Жеребец опять задрал голову на бегу и заржал с такой исступленной страстью, что спутал все мысли Сергея Варфоломеевича.
И Перекресов спрятал свой блокнот в карман.
А кучер сказал, кивнув на жеребца:
- Застоялся наш Эдуард. Давно не был на просторе. Доволен. Мечтает о своих делах...
- И дорога хорошая, - сказал Перекресов. - Вот бы так все время.
- Так теперь будет все время, - пообещал кучер. - Это уж хозяйство Тишкова начинается. Это уж он тут свирепствует...
- Правда, что свирепствует, - поддержал разговор Сергей Варфоломеевич. - Я его знаю. Он с прошлой осени тут выбран председателем. Был он у меня зимой. Чего-то такое ругался, даже угрожал. Я его, правда, осадил немножко. Больше не являлся...
- Значит, вы с ним в конфликте? - спросил Перекресов и с любопытством посмотрел на Сергея Варфоломеевича. - Из-за чего же, интересно, поссорились?
- Да не поссорились мы, - мотнул головой Сергей Варфоломеевич, отбиваясь от крупной мухи, неведомо откуда появившейся. - Просто серьезно поговорили, и, видать, этот Тишков мужичонка, заметно, свирепый. Или нервный слишком. Не понял я его...
- И больше не виделись?
- Нет, виделись. У нас зимой конференция была. Опять он мне чего-то дерзкое сказал. С трибуны. Но разве можно на все обращать внимание, тем более он здесь долго не продержится, этот Тишков. Это ошибка была еще товарища Капорова - рекомендовать Тишкова в председатели. Хотя, конечно, мы должны были эту ошибку исправить...
- Да никакой ошибки нет, - сердито дернул вожжи кучер.
Но Сергей Варфоломеевич, как бы не услышав его слов, продолжал говорить о Тишкове. Он что-то такое затеял, этот Тишков, с прежним председателем тамошнего колхоза Бескудниковым, что-то вроде вымогательства. И все на почве пьянства...
- Да он и не пьет, - опять сказал кучер.
- Все они не пьют, - махнул рукой Сергей Варфоломеевич. - И брат у него оказался ворюга. Мне начальник милиции рассказывал, Терентьев...
Упомянув о Терентьеве, он невольно зажмурился. А кучер предложил:
- Хотите, я об этом расскажу подробно?
- После, - сделал строгое лицо Сергей Варфоломеевич, желая завести с секретарем обкома обстоятельный разговор. Дело ведь не в самом Тишкове. Тишкова, конечно, нужно освободить. Но как, очень важно выяснить, будет с разделением района? Вот главный вопрос.
И Сергей Варфоломеевич начал было об этом говорить, но Перекресов перебил его:
- А этот Тишков тут, стало быть, с прошлой осени?
- С осени.
- А вы, - опять спросил Перекресов, - вы, Сергей Варфоломеевич, давно уже председателем?
- Да как сказать...
- Давно, - чему-то усмехнулся кучер.
И усмешка эта непонятная задела Сергея Варфоломеевича.
- Ты, Григорий Назарыч, за меня не отвечай, - гневно попросил он. - Я за себя сам способен ответить. - И повернулся к Перекресову. - Я, видите ли, какое дело... Я до войны тут секретарем райкома комсомола работал. Первым. Первым секретарем. Потом, после войны, когда я сюда вернулся, меня взяли на работу в райком партии. Завотделом. Ну, и тут, как видно, массы меня вспомнили и уже вскоре выбрали председателем райисполкома.
- Так. Значит, вы человек популярный?
- Можно и так считать, - скромно потупился Сергей Варфоломеевич. - Во всяком случае, я не сам себя назначил на пост председателя...
- Ну, это понятно, - кивнул Перекресов. - А до этого поста что делали?
Сергей Варфоломеевич перечислил как будто все свои должности.
- Ну, это, так сказать, руководящая деятельность, - улыбнулся секретарь обкома. - А где вы работали, пока вас не узнали массы?
- Это сейчас вот, вдруг, и не вспомнишь, - затруднился Сергей Варфоломеевич. - Вообще-то трудно сказать...
В разговор опять вмешался кучер.
- Я так понимаю, - посмотрел он на секретаря обкома, - что вас интересует, где Сергей Варфоломеевич находился с молодых лет?
- Ах, с молодых лет, - сказал Сергей Варфоломеевич. - С молодых лет, просто с детства, я учился в школе. И, по желанию родителей, кроме того, проходил обучение у портного в сельской местности. Потом я поступил в столярную мастерскую и вскоре на маслозавод...
- А портняжному-то ремеслу научились? - спросил Перекресов.
- Как сказать...
- Ну допустим, можете себе сами сшить рубашку? - поинтересовался кучер и опять усмехнулся.
- Не вижу пока такой надобности, - сверкнул глазами Сергей Варфоломеевич.
Ему хотелось выругать Григория Назаровича, поставить его, как полагается, на место. "Это уж какая-то комедия получается, - сердито подумал он. - Нечего из меня комедию строить. Заговорили о Тишкове и вдруг на меня перешли". Но тут же у него мелькнула тревожная мысль: может, и Григорию Назаровичу уже заметно, что под него, Сергея Варфоломеевича, где-то подводят мину. От этого, может, и осмелел. Григорий Назарович вообще-то тихий мужик. Все может быть. Однако сдаваться нельзя. Нельзя себя слишком низко ставить. И Сергей Варфоломеевич спросил:
- А что это вы, товарищ Перекресов, решили с меня анкету снимать? Вообще-то мое личное дело находится в обкоме...
- Обиделись? - удивился Перекресов.
- Не обиделся, но вообще говорили о деле...
- А дело, как известно, делают люди, - улыбнулся Перекресов. - Я, понятно, и интересуюсь людьми. И вы мне интересны. Вы сами из крестьян?
Сергей Варфоломеевич уже пожалел, что так резко ответил секретарю обкома, и старался теперь говорить мягко, деликатно. Да, так точно, он из крестьян, но в крестьянском хозяйстве, к сожалению, долго работать не пришлось, хотя он любит крестьянское дело. Ну как же! У него вся родня крестьяне. Колхоз "Авангард" - его, можно сказать, родина. Вспоминают его там. Как приедет в "Авангард", сейчас же вокруг него народ, земляки. Вспоминают, как в детские годы в городки играли. И тогда ведь невозможно еще было угадать, кто кем будет. Большинство его сверстников и по сей день рядовыми колхозниками работают. Бывают забавные случаи. Бабка одна, некая Аграфена Понтрягина, недавно приехала по своим делам в райисполком, зашла в приемную председателя и, показав на двери кабинета, спросила у секретаря: "Серега-то здесь?"
Перекресов улыбнулся. И Сергей Варфоломеевич, заметив его улыбку, успокоился. Значит, секретарь обкома не обижается на него.
8
- Вот они самые и есть, долгожданные Желтые Ручьи, - показал кучер на незавидные избушки, расставленные неровно на краю оврага и ползущие на облысевшую бурую гору, где совсем немного сохранилось елей и сосен, и еще каких-то деревьев - не то лип, не то дубов.
А внизу, под горой, столпились белоствольные березки и яркой, праздничной своей красотой как бы подчеркивают бедность жилищ. И недавно побеленные каменные столбики у въезда в деревню тоже оттеняют эту бедность. Но они же, эти столбики, серьезному наблюдателю внушат, может быть, и ободряющее чувство. Кто-то же вкопал здесь эти столбики, и выбелил их, и окаймил для большей красоты черной краской или, скорее всего, печной сажей. Была, наверно, у того, кто это делал, какая-то веселая мысль.
- Батюшки, Григорий Назарыч! - всплеснула руками немолодая женщина, выглянувшая в распахнутое окно самой крупной избы, где над дверью прикреплена большая железная вывеска: "Правление колхоза "Желтые Ручьи". Батюшки! Да что же это такое? А Тихона Егорыча-то нет...
- Где же он? - спросил Григорий Назарович.
- В разбеге, - засмеялась женщина, завязывая на подбородке белый платок. - Я сама его жду. Беги, Никишка! - закричала она тут же мальчику, стоявшему у столба. - Беги на ферму. Может, там знают, где Тихон Егорыч. Скажи, что Григорий Назарыч приехали. И с ним, скажи, какие-то... представители, - оглянулась она на пролетку, из которой уже вышли секретарь обкома и председатель райисполкома.
Перекресов засмеялся. А Сергей Варфоломеевич опять помрачнел. Почет, выказанный женщиной Григорию Назаровичу, был явно не по душе Сергею Варфоломеевичу. "Вот комедия! - подумал он. Почти все неприятное определялось им этим словом. - И еще чего-то будет. Не иначе чего-то еще будет. И зачем я только взял с собой этого вредного щелконога Григория Назарыча?"
