– Ты бы их видела, – послышался довольный голос, – специально для тебя покупал. Розовые.

Распеленав свою жертву, мужчина бесцеремонно стянул с нее комбинацию. Стыда она не почувствовала. Не все ли равно, есть на тебе одежда или нет, когда на шее у тебя затянута петля. Когда мужчина снимал ночнушку, ему пришлось на мгновение расстегнуть наручники сначала на одной руке, затем на другой, однако он так сильно вывернул ей руки, что она даже не могла попытаться освободиться.

– Ну вот и славно. Красота же получилась?

Она промолчала. Возможно, мужчина ожидал какого-то ответа, а может быть, потому, что уже успел сделать все, что ему было нужно, но мешок с ее головы был снят. Она по-прежнему стояла на цыпочках, задрав голову вверх, насколько это было возможно, и напавшего на нее человека почти не видела.

– Ну все, пока! – попрощался мужчина.

Опора выскользнула у нее из-под ног, ударилась о паркет, немного подпрыгнула и отскочила в сторону. Обнаженное тело несколько раз судорожно дернулось, а затем некоторое время еще раскачивалось в воздухе, прежде чем окончательно замереть…

Ленка, как обычно, не стала дожидаться, пока муж достает из багажника машины упаковки с вином и закуской. Привычным движением она ловко открыла задвижку калитки, стремительно пересекла двор и махом взлетела по ступенькам невысокого крыльца. Когда спустя две минуты ее нагруженный пакетами супруг наконец появился во дворе, он увидел сидящую на качелях Ленку. Держа в одной руке зажженную сигарету, а другой прижимая к уху телефон, она произносила слова, смысл которых он понял не сразу:

– Говорит следователь Кравцова. Только что мною обнаружено тело Шнейдер Марии Анатольевны. Да, повешенной. Да, у нее дома. Пишите адрес и высылайте группу.

Натужно завывая сиреной, пожарная машина въехала во двор обувной фабрики. К ней тут же устремились люди, что-то крича и возбужденно размахивая руками. Зачем они это делали, было непонятно, пожарные и так все прекрасно видели. За то недолгое время, которое прошло с момента вызова, огонь успел набрать немалую силу. Из-под крыши склада, пристроенного к основному зданию фабрики, валил дым.

– Здесь становись, раскладываться будем. – Командир расчета угрюмо смотрел на поднимающиеся в небо клубы дыма.

– А чего раскладываться? – хмыкнул водитель. – У нас же воды в баке нет почти.

– Ты мне предлагаешь так в рапорте и написать, – еще больше нахмурился командир, – время прибытия в норме? В норме, ну, значит, раскладываемся, чего сидим? Диспетчер, – связался он с пожарной частью, – здесь все печально, высылайте еще машину, а лучше парочку.

Однако ни прибывшее следом подкрепление, ни появившееся чуть позже руководство пожарной части и города не смогли помешать огню делать то, что он любил и умел. К утру гигантское четырехэтажное здание фабрики выгорело почти полностью. Сгорело все, что могло сгореть: деревянная конструкция крыши, оборудование, запасы сырья и готовой к отгрузке продукции. Все то, что наполняло жизнью стены здания, было уничтожено. Остались лишь сами толстенные, в три кирпича, стены да бетонные межэтажные перекрытия.

Журбину было плохо. Еще с вечера он наглотался дыма в тщетных попытках докричаться до невозмутимых пожарных, разглядывающих гигантскую струю воды, бьющую из порванного рукава. Позже, махнув рукой и на пожарных, и на сам пожар, он наглотался водки. В два часа ночи, уже выпив целую бутылку, Журбин по пояс высунулся из окна служебной квартиры, расположенной всего в паре сотен метров от места его работы. Здание фабрики было полностью охвачено огнем. Толпа зевак упорно не желала расходиться, так, словно завтра была суббота и никому вскоре не надо было идти на работу. Их можно было понять. Огненное шоу по зрелищности в разы превосходило чахлый салют, ежегодно устраиваемый администрацией на День города. Что-либо сделать было уже невозможно, и Журбин захлопнул окно и лег спать.

К восьми утра он, мучаясь от похмелья и явно подскочившего давления, притащился во двор фабрики, точнее, того, что от нее еще осталось. Постепенно начали собираться и остальные сотрудники, и к девяти двор уже был полон растерянными, не понимающими, что с ними будет дальше, людьми. Не знал этого и Журбин. Ясно было одно: того благополучия, к которому он уже успел привыкнуть, больше не будет. Спокойной, сытой и вальяжной жизни пришел конец – это Журбин знал точно. Не знал он только одного: все произошедшее минувшей ночью – только начало. Начало ожидавших его неприятностей.

Жора откинул в сторону одеяло и вскочил с кровати. Солнце, нашедшее небольшую лазейку между неплотно задвинутых штор, освещало узкую полоску пола, пересекающую всю комнату и поднимающуюся вверх по стене. Мясоедов отдернул шторы и зажмурился. Утро явно обещало стать удачным продолжением такого чудесного вечера. Вечера, завершившегося так, как он мог только мечтать. То, что Вика согласилась сходить с ним в кино, а потом еще немного посидеть на одной из летних террас, где так приятно пить вино и разглядывать проходящих мимо людей, не было удивительным. Удивительным было то, что последовало потом.

– Хорошо-то как! – Он приоткрыл дверь на балкон.

В комнату потянул прохладный, еще не успевший нагреться за утро воздух.

– Что за дурная манера стоять голышом перед окном? – услышал он возмущенный голос.

– Я не перед окном, я перед дверью. – Жора широко улыбнулся вышедшей из кухни Вике. – И кто меня здесь увидит на восьмом этаже?

– Мне кажется, что из дома напротив, особенно с десятого этажа, видно все очень даже неплохо. – В одной руке Виктория держала кухонное полотенце, а в другой столовую ложку.

– Конечно, – усмехнулся Жора, – особенно если там сидит какой-то маньяк с биноклем. Или маньячка. Тебе как больше нравится?

Он подскочил к Вике и, не прикладывая заметных усилий, подхватил ее на руки и закружил по комнате. Она несильно стукнула его ложкой по лбу.

– Мне нравится, чтобы ты надел трусы, еще что-нибудь и приходил на кухню. Завтрак уже готов.

– Слушаюсь, мой генерал! – Жора осторожно опустил Крылову на пол. – Немедленно прибуду в ваше распоряжение.

– Поторопитесь, майор, иначе рискуете остаться без яиц. – Вика наконец улыбнулась. – Не делайте такое испуганное лицо. Я говорю про завтрак.

– Ну, если только на завтрак, тогда ладно, – прогудел Жора, озираясь по сторонам в поисках своей одежды.

Расправившись с завтраком, Жора решил выпить еще одну чашечку кофе. Он неторопливо потягивал горячий напиток, причмокивая губами от удовольствия, и разглядывал Викторию, пытающуюся отмыть заросшую жиром сковородку. Как считал сам Жора, кофе благотворно действовал на его мозговую активность и мыслительный процесс. Вот и сейчас с каждым новым глотком он чувствовал нарастающую потребность поделиться с Викторией своей новой идеей.

– Викусичка, – Жора подкрался к Крыловой и легонько укусил ее за ухо, – у нас ведь все хорошо?

– Если ты прекратишь жевать мне ухо, то все будет просто чудесно, – отозвалась Крылова, отставляя в сторону наконец отмытую сковородку.

– Конечно, конечно, – пробормотал Жора, поцеловав ее в шею, – я вот подумал, может, ты ко мне совсем переберешься? А что, – заторопился он, опасаясь возражений, – вдвоем гораздо удобнее. И квартиру ты тогда могла бы не снимать.

Виктория быстро обернулась и оттолкнула от себя Мясоедова:

– «Удобнее»? Интересное слово. Может быть, ты и встречаться со мной начал, чтобы тебе было удобнее?

– Вика, – опешил Мясоедов, – я, наверное, неправильно выразился.

– Наверное! – перебила его Крылова. – То есть ты даже не уверен, правильно ты выразился или нет. Знаешь, мне кажется, ты выразился правильно. Точнее, ты сказал то, что и хотел сказать, что думал на самом деле.

– Да что я думал? – Мясоедов тоже начал злиться. – Ничего я не думал. Я думал, раз нам хорошо вместе, то и жить вместе – это логично.