Мина улыбается.

—Твоё расписание позволит тебе прийти на крестины завтра? Это не требуется, но если ты сможешь, я хотела бы, чтобы ты пришла. Это будет в четыре часа.

Я киваю.

— У меня есть несколько автограф-сессий, но потом я свободна. Я бы ни за что это не пропустила.

Лицо Мины сияет улыбкой, когда она поднимает едва съеденный круассан:

— Мне нужно многое сделать, чтобы подготовиться к завтрашнему дню. Я напишу тебе адрес церкви сегодня.

Кивая ей на кофе с круассаном, я улыбаюсь.

— Лучше заправиться. Тебе будет нужна энергия.

*****

Я как раз заканчиваю свой круассан, когда Себастьян заходит в ресторан в своём деловом костюме, его кроваво-красный галстук заставляет меня улыбаться внутри, несмотря на раздражённый взгляд на его лице.

— Почему ты не отвечала на мои сообщения?

— Я так понимаю, ты не получил мою записку? — говорю я спокойным тоном, вытаскивая телефон из сумочки и включая его. Я выключила его после того, как получила сообщение от Джареда, сообщающее мне, что у него ранняя утренняя встреча, о которой он не знал, и он догонит меня позже. Мой завтрак с Миной был слишком важен, чтобы прерываться.

— Какую записку? — говорит Себастьян, все еще возвышаясь над моим столом.

— Ту, которую я написала и оставила на столе для тебя... — я замолкаю, когда понимаю, что ручка, которую я выхватила из сумочки, была синей. Вот дерьмо. Я отвечаю: — Мне очень жаль. Я выключила телефон во время встречи за завтраком. Я была уверена, что ты увидишь мою записку, сообщающую тебе, что я здесь, мистер «Отмычка».

Он хмурится, явно раздражённый.

— Это не так. Не выключай телефон снова.

Я киваю и вздыхаю, чувствуя себя плохо, что непреднамеренно заставила его волноваться. Теперь, когда я знаю об ограничениях его зрения, буду думать лучше.

— Поскольку до автограф-сессии еще пару часов, ты отвезёшь меня на рынок? У меня до сих пор не было возможности увидеть рождественские украшения.

— Нет, — он качает головой, его губы сжаты в твёрдую линию.

— Считай это плата за уничтожение моего браслета.

Он смотрит напряжённо, а его голос понижается, когда мужчина приближается.

— Никому больше не позволено связывать тебя, Талия. Я уважаю нюансы, стоящие за этим. Нужно ли мне напоминать тебе о том удовольствии, которое ты испытываешь каждый раз, когда я это делаю?

В моем животе порхают бабочки, но я заставляю себя вспомнить его фобии и сделать успокаивающий вдох. Качая головой, я пробую другой подход.

— Пожалуйста, Себастьян. Рождество — мой любимый праздник. Я была так занята, что даже не украсила свою квартиру, и мне не терпится прогуляться и полюбоваться блеском и гламуром. Мне все еще нужно прикупить пару подарков, и я надеюсь, что найду их там.

Его синий взгляд ищет мой пару секунд, прежде чем он убирает прядь волос с моей щеки. Я могу сказать по тому, как смягчаются линии вокруг его рта, что на данный момент мы объявили перемирие. Вздохнув, он опускает руку и смотрит на мои черные брюки, белую шёлковую блузку и чёрный блейзер, затем смотрит на свой собственный костюм.

— Нам понадобятся пальто. Снег не идёт, но сегодня утром около тридцати градусов.

Я сияю, давая ему понять силу моей заинтересованности, наполняющей меня внутри, прежде чем бегу впереди него, чтобы забрать своё пальто.

Глава 13.

Талия

Себастьян оказался прав насчет пальто. Воздух холодный, когда мы идём по улицам к праздничному рынку. Он молчит, его взгляд скользит по машинам и суетящимся людям. Я застёгиваю шерстяное пальто и глубоко вдыхаю, когда мы входим в рыночную зону. Аромат глинтвейна соблазнительно витает в воздухе.

— Вкусно пахнет, не правда ли? — говорю я, мой взгляд скользит по бархатным красным бантам и ярким праздничным огням, мерцающим среди сосновых ветвей и обрамляющих стенды каждого продавца.

Себастьян подходит к первому столику, где продают глинтвейн, и покупает чашку.

— Может и лучше, что ты здесь, — говорит он, протягивая мне дымящийся напиток.

Я хватаюсь за пластмассовую чашку обеими руками и позволяю теплу впитаться в мою кожу, пока вдыхаю пряный аромат.

— Спасибо тебе. Ты ничего не будешь?

— Я уже выпил свой кофе днём.

Он говорит так сдержанно, что я хихикаю.

— Значит, тебе разрешён только один?

Он смотрит на меня сверху-вниз.

— Я хочу, чтобы мои руки были свободны. Почему Рождество твой любимый праздник?

Я стараюсь, чтобы его напоминание о том, что он работает, не ослабило мой дух.

— Потому что дарит мне мысли о возрождении и новых начинаниях. — Сделав глоток, я поворачиваюсь и начинаю прокладывать себе путь сквозь «ранних» покупателей. Чем ближе к Рождеству, тем больше это место похоже на улей — всё гудит.

Себастьян быстро следует за мной. Когда он подходит ко мне, я говорю:

— Посмотри на этот великолепный венок. Я никогда не думала, что необычные, нетрадиционные для Рождества цвета в сочетании с другими захватывают дух.

Он скептически смотрит на венок.

— Как бы ты озаглавила статью об этом, пытаясь продать что-то нетрадиционное?

Я сразу же открываю рот, чтобы начать описание, как вдруг понимаю, это именно то, о чем  Себастьян просил меня в тот день на лодке. Он хотел, чтобы я выразила словами, как вижу закат. Вот почему его глаза были закрыты, когда я оглянулась на него, закончив описание. Он не мог видеть цвета и хотел, чтобы я описала их ему, чтобы он смог представить в своём воображении. В груди тупая боль. Я не могу даже вообразить, каково это, когда цвет полностью вытеснен из моей повседневной жизни. Схватив мужчину за руку, тащу его подальше от толпы, ближе к венку.

— Кто бы мог подумать, что фиолетовый символизирует Рождество? Это яркий, дерзкий и нетрадиционный цвет, но пара сверкающих фиолетовых огней, жёлтых в центре, лавандовые незабудки и несколько веточек белой гипсофилы вместе на голубом еловом венке с бирюзовым оттенком напомнят вам, почему фиолетовый считается цветом королевской семьи. Символическое сочетание цвета и цветов делают этот венок идеальным рождественским украшением.

Себастьян усмехается и качает головой.

— Я продан. Может быть, тебе стоит написать все маркетинговые образцы для «Блэк Секьюрити».

Я хихикаю, чтобы скрыть, насколько его комментарий льстит мне, и продолжаю пробираться мимо людей, пока не натыкаюсь на место, где продают шарфы различных оттенков и текстур. Как только я начинаю водить пальцами по шелковистому бирюзовому шарфу, потому что его оттенок напоминает мне цвет глаз Себастьяна в момент страсти, он тихо говорит:

— Моя мама любила Рождество. Когда я был маленьким, мы могли позволить себе только пару маленьких подарков, несмотря на это, мама часами украшала искусственное дерево, которое она где-то брала. Каждый год мама напевала рождественские мелодии и вешала дурацкие украшения, которые меня заставляли делать в школе. Тогда мне приходилось помогать распутывать гирлянды. Я всегда это ненавидел.

— Почему? Звучит как весёлое, счастливое время в твоей жизни.

Пока Себастьян говорил о своей маме, то наблюдал за людьми вокруг нас, но теперь он обращает свой взгляд на меня.

— Из-за этой проклятой огромной ели мои подарки выглядели жалкими.

Он кажется таким недовольным, что я качаю головой.

— Размер никогда не имеет значения. Уверена, она дорожила каждым подарком.

Короткая улыбка кривит его губы, и далёкое воспоминание отражается в глазах Себастьяна.

— Она всегда придавала большое значение тому, что я ей дарил. Когда я подарил ей ожерелье с фальшивым сапфиром, она вела себя так, будто это самый дорогой в мире бриллиант, — он отмахивается от прошлого. — Я просто чувствовал, что этого никогда не было достаточно. В последний год я ничего не смог ей достать. Счета продолжали накапливаться. Так что я купил искусственный камень у уличного торговца за последние несколько баксов. Я был готов на все, чтобы отвлечь ее от боли.