Мастер Годар широко развел руки:
-Что ж, в Кравене много своих практикующих медиков. Почему бы вам не обратиться к Айяторру?
Господин Калеройт встал и оттопырил нижнюю губу. Пустую оловянную тарелку он держал наподобие щита.
-Я не доверяю этим шарлатанам! - заявил он, картинно вскинув голову, Если уж суждено мне сойти в могилу, пусть меня сведет в нее мой земляк!
-В таком случае, будьте любезны вернуться обратно в постель и во всем меня слушаться. Вы хоть и актер, но не в театре.
Осмотр занял у мастера Годара, самое меньшее, полтора часа. Внизу страдалец-булочник измучился, дожидаясь лекаря. Когда они вошли, он сидел, голый по пояс, и монотонно качался из стороны в сторону, как маятник.
-Святая Мадлена, наконец-то! - возопил он, увидев мастера Годара, - Я уж было решил, что забыли вы про меня, ваша милость!
-Пожалуй на стол! - сухо сказал тот, и повернулся к Элиоту, Приготовься, будешь мне ассистировать.
Элиот засуетился. До сих пор ему приходилось ассистировать на операциях только однажды, да и то было - вскрытие гнойного нарыва. Молоток, иглы, нож, изящная пилка, бритва, щипцы... Отполированные медицинские инструменты кололи глаза. Отдельно Элиот поставил бутыль со спиртом и глинянную плошку с настоенным на вине мухомором. Булочник смотрел на эти приготовления расширившимися от ужаса глазами.
И тут в дверь постучали.
-Ну, кто там? - недовольно крикнул мастер Годар. Он не любил, когда его тревожили перед операцией.
В проходе замаячила расплывшаяся фигура, и Элиот узнал в ней мастера Уорта. Уорт с любопытством озирался, словно бы впервые попал в это помещение.
-Приветствую вас, любезный Рэмод, - сказал он миролюбиво, - Однако, вы здорово пристроились.
-Чем обязан? - коротко бросил мастер Годар.
-Да вот, шел мимо... Я тут подумал, любезный Рэмод... Может, позволите мне ассистировать на некоторых ваших операциях?
X
Кравенский рынок был похож на шевелящееся, шумно дышащее разверстыми пастями, существо. Его дыхание - люди и повозки, груды товара и лошади. Здесь можно было купить всё, что угодно: от куска хлеба до бегового таракана, выращенного в далеком Бардахе. У всех четырех входов вскипали и крутились пестрые водовороты из человеческих и конских тел. Им тесно было в этом узком пространстве, и рынок ввинчивался своими щупальцами в соседние улочки и переулки, но больше всего - в порт. Порт и рынок были родными братьями, одинаково оборотистыми и деловыми. Но если порт более всего напоминал важного толстопузого купца, то рынок был вороватым и ехидным уличным коробейником. Еще за несколько кварталов Элиот почувствовал его дыхание. Всё больше попадались люди особой породы с бегающими глазами и суетливыми движениями. И всё крепче впивался в ноздри дух знаменитой кравенской селедки.
Элиот шел впереди, а за ним топал сапогами Аршан, перекинувший через руку внушительных размеров корзину. На белый свет Аршан смотрел только одним глазом: правый затек после вчерашней драки в трактире. К тому же, его мучила гнилая отрыжка и от всего этого имел Аршан вид более мрачный, чем обычно. Одним глазом он сверлил качающуюся спину хозяйского ученика, и что творилось в этот момент в его голове, угадать было невозможно. Внезапно, спина эта перестала качаться, и Аршан едва не ткнулся в нее носом.
-Почем треска?
-Четверть коронера за дюжину, - вывернулся откуда-то бойкий торговец, Рыбка высшего качества!
-Дорого, уважаемый, - сказал Элиот, качая головой.
-Да ты на ее бока глянь - в жиру купается! Такой трески во всем Кравене не сыщешь. К тому же соль...
-А что - соль? - спросил Элиот.
-Вздорожала соль, - вздохнул торговец, - К нам ее раньше из Арра везли напямик через Ашгерры, а нынче крюка давать приходится - в Ашгерры путь закрытый. Вот и вздорожала!
-Н-ну... черт с тобой! Держи!
Серебряная монетка перекочевала в узкую ладонь торговца, и вслед за тем, двенадцать литых, сверкающих золотом, рыбин плотно легли на дно корзины.
-Хозяину надо спаржи купить! - сказал Элиот, повернувшись к Аршану, Идем!
До зеленщиков они не добрались. Элиота привлек разговор двух людей, которые стояли около груженой мешками телеги. Один из них, в шляпе с обвисшими полами, заросший седой щетиной, говорил другому:
-Святой Николус в том свидетель! Приехали ночью, и давай овса лошадям требовать! И орут еще! Хозяин им: погодите, господин хороший, до утра, куда вам на ночь глядя? Ну, старшой у подольников и спрашивает: вино есть? И железом своим гремит, подлец! Есть, говорит хозяин. Выкатывает им бочку. Так они все ночью перепились, как свиньи, и ну мечами своими кривыми махать!
-А ты что?
-Я на двор, от греха подальше, к коням своим ушел. Да только без толку! Гляжу - выходит подольник. Обмочил забор, как кобель, и - шасть ко мне! И мечом мне плашмя промеж лопаток как даст! Я свету не взвидел, до сих пор горит! А этот, подольник, спрашивает: что, мол, везешь, мужик?
-Ну, а ты?
-Овес везу, господин хороший. Он мне, подлец, улыбнулся этак хитро и говорит: вези-вези, мол. Овес нам пригодится!
-Брешешь!
-Могу спину показать! - обиделся рассказчик, - Я потом спросил у хозяина: кто такие? А он мне: Великий Посол с Низа едет. Видали мы таких послов на большой дороге! Я, чтобы чего не случилось, как засерелось - в телегу, и ходу! Только они меня и видели!
-Точно - подольники? Может, воры! - сомневался второй.
-Что я, подлольников ни видал?
Элиот стоял, облокотившись на какой-то прилавок, и мог видеть, как потемнело лицо седоватого торговца. Именно лицо это убедило Элиота в том, что на них надвигается нечто огромное и неизбежное. Уверенность в том крепла в душе Элиота с каждой минутой; но если бы кто-либо спросил его, почему он так думает - он бы не смог ответить. Почему дождь мокрый, а огонь горячий? Ответов на подобные вопросы не существует.
Точно во сне Элиот покупал спаржу, медвежью желчь в крошечной плошке, новые сапоги для Аршана. Он забыл, что так любил торговаться, и расставался с деньгами с легкостью, совершенно ему несвойственной. Сейчас любой воришка мог бы без хлопот срезать с его пояса кошель, и он ничего бы не почувствовал. А у Восточного выхода случилось то, чего и следовало ожидать: плотно сбитая толпа оттерла Элиота от Аршана, и в "Добрый Кравен" ему пришлось возвращаться одному.
Но в гостиницу Элиот попал только к ночи. Когда он добрался до Портовой улицы, дорогу ему преградила толпа, застолбившая обе ее стороны. Кравники были чем-то взбудоражены и громко переговаривались:
-Кого ждем, граждане?
-Никак, посол из Терцении пожаловал...
-О! Подол опять зашевелился!
-Видал я эти подолы! У наших баб не хуже!
-Ты тиш-ше, тиш-ше, чего разорался?
-Не Подол главное - а то мохнатое, что под подолом хоронится!
-Может, Ангел послабление даст? Без зерна пропадем...
-Мне кум вчера в кабаке говорил по тайному делу: война будет!
-Захлопнись, дурак!
-Вот бы сейчас в Рожок дунуть на раз...
Ворочалась, гудела толпа, как сердитый пчелиный рой. Тревожные и невнятные слова плавили кравенские умы. Никто не знал - в чем причина волнения, и оттого волновались еще больше. Вдруг кто-то крикнул дурным, петушиным голосом:
-Едут, едут!
Толпа качнулась вперед, словно единый организм. Элиоту с высоты своего роста хорошо видна была показавшаяся кавалькада, но согнутый в дугу старичок, стоявший рядом, ничего не видел, и поминутно дергал парня за рукав:
-Чегой-то там, малец... ну, чегой-то?
Мимо Элиота двумя рядами ехали закованные в вороненую сталь гвардейцы. Императорская гвардия славилась парадами; поступь рослых коней была тяжела и уверенна, слитное - гррум! гррум! гррум!- падало в толпу, как камень в воду. Лошадиные подковы высекали в брусчатке мостовой искры. Гвардейцы со своей высоты поглядывали на притихшую толпу и самодовольно накручивали усы. За гвардейцами шел обоз: у Элиота в глазах зарябило от обилия трепещущих флажков и лент. Вот проехала последняя подвода, показалась свита, и в середине ее посол.
