Гулам Гусейнли по хитрым глазам Фараджа не мог понять - говорит ли его друг искренне или - шутит.
...И оттого, когда в конце рабочего дня в дверях кабинета появилось растерянное лицо Ахмеда Аглепе, Гулам Гусейнли немедленно вспомнил свой сон и с несвойственным ему терпением стал ждать - что же скажет Аглепе.
- Гулам муэллим, наконец-то Поэту дали квартиру!- воскликнул Аглепе и замолчал, будто споткнулся на восклицательном знаке.
...От этой, ну совершенно неожиданной новости на глаза Гуламу Гусейнли навернулись слезы, и сквозь эту пелену ему, как в тумане, явилось лицо Поэта.
Поэт смотрел на него полным страдания и муки взглядом и как всегда чуть иронично проговорил:
- ...Да не переживай ты, Гули, так было всегда. С Поэтов сдирают заживо кожу, разрисовывают их грудь пулями...- Сказав это, он, грузно покачиваясь, исчез.
...- и говорит, что сам Президент распорядился выделить ему эту квартиру... А в конце встречи, когда уже все стали расходиться, Президент вдруг остановился, поднял левую руку, чтобы остановить людей... и, правда это или врут, но наизусть прочитал строку из его стихов... - Все это Аглепе выпалил одним духом.
- Да кто это все тебе наговорил?..-спросил неизвестно когда появившийся в кабинете поэт Дениз. Он только теперь смог пройти на свое любимое место у окна, откуда и задал свой вопрос, скрестив руки на груди и глядя на улицу...
- Гая Караель...
- А причем тут Гая Караель? - с тоской в глазах спросил Гулам Гусейнли и нервно дернул плечами.
- Я встретил его на улице Истиглалиет2, он спускался вниз. Никогда еще не видел его таким взволнованным... даже голос дрожал...
...Повисло долгое молчание. Каждый был погружен в свои мысли. В этой тишине осторожно приотворилась дверь.
...Фарадж, словно прочувствовав атмосферу, царящую в кабинете, неслышно прошел и сел в свое любимое высокое, массивное кресло.
-...он сам все рассказал... Я даже ни о чем не спрашивал. Говорит, что вчера ночью ему позвонили домой, срочно вызвали аппарат Президента, там попросили написать что-то, типа справки о Поэте...
...Аглепе замолк и оглядел присутствующих.
Гулам Гусейнли все так же с тоской во взоре смотрел куда-то вдаль, Дениз, скрестив руки - на улицу, Фарадж закинул ногу за ногу и внимательно разглядывал свой башмак с отставшей подошвой, поэт Асланоглы задумчиво поигрывал спичечным коробком, остальные с немым вопросом на лицах смотрели на него - Аглепе...
- Да, теперь Караель попрет, как танк... Будет рассказывать, что Поэт получил квартиру благодаря ему... - неожиданно выкрикнул Асланоглы и, глядя на собравшихся, покачал головой.
Раздался телефонный звонок, и на том конце провода послышались крики Гая Караеля. Он торопливо, но подробно рассказал, как вчера уже глубокой ночью он в аппарате Президента писал справку о Поэте и его творчестве, а потом, не дожидаясь ответа, повесил трубку. Или это на линии что-то разъединилось?..
Гулам Гусейнли некоторое время повертел трубку в руке, словно ждал еще чего-то, потом положил ее на место.
- Говорит, что именно после его справки... - задумчиво сказал он.
- Что?- простонал кто-то в противоположном конце кабинета.
- Он говорит, что этот вопрос подняли, только ознакомившись с его справкой,- глухим растерянным голосом проговорил Гулам Гусейнли.
Его всегда раздражали путаница, бессмыслица, неопределенность. И в прозе своей Гулам Гусейнли был таким. В каждой фразе, каждом обороте он старался быть предельно ясным и логичным, что постоянно отмечали анализирующие его творчество критики.
- Ну, что я говорил?.. Убедились?.. - выкрикнул Асланоглы, оглядывая присутствующих, при этом в глубине его глаз вспыхивали непонятные огоньки.
- Ради Аллаха, потише - потирая лицо, проговорил Гулам Гусейнли, - ...и без тебя тошно...
...Смеркалось. Собравшиеся разбрелись по домам, остались только, как это всегда бывало в экстремальных случаях, Гулам Гусейнли и Фарадж. И хотя в кабинете горел полный свет, но по мере того, как за окном темнело мрак , казалось, сгущался и в кабинете...
- Тут может быть несколько вариантов,- говорил Фарадж, вглядываясь в клубы табачного дыма. - Во-первых, может быть, Президент просто хочет этим поступком войти в историю... То есть остаться в истории справедливым шахом, создавшим условия для жизни великому Поэту... - Фарадж взглянул краем глаза на Гулама Гусейнли, чтобы убедиться, что тот его слушает, и продолжал: - А может быть, стихи Поэта произвели на Президента, любящего поэзию, впечатление... и он сделал это безо всякой задней мысли, во имя великой литературы... Но есть еще одна версия...
... Эти рассуждения прервал резкий звонок телефона. Гулам Гусейнли чуть ли не всем телом обрушился на него... На том конце провода послышался взволнованный голос Дениза:
- По-моему, тут есть только одна версия - Президенту нужна любовь поэтов...
Дениз начал распространяться о том, какую огромную энергию может дать человеку любовь поэта, после чего торопливо попрощался и бросил трубку, так словно внезапно куда-то заспешил...
- Третья версия... - как ни в чем ни бывало продолжил Фарадж, загибая очередной палец.
-... Значит, он способен понять художественное слово...- прервал вдруг Фараджа Гулам Гусейнли, и неясное сияние разлилось по его лицу...- значит, он все понимает... взволновано проговорил он...- а мы-то...
...Фарадж давно не видевший друга таким, слегка растерялся.
- Конечно, понимает, ответил он, недоуменно пожимая плечами.- Я всегда говорил... и опять повторяю... Быть может, он самый великий писатель...
-... Значит, он нас понимает,- будто самому себе сказал Гулам Гусейнли и почувствовал, как от восторга комок подкатывает к горлу ...
В такие мгновения, когда Гулам Гусейнли был чем-то растроган, Фараджу становилось не по себе. Он расстраивался, ему казалось, что это он довел своего друга детства, крепкого мужчину, автора нескольких книг до столь жалкого состояния.
И сейчас сердце Фараджа, больше жизни любившего литературу, болело за друга... Ему было больно видеть этого здорового пятидесятилетнего человека беспомощным и растерянным, как внезапно осиротевший ребенок...
***
