– Прискорбно, но я никак не могу отпустить вам грехи, брат, – сказал священник. – Вы не раскаиваетесь, а напротив, гордитесь собой. Даже той обманутой дамой невольно хвастаетесь и сами того не осознаете… Давно ли вы имели общение с духовником, брат, давно ли были на исповеди?

– Духовник не духовник, а с одним священником я порой имею душеспасительные беседы. Без него я за Великое Возрождение не покаялся бы, а прибрал бы всё золото себе… Что же до исповеди… Ммм, – задумался Рагнер, – кажется, мне было девятнадцать с половиной. Меня тогда как раз в рыцари посвящали.

– Простите? – округлил глаза священник. – Это сколько лет с тех пор прошло?

– Около четырнадцати…

Священник сурово наказал герцога Раннора: прямо перед застольем наложил на него пенитенцию – строгий пост – хлеб, вода и целомудрие сроком на одну восьмиду, молитва перед ступенями храма в Летние Мистерии и новая исповедь. Лишь затем уже другой священник решит: прощать его или наказывать далее. Покаран герцог Рагнер Раннор был за Гордыню.

Впрочем, Рагнер ничуть не расстроился – помирать уж дней через трое, и глупую пенитенцию он всё равно исполнить не сможет, а значит, и не будет. Маргариту он нашел в спальне замка куда как более взволнованной и хмурой.

– Вот! – гневно ткнула она пальцем в небольшую картину на стене.

– А что, недурно… – с видом знатока наклонил Рагнер голову набок.

Картина от весьма посредственного художника изображала довольного рыцаря с окровавленным мечом, слева от него лежал богато одетый мужчина, справа – женщина. Оба они были порезаны, вернее, расчленены на двенадцать частей прямо в платьях. Головы у дамы не имелось вовсе.

– Рагнер!! – возмущенно смотрела на супруга Маргарита.

– Ну что «Рагнер»? Я эту картинку, что ли, намалевал? Поучительно – муж казнил жену и ее любовника, двух прелюбодеев… Дрожи, жена!

– Я поняла и без тебя, за что так с ними! Но кто, кто такие картины в спальнях вешает? Да в гостевых? Это жутко! И граф этот Винси-Боже-Прости жуткий! А еще он грубиян и явно такой же женоненавистник, как отец Виттанд! Кстати, очень мне интересно, его-то жена где? Он небось ее убил в муках тоже!

– Любовь моя, – обнял ее Рагнер, – пусть будет кем угодно, хоть убийцей жен, – ты же не его супруга, а моя. Граф Мартиннак живет в глухой глуши, одичал со своими оленями – вот и груб, ну а картина… Наверно, это такое напоминание гостям, чтобы вели себя подобающе: на свое ложе местных дамочек не тянули, а дамы в покои к юным красавцам ночами не бегали. Мм, – задумался он, – стоило бы в Ларгосце такую дивную картинку повесить…

– Ты только не забудь заказать еще одну, – пробурчала Маргарита, – как мужа сжигают на костре за двоеженство!

– Любимая, будет непонятно, за что его сжигают… Сжигают и рыцарей, и алхимиков, и колдунов… Ладно, никаких картин, пойдем смотреть псарню…

________________

Замок графа Мартиннака и его постройки располагались ярусами; они напоминали лабиринт. Сперва хозяин повел гостей в псарню – свою первую гордость, и там долго рассказывал про собак: ищейки выслеживали кабанов, гончие преследовали оленей, бычьи собаки впивались лосям в шеи, волкодавы, понятно, загрызали волков, борзые ловили в полях кроликов. Охотился граф и на горных козлов, но уже без собак.

– А у вас, Ваша Светлость, в замку есть псарня? – спросил Филипп.

– Есть… – пожал плечами Рагнер. – Но псарня как псарня. В наших лесах оленей не погонишь, зайцев тоже. Собаки – сторожевые и ищейки. Еще у меня есть дертаянский волк, моя Айада.

– Оо? – восхищенно поднял брови Мартиннак. Кажется, он уважал в тот момент Рагнера сильнее всего.

Потом пошли смотреть охотничьи трофеи хозяина. Оленьих голов в коридорах замка было столько, что хватило бы на табун. Кабаны встречались в этих местах намного реже, оттого три их головы удостоились лучшего места на стене в бальной (!) зале. Еще там висел бесчисленный сонм других грустных голов, рогатых или мохнатых, и такое обилие убиенных зверушек тоже выглядело жутко. Граф Мартиннак не нравился герцогине Раннор всё сильнее.

– А у вас, Ваша Светлость, в замку есть чучала́? – спросил Филипп.

– Полно… – вздохнул Рагнер. – Некоторые – вполне живые, пока…

– Оо? – удивленно поднял брови Мартиннак.

Затем отправились наверх самой высокой башни восхищаться главным сокровищем хозяина замка – его соколами. Маргарита запыхалась на винтовой лестнице, раскраснелась, к тому же ее эскоффион задевал потолок. Словом, граф Мартиннак не нравился герцогине Раннор всё сильнее, сильнее и сильнее.

У самой крыши раздельно жили пять пар хищных птиц. Были у графа и аспидно-серые сапсаны, и огромные беркуты, и ястребы-тетеревятники, и местные рыжие соколы. Белые орзенские кречеты тоже имелись. Маргарита невольно залюбовалась их пятнистым оперением и нарядными желтыми лапами, желтыми клювами, желтыми ободками у глаз, – не птицы, а щеголи.

– А у вас, Ваша Светлость, в замку есть сокола́? – спросил Филипп.

Рагнер раздраженно на него глянул – вредный мальчишка прекрасно знал, что соколов у него нет.

– Не люблю соколов, – сказал он.

– Оо? – разочарованно поднял брови Мартиннак.

– В моем замке есть место для них, но оно уж давно пустует. Была долгая война в наших краях, мой замок захватывали, а потом новых соколов не завели, да и зачем? Есть камнеметные арбалеты, ружья опять же… А соколы это так – блажь нынче. Дамам на охоте – соколы самое оно, чтобы ручки порохом не марать. Прогулочка это, соколиная да конная, а не охота…

– Не скажите! – будто бы смертельно обиделся Мартиннак. – Собака – служит, сокол – дружит! Общение с благородной птицей облагораживает душу! Это союз неравных, но равносильных! Союз Воздуха и Земли, какой объединяет Вода – любовь. Чистая, бескорыстная, верная любовь! Без похоти и безо лжи! Ни одна жена так любить не сможет! Были бы женщины как соколы или хотя бы как собаки, но они, что крикливые сороки! И блеск любят, как сороки, тоже! Золото, жемчуга, шелка и каменья им подавай, не то слезы и упреки супругу. Супругу! Тому, кто им господин! Ввергают мужей в долги, ввергают кокетством в ревность, ввергают сладострастием во все восемь Пороков, а горестей так вовсе и не счесть из-за них! Одна польза от женщин – дети, наследники, а так – удивительно бестолковые существа…

Маргарита незаметно ущипнула Рагнера. «Ну возрази же ему!» – требовали зеленые глазищи.

– А знаете, граф, – глядя на жену, проговорил Рагнер, – вы совершенно правы – вот бы им молчать, спать у нас в ногах и ходить за нами на цепочке. Да, и руки нам лизать, конечно, тоже…

«Рагнер, ты чего?! Я же и так молчу! А ты!»

– А позвольте узнать, Ваше Сиятельство,– холодно спросила Маргарита, – где же нынче Ее Сиятельство, графиня Мартиннак?

– В монастыре Святой Майрты.

– А я не удивлена!

– Моя супруга – не монахиня, – ядовито улыбнулся граф. Более ничего не поясняя, он пригласил гостей спуститься в парадную залу и начать застолье.

– Почему ты меня не защищаешь? – спросила Маргарита у мужа, когда они садились за стол. – Этот граф меня сороками оскорблял, а ты ему поддакиваешь? Руки лизать? На цепочке ходить?

– Я бы так ему ответил, любимая, – с раздражением произнес Рагнер, – если бы ты не щипалась! Я тявкать по твоим указкам должен? Так, что ли?

– Да! Ты же еще мой рыцарь, забыл?

– Не забыл – рыцари тоже по указкам не тявкают, лишь по желанию.

– Ну ты у меня пожелаешь еще… Еще пожелаешь пожалеть ближе к ночи, что не тявкаешь, – пробурчала она. – В спальне с такой картиной я…

– Кстати, – с улыбкой перебил ее Рагнер, – меня наказали постом: хлеб, вода и никаких плотских утех, зато молитва перед сном и при пробуждении.

– Фха! – фыркнула Маргарита. – Ну-ну…

– Что «ну-ну»? Я восьмиду вытерплю с легкостью! Тебя жалко…

– А я уж тем более теперь тебе не поддамся – спасай душу и не ной!

Так Рагнер сам себя наказал. Свои оставшиеся три дня он из-за Гордыни должен был прожить почти как монах. А праздничный стол меж тем ласкал взор яствами, какие он с удовольствием бы вкусил: бобровые хвосты, раки, миноги, икра… На празднество Перерождения Воды старались сделать как можно больше рыбных блюд, ведь дары вод кушали намного реже, чем мясо. Самую вкусную, ценную рыбу откармливали в прудах или озерах. Первым главным блюдом стал гигантский сом; когда же полоснули его бок, то оттуда, как из рога изобилия, посыпались жареные рыбешки – форели, карпы, щучки…