-Завтра утром в путь собираемся, юноша, - сказал он, не глядя на Элиота, - Это ты понял?

  -Понял, учитель, - равнодушно отозвался тот.

  Лекарь побарабанил пальцами по столу.

  -Нет, так не годится! - сказал он нервно, - Что тебя гнетет?

  -Всё нормально... - сказал Элиот, - Вы напрасно так обо мне беспокоитесь. Только устаю очень.

  -Ты стал рассеянным, то, что раньше схватывал на лету, теперь дается тебе с большим трудом, - быстро говорил лекарь, - Вчера я тебя попросил подать мне чашу с водой для того больного, с горячкой. Ты уронил ее на пол тут же, едва я к ней приторонулся. А сегодня - сегодня мне пришлось три раза повторить, чтобы ты, юноша, изволил отодвинуться и дать мне проход в сенях. Как мне сие понимать?

  Искорка мысли мигнула в глазах Элиота, и он ответил:

  -Простите, учитель. Я, верно, был нерасторопен.

  -Ну-ну... Вероятно, я и сам кое-где перегнул палку, каюсь. Но я делал это только ради тебя!

  Он вдруг вскочил, быстро подошел к Элиоту и заглянул ему прямо в глаза:

  -Может быть, скажешь, что с тобой случилось, мальчик? Тебе же известно правило: лекарь должен знать о своем больном всё!

  -Со мной всё в порядке, учитель! - с усилием проговорил Элиот и глаза его наполнились слезами.

  Мастер Годар перекосился ртом и безнадежно махнул рукой:

  -Ладно, ступай... Там поглядим, что можно сделать. И выспись хорошенько перед дорогой!

  -Спасибо... - тихо сказал Элиот и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

  В эту ночь снов он, как и в предыдущие, не видел.

  Его разбудили затемно. Элиот долго лупал глазами, а потом вяло подумал, что, видимо, он навсегда теряет Альгеду. Он медленно оделся, собрал свой нехитрый скарб и покинул этот дом, ежась от утреннего августовского холода. У конюшни скрипели овсом кони, лениво переругивались заспанные слуги. Элиот встал на крыльце и задрал голову, подставив лицо утреннему ветерку. Там, в вышине, плыла луна. Но Млечного пути уже не было видно, и звезды гасли одна задругой оставались только самые яркие. А на востоке медленно занималась тихая заря солнце еще не появилось, но небо уже дышало рассветом. Дверь толкнула Элиота в спину; он посторонился, давая дорогу хозяину. Купец, не обращая на него внимания, подошел прямо к мастеру Годару. И тут между ними состоялся разговор, который Элиот запомнил на всю жизнь.

  -Светает... - сказал Рон Стабаккер загадочно.

  -Да, светает, - отозвался лекарь, думая о чем-то своем.

  -Славно у нас погостил, господин лекарь? - продолжал купец.

  -Не так уж и плохо.

  -Жена у меня хорошая женщина, правда? - спросил купец.

  -Угу...

  -А дочка - прямо раскрасавица. Она как у нас родилась, так я сразу себе смекнул: красавица будет! - и поскольку лекарь молчал, ободренный купец, продолжал более смело, - Ты ведь ей, лекарь, вроде как третьим отцом стал. Понимаешь? Считаем так: я - первый, голова - он крестный, - второй. Ну а ты, когда ее с того света вытащил - третьим стал. Так, что ли?

  -Так, так, - отозвался мастер Годар, и Элиот по голосу его понял, что он улыбается.

  -Боюсь я за нее шибко! - пожаловался купец, - Помру - что с ней, горлицей, будет? Люди, они знаешь, как псы, всё клок норовят свой урвать. А она у нас в масле каталась.

  Лекарь молчал. И тогда Рон Стабаккер решился:

  -Бери ее в жены, Рэмод!

  -Как? - спросил мастер Годар потрясенно.

  -Она доброй женой будет, - давясь словами и придыхая от волнения, заговорил купец, - Можешь не сомневаться, в том тебе мое слово порукой! Справна, работяща, незлоблива, детишков тебе нарожает... Ты понимаешь, лекарь: боюсь я ее кому чужому отдавать. Мы, кравники, народ тяжелый, женам кости правим испокон веков. Другие своих дочек за дворян, да за негоциантов всяких пристроить норовят, а я не таковой! Зря я, что ли, до седьмого пота горб гнул? Деньги - это прах земной, понимаешь? Деньги и добро всякое для меня - тьфу! Главное - чтобы в доме порядок был, а всё остальное пустяк.

  -Ты погоди, купец, - произнес мастер Годар, вдруг позабывший о своих высоких манерах, - Ты ее сам-то спросил?

  -А чего ее спрашивать? Моё слово, отцовское: супротив твоего стоит. Ударили по рукам - и готово!

  -Э-э, так не пойдет. Я без ее согласия не женюсь. Да и вообще, жениться я как-то не собирался!

  -А пора бы подумать, лекарь, пора бы! До седых волос бобыльствовать думаешь?

  -Нет, нет... Ослабь, Рон! Экий ты быстрый!

  -Ну как знаешь! - вздохнул Рон Стабаккер, - Да только помни: надумаешь ежели - милости просим. Да и так наведывайся. Мы к осени в город переберемся, как обычно, так что ходить далеко не надо.

  Элиот слушал этот сумбурный разговор, и чувствовал, что лицо его наливается кровью. Купец не замечал его, как не замечал и своих собственных слуг. Они не стоили его внимания, как мошкара у лампы, и потому не надо было скрывать от них своих намерений. Элиот с какой-то болезненной остротой почуствовал это, и сама мысль, что его просто не замечают, ранила его куда больнее горячих купеческих слов. Странно - он и к учителю своему испытал вдруг прилив ненависти, и именно это его и напугало. Элиот шумно выдохнул воздух сквозь стиснутые зубы и огляделся. Слуги или не слышали разговора, или делали вид, что не слышат. А два человека, маячившие у незапряженой кареты как-то резко свернули тему и заговорили о пустяках: о дороге, о лошадях и о ценах на овес. Элиот беспомощно уронил руки. Момент, когда он мог, дико взвизгнув, вцепиться в толстую шею купца, был упущен. Теперь оставалось только медленно остывать на ветру и скрежетать зубами.

  Дверь за спиной его тихо скрипнула. Он обернулся, и тут же легкая рука легла на его плечо. Да, это была она - Альгеда. Элиот мог в этом поклясться, хотя в темноте не видел ее лица. Он дал себя увлечь ее руке в черный мрак сеней.

  -Вот, пришла с тобой попрощаться, - сказала Альгеда беспомощно.

  И сразу же вся ненависть Элиота растаяла, и ощущение огромного счастья заполнило его до краев, как наполняет вино чашу, и потекло из него наружу. Он стоял, глупо улыбаясь, и рад был даже тому, что Альгеда не видит его идиотской улыбки в темноте.

  -Злишься на меня? - спросила она.

  -Нет.

  -Это хорошо... Ты... будешь навещать нас там, в городе?

  -Буду, думаю.

  -Ну, до свиданья.

  Легкий поцелуй, как крыло ночной бабочки, тронул его губы. Послышались торопливые шаги: Альгеда удалялась.

  -До свиданья, - сказал Элиот.

  Прикосновение ее губ еще жило на его губах; он торопливо облизнул их пересохшим языком. И шагнул на крыльцо.

  IX

  -Что-то устал я сегодня, - сказал мастер Годар, спрятав лицо в ладони, Какой это был по счету?

  -Тридцать второй, - ответил Элиот, убирая со стола инструменты, Столько человек за одно утро - надорветесь.

  -Достаточно? - спросил лекарь неизвестно у кого, и сам же себе ответил, - Достаточно, достаточно. Отпусти остальных, юноша. Больше не принимаю. И кофей потом сделай.

  Элиот вышел в приемную. Здесь толпилось человек двадцать: мужики, приехавшие из деревень, мастеровые, мелкие торговцы. Все они, как по команде, уставились на Элиота. Боль и надежда - всегда одно и то же. Элиот уже привык к этому, и глаза пациентов больше не цепляли его: скользили по нему, как мороз по снегу, и стекали в землю.

  -Приходите завтра, - сказал он людям, - Нынче не принимаем.

  К нему протиснулся грузный человек в дорогом камзоле. Он взял Элиота за локоть и заглядывая ему в глаза, заговорил:

  -А, может, поглядит меня лекарь-то? Шею, милый человек сводит, аж до печенок достает! И щеку дергает, как зараза. Сочтемся, довольный будете!

  И он многозначительно позвенел мошной.

  -Завтра! - повторил Элиот тускло и захлопнул дверь перед носом человека с больной шеей.

  Он быстро приготовил учителю кофе, и подлил немного холодной воды, чтобы осела гуща. Мастер Годар взял кружку обеими руками и стал прихлебывать кофе.