Вечернее солнце лениво клонилось куда-то за бескрайнее колхозное поле и окаймлявшие его деревья лесопосадки, вдоль которого (да и по которому, если уж честно) проходила в сорок первом линия обороны Одессы. Одна из линий ее обороны. На сегодня работы были завершены — кое-кто еще шурфил, надеясь наткнуться на ненайденную ячейку, но в принципе можно было идти отдыхать. День вышел неплохим, пятеро найденных — вполне нормально. Последний, правда, оказался буквально весь перемолотый, уместившийся в два ржавых патронных цинка, но какая разница? Ведь наш.
Вздохнув, я потряс флягу, в которой оставалось еще грамм двести, в аккурат, на завтра, и щелчком выбросил окурок, целясь подальше от раскопа. Бросать окурки где-то поблизости я не могу. Просто не могу.
В последний раз оглядев раскоп — ребята уже укрыли найденные за сегодня останки брезентом и присыпали до утра землей — я двинулся в сторону лагеря, идти до которого было не больше километра. Однако, уже выйдя на дорогу, внезапно остановился и оглянулся, отмахнувшись от удивленно глянувших на меня поисковиков — не ждите, мол, догоню.
Я просто молча смотрел на перекопанную и политую нашим потом полосу земли.
Тогда, почти семь десятилетий назад, она тоже была перекопана и полита. Перекопана пехотными лопатками и румынскими минами, и более чем обильно пропитана кровью защитников рубежа.
Тогда они ушли в свой последний сентябрь. И сейчас я видел, как они уходили. Они шли, пыля разбитыми ботинками по изуродованной воронками от румынских мин и немецких снарядов дороге, поддергивая на плече трехлинейки и поправляя сбившиеся набок пилотки и бескозырки. Им, тем, кто навеки остался здесь, не суждено было погибнуть под Севастополем, куда в октябре сорок первого эвакуировали защитников Одессы, или оставить свой автограф на закопченных стенах Рейхстага. Они и без того во стократ выполнили свой долг; выполнили еще шестьдесят восемь лет назад. И поэтому они ушли.
В знойное вечернее марево, курящееся над причерноморской степью.
В Вечность.
В память.
В нашу Память; в память всех тех, кто еще способен и хочет помнить.
Они ушли, чтобы через долгие шестьдесят восемь лет вернуться уже героями.
Навеки неизвестными Героями.
Аминь…
* * *
В последний сентябрь уходили солдаты,
Их Вечность ждала за чертой.
Испятнаны кровью хэбэ и бушлаты,
Последний окончен их бой
В последний сентябрь уходили ребята,
Без званий, наград и имён,
Прожившие жизнь до последней гранаты,
Не бившие пулям поклон
В последний сентябрь уходили мальчишки,
Навечно семнадцати лет,
Их жизни сверкнули, как свет фотовспышки,
Но вечен в столетьях тот свет
В последний сентябрь уходили герои,
Боец, краснофлотец, курсант.
В оплывших воронках по двое, по трое,
Сентябрьский на небо десант...
* * *
«Какой я герой?!» — удивится мальчишка. —
«Я ж в первой атаке убит?»
И спросит тихонько: «А слышь-ка, братишка,
Что, вправду, никто не забыт?»
Глаза отведу, закурю сигарету.
Ему не сумею солгать…
Да он и не ждет никакого ответа —
Всей правды ему ли не знать?
Простите, ребята, что мы вас забыли
На долгие семьдесят лет.
Вы были, вы жили, и вы — победили,
Оставив в Истории след
Вы кровью вписали абзацы и главы
В летопись той войны.
В едином строю, без левых и правых,
За будущее страны.
Мы вашу страну не спасли, потеряли,
Но память о вас — сбережем
В забытых воронках, окопах, ячейках
Когда-нибудь всех найдем…
Одесса, 2010 год.
