Некоторое время он опаляет лезвие ножа зажигалкой и протягивает его мне. Я никогда прежде не делала ничего подобного и чувствую, что меня слегка тошнит даже при мысли об этом, но я стараюсь, чтобы это не отразилось на моем лице. Я беру нож за рукоятку и жду от него инструкций.

— Как я сказал, она не глубоко. Просто приподними ее лезвием ножа.

Я вздрагиваю от картинки, которую его слова создали в моей голове.

— Но что, если я тебя порежу?

— От этого не станет хуже, чем уже сделала пуля. Теперь поторопись, — говорит он, стягивая резинку нижнего белья чуть ниже бедренной кости, что бы дать мне больший доступ к ране.

Я нерешительно подношу нож к его коже и смотрю на него, надеясь, что, в конце концов, он передумает и сделает это сам. Потому что я действительно не думаю, что смогу сделать это.

— Давай, — он подбадривает меня.— Ты не сможешь сделать мне больнее, чем она уже делает.

Я встаю на колени, так чтобы мои глаза были на одном уровне с раной, и чувствую, что мое лицо краснеет, когда я вижу очертания его мужественности через облегающие боксеры. Но по-прежнему, я не позволяю его очевидно хорошим генам отвлечь меня.

Я осторожно ввожу кончик ножа в рану, мое лицо скорчивается в ужасной гримасе. Поначалу нервничая, я слишком долго проталкивала его дальше, пока Виктор не устал ждать.

— Это похоже на срывание лейкопластыря с раны, Сэрай, — раздраженно говорит он. — Просто сделай это, и покончим с этим. Чем дольше ты ее достаешь, тем хуже ощущения.

Я прикусываю нижнюю губу, сжимаю пальцами свободной руки заднюю часть его твердого бедра, чтобы получить лучший доступ к ране и ввожу нож глубже. Я чувствую, как напряглись его мышцы под моей рукой, но я слишком сильно нервничаю, чтобы посмотреть вверх и увидеть боль, которая, я знаю, отражается на его лице.

— Почему ты вернулся за мной? — Спрашиваю я, частично для того, чтобы отвлечь разум от того, что я делаю, но часть меня действительно хочет это знать.

— Я и не уезжал, — говорит он, и я гляжу вверх, чтобы увидеть его глаза. Он смотрит вдаль и затем добавляет, — думал, ты последуешь за мной. Я планировал вернуться и подождать, пока Хавьер или тот, кого он пошлет за тобой, покажет, где ты была.

Озадаченная его признанием, я вынимаю нож из его плоти и, подняв голову, свирепо смотрю на него.

— Ты использовал меня как приманку? — Я не знаю, отчего возникла боль, которую я внезапно ощутила: потому что я рисковала своей жизнью ради поимки Хавьера или же потому что Виктора не заботит мое благополучие так сильно, как я начала думать.

Виктор легко вздохнул, хоть и оставаясь раздраженным, но мне кажется, больше из-за того, что я сказала, а не из-за того что я не тороплюсь снять этот чертов лейкопластырь.

— Нет, — говорит он.— Вскоре после того, как я выехал на главную дорогу, я увидел другую машину, следующую за мной. Брэндовый новый кадиллак. Черный, с хорошей ценой. Я подумал, что он не совсем подходит для этого района.

Я ощущаю себя глупой даже прежде, чем он заканчивает объяснение.

— Так что я развернулся, припарковался на дороге и наблюдал за ним, чтобы убедиться.

Теперь я вспомнила эту машину, она единственная проехала мимо меня и заставила сильно понервничать.

Я возвращаюсь к поиску пули, стараясь быть очень осторожной.

— Прости, — говорю я.

— За что?

Наконец, я вижу среди крови пулю и достаю ее кончиком ножа.

— За то, что обвиняла тебя.

Пуля падает на пол и из раны вытекает струйка крови.

— Возьми марлю, — небрежно говорит он, указывая на стол.

Я делаю, как он говорит, пока он поливает кровавую рану алкоголем, сжимая зубы сильнее, чем прежде.

Я беру со стола марлю и вынимаю ее из упаковки, разматывая на всю длину, которой явно недостаточно даже для того, чтобы дважды обернуть вокруг его талии, не говоря уже о том, чтобы хорошо забинтовать рану и остановить кровотечение.

— Я не должна ее зашить или что-нибудь еще? — Спрашиваю я.

— Не сейчас, — говорит он.— У меня нет ничего, чем можно ее зашить. У тебя есть только марля, чтобы забинтовать ее.

— А не получится, что…

— Все будет в порядке, — он уверяет меня, кивая на марлю, свисающую из моей руки.

— Я полагаю, Изель отомстила тебе за те поверхностные раны, которые ты нанес ей, — говорю я, опускаясь на колени на уровне раны.

— Думаю, она так и сделала, — говорит он.— Просто затолкай марлю внутрь пальцем. И сильно надави.

Даже не думая о том, что мои руки пачкаются в крови, я начинаю заталкивать марлю в рану до тех пор, пока она не перестает влезать. Но теперь я вижу, что рана не настолько глубока, возможно, около дюйма и в действительности выглядит хуже, чем есть на самом деле.

После обрезания излишков марли, он натягивает обратно свое нижнее белье, чуть ниже бедра.

— Я иду в душ, — говорит он по пути в ванную комнату. — Никому не открывай дверь. И держись подальше от окна. Спасибо тебе за помощь.

— Конечно. Обращайся, — уныло говорю я.

Я хочу, чтобы он был чуть более разговорчивым. И собираюсь исправить это.

Он скользнул в ванную комнату и секундой позже я слышу, как течет вода.

Я плюхаюсь на край кровати и включаю телевизор, в поиске местных новостей. Когда я их нахожу, я ничего не могу делать, только пялюсь на черноволосую женщину, стоящую вне области, где "десять тел были найдены застреленными сегодня ранним утром". Остальная часть того, что она говорила, осталось на задворках моего сознания. Больно думать о Лидии, о той ужасной смерти, которая ее настигла. Больно знать, что я не смогла ей помочь, как обещала, и ее дедушка и бабушка скоро узнают о ее смерти, их сердца будут разбиты.

Единственное хорошее, что я узнала из этих известий, - то, что тело Лидии найдено, что она не останется там, распадаясь и превращаясь в пыль, оставаясь неопознанной.

Глава 17

Виктор

Когда я вышел из душа, девушка уже спала. Я выключил свет в комнате и перепроверил дверь, прежде чем остановился возле ее кровати. Она свернулась в позу эмбриона, прижав к груди подушку. Девушка грязная, может быть, она и сходила бы в душ, но все произошедшее ее истощило.

Я изучаю ее длинные растрепанные каштановые волосы, обрамляющие очертания ее лица. Лежа здесь, она кажется такой спокойной и невинной. Несмотря на истощение от того, через что она прошла, мне кажется интересным то, что она вообще может спать.

Я собираюсь приобрести для нее новую одежду и обувь в ближайшее время.

Осторожно накрываю ее покрывалом и оставляю глубоко спящей, усаживаясь за стол на другой стороне комнаты.

Я нарушил собственные правила, взяв ее с собой. Я знаю, что должен был оставить ее на парковке трейлеров и ждать, пока Хавьер приедет за ней - потому что это одно из тех мест, где он будет искать в первую очередь - облегчая мне его ликвидацию. Но я чувствую, что я в долгу перед ней, должен сохранить ее жизнь. По крайней мере, пока. По крайней мере, пока Хавьер Руис не умрет. Она слишком много видела, слишком много знает. У нее появились все признаки того, что она потеряла способность реагировать на страх и опасность соответствующим образом. Она окаменела из-за опасности, что само по себе является смертным приговором.

Как только все закончится, я снова верну ее к самостоятельности. Возможно, она найдет свой путь, хотя ее шансы невелики. Но я должен принять этот риск. Девушка не может оставаться со мной дольше; мой образ жизни ее убьет.

Я устанавливаю контакт с Николасом через живую видеосвязь на моем iPad, одевая только один наушник так, чтобы я мог контролировать громкость своего голоса, пока буду разговаривать с ним.

— Она все еще с тобой? — Скептически спрашивает Николас.

Ничего другого я от него не ожидал.

— Я избавлюсь от нее, как только ликвидирую Хавьера Руиса, — говорю я. — Сейчас она нужна мне рядом. Я не могу гоняться за Хавьером, если он будет переезжать от места к месту в погоне за ней.