходило, но это не выход.

Он улыбается мне.

У нас одинаковая улыбка. Я помню, как наш отец мне об этом говорил.

— Да, — говорю я о доме, — подумал, что самое время поспать в чем-то более высококлассном. Я надеялся, что мне удастся остаться здесь на некоторое время.

— Что-то изменилось? — любопытно спрашивает он, имея основание думать об оценке в моем тоне.

— К сожалению.

Я показываю жестом направление в гостиную.

— Давай присядем, — говорю я, и он следует.— Нам нужно многое обсудить.

Он берет стул рядом с мраморным столиком.

Я продолжаю стоять.

Я чувствую, что он удивлен, почему я не присаживаюсь, но любопытство исчезает из его глаз и заменяется вниманием, когда я начинаю говорить.

— Николас, — говорю я, — в прошлом году на миссии в Будапеште я не был до конца честен с тобой.

Николас слегка смеется, удобнее умащиваясь спиной относительно спинки стула. Он кладет левую лодыжку на правое колено и сцепляет пальцы перед ним. Его локти опираются на подлокотники стула.

— Ну, это не впервые, — говорит он, все еще улыбаясь, будто это обыденный разговор между двумя братьями. — Ты даже мне никогда не рассказывал свои секреты.

— Я ездил встретиться с нашим отцом, — объявляю я.

Улыбка падает с его лица. Он слегка поворачивает подбородок под углом, несомненно, озадаченный моим признанием.

— Он послал за мной, — добавляю я.

— Ради чего? Зачем он бы посылал за тобой, Виктор? После всех лет, за которые ты его ни разу не видел, почему он послал за тобой, а не за мной?

Я не отвечаю. Мне намного сложнее сказать ему правду, чем я себе представлял. Я всегда знал, что это будет тяжело, но не знал, что настолько.

— Виктор?

Глаза Николаса наполнены интересом и... болью.

Он встает со стула.

— Пожалуйста, брат, просто скажи мне.