– Конечно, ты же самая неотразимая… – стал перебирать ее волосы Рагнер.
– Да, я была неотразимо хуже всех! – засмеялась она. – Ортлиб так хотел. Я должна была побыть дурнушкой один вечер… Вот я и оделась… как черепаха. Правда, должно быть, вышло похоже, – снова засмеялась она. – Платье жесткое, стояло колом и всё в больших ромбах. В нем даже двигаться было тяжело или кланяться. А вокруг все были такие… Платья у них такие роскошные и очень открытые… Ну а я единственная в закрытом до подбородка наряде – вот герцог Альдриан и обратил на меня внимание. Сначала я рада была, когда он меня на танец пригласил, но потом… Сразу после этого танца, меня за стол герцога усадили, рядом с его троном, – вспоминая тот вечер, загрустила девушка. – А Ортлиб сидел в другом месте, за другим столом, вдали залы. И он не уходил, хотя от него этого ждали, и меня не отпускали, пока Альдриан танцевал целый час. Потом супруга отправили готовить бумаги, я же осталась одна в замке. И все мне за тем столом говорили, что это честь. И вино надо было пить, потому что пили за герцога, – опять вздохнула она. – Потом я сказала, что плохо себя чувствую, и мне позволили уйти, только отвели коридорами не к выходу, а в спальню – и закрыли там. А потом он пришел, и я его случайно по щеке ударила.
– Чего? – не поверил Рагнер. – Ты своего герцога по роже нахлестала? Альдриана?
– Да, – невесело усмехнулась Маргарита. – А он разозлился и выбросил меня из спальни на пол коридора. Потом я бегала по замку и искала выход. Потом он лишил супруга должности и разорил его. Когда-то из-за меня дяде пришлось взыскание платить в десять золотых монет, и я едва семью не пустила по миру, а семь лет спустя уже тысячу альдрианов муж платил… Так вот, – с грустными глазами улыбнулась она. – У других из-за меня бедствий намного больше, чем у тебя.
– А твой супруг, что сказал или сделал?
– Сказал, что неважно, ведь ты шел на Элладанн… И был очень рад тому, что я не изменила ему.
Рагнер нахмурился и о чем-то задумался.
– Ты-то отчего расстроился? – спросила его Маргарита.
– Да обо всем подряд размышляю. Скажи ты мне раньше, что своему герцогу по щекам надавала, мне, пожалуй, смелости не хватило бы подойти к тебе… О предсказаниях этих тоже думаю. О моей девочке в красном чепчике, – поцеловал он ее губы, – которую обидел злой Альдриан. Ничего, я с ним за тебя, моя прекрасная дама, разберусь, – поцеловал он ее уже в лоб. – Побегает у меня по Лиисему, как ты по замку, или унижу его как-нибудь. Сильно он к тебе лез?
– Поцеловал немного… Но минуты не прошло, даже четверти минуты. То платье таким большим было, что он меня в нем не смог поймать, и я вывернулась… и, не думая, ударила. Честно говоря, не жалею…
Рагнер поцеловал ее правую руку, потом и левую.
– Но я за другое на него обижена… Ортлиб винил во всем канцлера Помононта и не держал зла на герцога Лиисемского, а вот я… Всем в той парадной зале из-за моего уродливого платья было ясно, что супруг желал уберечь меня, что ревновал. Все видели, что герцог Альдриан унижал его ради забавы, оказывая мне знаки внимания: смеялся над ним и надо мной. И даже это ему показалось недостаточной потехой, и меня завели в ту спальню! Так гадко! Не знаю, понимал ли Альдриан, каково мне было… может, и не понимал, и это еще обиднее, словно я… не знаю… кровать. Разве можно обидеть кровать? А я так плакала, когда домой вернулась. Мне казалось, что на меня ни за что вылили нечистоты. Это было так же, как когда тот бродяга взял и указал всей толпе на меня: просто взял и надо мной поиздевался… Я раньше думала, что нищий выбрал меня наугад из-за яркого чепца. Сейчас не знаю, что думать… А ты, что скажешь? Возможно ли, что кто-то может так точно предсказывать?
– Я тоже не знаю. А вот мой Дьявол точно сказал бы, что да. Он верил в предсказания: знал место, время и кого ему искать. Приходится верить, что наши жизни написаны заранее… А значит, и Бог всё же есть…
– Ты… уверен, что на самом деле был за Линией Огня? Что не ошибаешься?
Рагнер помотал головой.
– Подо мной была карта, надо мной – небо. Таких созвездий я более нигде в нашем мире не видал… Поверь, я был бы счастливее, живя как все. Я и стараюсь так жить: как будто бы не был там и не встречался со своим Дьяволом.
– Расскажи еще о нем, – попросила Маргарита. – Я хочу лучше тебя узнать. Почему он спас именно тебя?
– Не знаю… – вздохнул Рагнер.
Он немного помолчал, раздумывая продолжать ли этот неприятный для него разговор, но потом, будто слишком долго молчал, начал делиться с Маргаритой воспоминаниями.
– Я знаю немного: лишь то, что мой Дьявол исполнял завет предков, чему сам был не рад, – хмуро произнес Рагнер. – Когда я его впервые увидел, то он ткнул в пряжку с короной, какую мне подарил принц Ламноры. Мне порой думается, что если бы принц Дионз не погиб, то Дьявол спас бы его, а я бы умер с колом в заднице. Еще я знаю, что раз явился сам король, то это было для него очень важно. Я, может, так рассказал, что ты подумала, что пересечь Линию Огня просто. На ней мы были ночью. Но днем, пока приближались, а затем отдалялись, я чуть не помер от жары и духоты, хотя был в тени, внутри повозки. Сквозь щели дул ветерок из-за того, что повозка летела, как птица по небу, но днем ветер стал походить на дыхание дракона. Меня тошнило, трясло, и я терял сознание. После этого я где-то на триаду занемог. Правда, когда меня везли назад через год, должно быть, я привык к адской жаре – и мне было легче, но всё равно разок-другой вывернуло. С моими спутниками было то же самое. Задержись мы на Линии Огня дольше или с ветром не повезло бы, или сломались бы наши повозки – и всё… Так что король Аомонии подвергал себя смертельной опасности, но… Я так и не понял до конца, чего он от меня хотел и почему отпустил тоже…
– Наверно, вы подружились…
– О, поверь мне, нет! – широко раскрыл глаза Рагнер и помотал головой. – Перед тем, как меня отпустить, он пришел… попрощаться, что ли… Сказал мне кое-что… Я уже немного выучил их язык и его понял. Он мне сказал, что надеется, что я сдохну в пустыне, что он меня ненавидит, что я его смертный враг из-за того, что творил на его земле… В пустыне, когда я шел к своим, я и правда едва не погиб. Старался беречь воду, но чертова пустыня всё не заканчивалась, в отличие от воды во фляге. После того как я остался без воды, прошел какое-то время и упал. И вдруг – на меня стервятник сел… Я, как безумный, нашел в себе непонятно откуда силы, сломал ему крылья и еще живому прокусил гадскую кожистую шею у самых перьев. Потом, напившись, пошел дальше, ведь если стервятник прилетел, значит, где-то уже недалеко были леса, может и побережье… Я еще трех, кажется, стервятников убил, пока шел… Или больше… Повезло, что они там голодные и нетерпеливые.
Маргарита с жалостью смотрела на Рагнера, а он продолжал говорить, глядя сквозь нее и вспоминая то, что случилось четырнадцать лет назад.
– Когда я вернулся из пустыни, то пошли слухи, что меня спас Дьявол, вот потому-то я короля Аомонии так нарек. Я его ненавидел не меньше, чем он меня. Это он научил меня забыть про страх в схватке, но как! Мне о Аомонии рассказать нечего – я, как собака, год просидел полуголым на цепи в весьма милом внутреннем дворике. Там было много зелени, и бил фонтанчик, вот только я изнывал от жары и не мог дотянуться до этой благодати. Так год и провел. Свой возраст Посвящения так встретил… А под ногами у меня, будто нарочно, была карта мира – изумительный, тонкий рисунок на камне. Эта карта стала моим единственным развлечением за целый год. Я, правда, всерьез думал, что лет пять там провел: очень удивился, когда узнал, что всего год… А развлечением моего Дьявола было приходить ко мне и швыряться в меня кинжалами. Убить он не хотел, иначе легко бы это сделал. Когда в тебя летит кинжал, есть только миг, чтобы это понять. Сперва я и этого мига не умел видеть. Потом научился уворачиваться, так его услужники гоняли меня палками, чтобы я кинжала не поднял, но однажды я перехватил кинжал налету и метнул его обратно – он попал Дьяволу в грудь, но тот не умер, а захохотал, харкая кровью. До сих пор этого не понимаю: он будто ничуть не чувствовал боли… И ушел с кинжалом в груди… Потом он долго меня не навещал: всё же я хорошо его подпортил и он лечился. После этого мне стали связывать руки, а мой Дьявол еще яростнее бросал в меня кинжалы. Когда я совсем перестал бояться ножей, то ко мне стали приходить с мечом. Ни капли меня не жалели, ты уж мне поверь. Ааа, – простонал Рагнер и скривил лицо. – Даже вспоминать и говорить не хочу. Добрая часть моих шрамов – это оттуда, а не из битв на Меридее, как все думают. Что-то от ножей, что-то от меча. Меня немного подлечивали – и заново… Тогда я впервые жалел, что у меня всегда очень быстро затягиваются раны… Словом, меня травили, как будто я был зверь, а я и защищался как зверь. Только и думал, что однажды, перед смертью, наваляю Дьяволу от души и уже убью его наверняка – это было единственное мое желание. Но когда я получил свободу, то покинул Сольтель так быстро, как смог. Побоялся, что меня свои же снова выгонят в пустыню к Богу на суд, – улыбнулся он внимательно его слушавшей девушке. – На своем неимоверном «Гиппокампусе», на который никто не позарился, и с теми, кто навоевался, я отправился домой. Но мы попали в бурю и заблудились, – прижал ладонь ко лбу Рагнер и зажмурился от стыда. – Великие лодэтские мореходы из Ларгоса! Нас немного оправдывает лишь то, что мы не знали тех мест и их карты не существовало. Нас прибивало к берегу, и мы были только рады, пока не поняли, что возвращаемся к той же лагуне, где Дионз. И снова было поздно! Вскоре нам встретился корабль сольтельцев, похожий на боевой – и он пошел к нам. Тут и пригодились крылья «Гиппокампуса» – с ними он уж очень отличался от кораблей с Меридеи. Если бы заподозрили, что мы меридейские воины, – то площадь и колья. Еще мы завесились тряпками, а еще нас спасли мои новые зубы – такое только в Аомонии делают и очень богатым людям. На нас посмотрели издали, оценили мою улыбку, – блеснул зубами Рагнер, – и не стали задерживать, однако я всё же решил плыть к Дионзу: хотел посмотреть на их оборону с моря и берега. Не мог я просто так отбыть и не отплатить за своих братьев, ведь их не просто казнили, а унизили… Будто бы сольтельцы не творили циклами лет насилие в Меридее… Своих спутников я снова смог уговорить совершить подвиг. С Эориком было сложнее, но я наврал ему по секрету, что украл в Дионзе плащ-невидимку и, благодаря плащу, сбежал оттуда. Ну, а этот плащ, понятно – невидимый для всех, кроме меня. С ним я могу разгуливать незаметным, только изредка это делать – ведь колдовским чарам надо восстановиться, как, к примеру, яду у змеи. Эорик с тех пор верит, что у меня есть плащ-невидимка, – засмеялся Рагнер. – О, пожалуйста, не разоблачай мой обман, а то так смешно подшучивать над Эориком и Сиуртом!.. Причаливать к порту мы не стали: я один доплыл до берега на лодке, потому что лишь я знал то, как себя вести. Странным это не казалось. Сольтельцы нападали на нас, так как им были нужны наши женщины: от них рождались красивые люди с более стойкой к солнцу кожей, а у безбожников из-за Линии Огня кожа всё еще очень белая, как мел, и мгновенно сгорает на солнце, оттого они завешиваются тряпками и вообще не любят бывать на солнце. Я как раз был весь обожженный и красный после пустыни – вполне сошел за безбожника из Аомонии… Осматривая побережье, я забрел на портовый рынок, где моих друзей год назад казнили – в том же месте теперь продавали людей. В вонючем углу я увидел черную девочку лет восьми. Она отказывалась от пищи и была похожа на скелет; от лица – одни огромные несчастные глаза… Я ее пожалел – вспомнил, как сам сидел на цепи и был таким же жалким, но дешево мне ее не отдали, поскольку видели мои зубы и думали, что я богат: сказали, что принцесса из-за Линии Огня. Дьявол из моих вещей забрал лишь пряжку с короной, остальное вернул… Доспехи и оружия я, конечно, тоже назад не получил. Но одна ценность у меня осталась: кольцо с большим рубином. Матушка мне его подарила, – тяжело вздохнул он, – перед захватом нашего замка в Ларгосе. Больше я ее ни живой, ни мертвой не видел… А мне едва четыре тогда исполнилось… Она предпочла гибель надругательству, и ее имя стерли из Истории за самоубийство – нет ни могилы, ни портрета, ни строки нигде, будто бы я появился на свет без матери.
