Артур пах кровью и дикостью.

За столько столетий Артур изучил каждый изгиб её тела — и теперь будто познавал её всю снова.

Спину щекотал мех оленьих шкур, когда он потянул её вниз, мягко, но твёрдо накрыл своим теплом и приятной тяжестью. Моргана вздрагивала под его нежными прикосновениями. Его руки в мозолях, немного шершавые, до приятной истомы кружили вокруг сосков, скользнули ниже по рёбрам и животу, кончики пальцев почти лениво очертили восьмёрки по бёдрам и вернулись выше под мольбами.

Он слегка раздвинул её ноги, нежно коснулся указательным пальцем клитора, медленно и тягуче ласкал, не отрывая взгляда от её лица, целуя снова и снова. Каждое движение — в ритм барабанов, каждый прикосновение — терпкое заклятье.

Он становился для неё единственным храмом, алтарём и богом, которому она отдавалась нагой душой.

Моргана размазывала нанесенную вязь знаков, выдыхала его имя, когда он снимал последние границы ткани и одежды между ними.

Скинув джинсы, он тут же вернулся к ней, возбужденный, дикий, с кривой улыбкой на лице. Провёл ногтями по рёбрам, заставляя вздрагивать и извиваться снова и снова. Зарывался носом в шею, шепча её имя, спускаясь всё ниже губами. Обхватил губами сосок, извивался языком вокруг него, дразнил и прикусывал так, что кожа покрылась мурашками. И пока его ладони накрывали ласками грудь, он спустился поцелуями ниже.

Моргана зашипела, когда его кончик языка коснулся клитора, вычертил круг за кругом, а потом скользнул внутрь.

Она вцепилась в его волосы, судорожно зарывалась в них пальцами снова и снова в такт то быстрых, то медленных движений. Ныли рёбра от желания коснуться его тела, слиться с ним в одно целое, принять в себя всего целиком.

Он резко остановился и вернулся к её губам.

От прикосновения возбужденного члена ко входу Моргана выгнулась до ломоты в позвоночнике, но Артур держал крепко в своих руках, направляя каждое движение. Он знал её тысячу раз до этой ночи — и открывал каждый раз, как некую тайну, хрупкую и тающую от его прикосновений.

Медленно, так медленно он вошёл, не сводя с неё взгляда, полного желания и обожания.

— Моргана, — её имя, звучавшее на том старом языке, отголоском первой ночи царапнуло по коже, прошлось вдоль позвонков огнём.

У неё самой слов не было — Артур дошёл до упора и замер, неторопливо двигаясь бёдрами по кругу.

Снова. И снова.

А потом под недовольный стон выскользнул, чтобы в следующий миг войти чуть быстрее и резче, вынуждая цепляться за его спину, до красных следов от ногтей, до искр перед глазами.

Моргана умоляла о большем…

…и он сорвался, как дикий лесной зверь. Яростный, быстрый и всё ещё нежный.

Между ними били барабаны, текла древняя энергия, размазывалась всполохами по коже кровь, проникала под кожу заклятьями и благословениями.

Вокруг вздымался лес с мчащимися оленями, с лунным светом, тёмно-синий, с запахом хвои и древесной коры.

И терпкое, почти запретное удовольствие отдавало под кожу, в темноту перед глазами, в сбившееся дыхание.

Она — богиня, Мать, дающая жизнь и благословение. Он наполнял её до края, до самой бездны начала мироздания, до следов их жизней среди звёзд.

Он — Увенчанный рогами, ещё юноша и уже муж с отражением столетий в глазах.

Моргана прижалась к нему от нахлынувшей тьмы и бездны, судорожно хватая воздух, запах его пота и крови, слизывая с губ сладость общего греха.

Артур выдохнул сквозь губы, следуя за ней. Изможденный и уставший, рухнул всем телом, кутаясь в её тепло и мягкие объятия, как когда-то давным-давно.

Позже, очнувшись от дурмана истомы, они переплелись у едва мерцающего камина. Моргана склонила голову ему на плечо и напевала что-то без слов, чуть покачиваясь, не замечая, как засыпает.

В такие ночи время меняет свой ход. В окна крался мягкий рассвет. Моргана зашевелилась в полусонных объятиях Артура, мягко поднялась, желая смыть с себя присохшую кровь.

Он вскочил следом, обнял крепко со спины, зарываясь во влажные от пота волосы. Потёрся носом по шее, прошептав:

— Останься.

— Конечно. Я рядом, Артур.

Я всегда буду рядом.

Уже потом, после душа он взял её снова, нежно, медленно, как мужчина женщину, а не бог свою богиню.

Засыпая, Моргана калачиком свернулась в крепких объятиях брата, ощущая себя маленькой и вовсе не великой жрицей, а любимой и умиротворенной.

И тихая колыбельная вплеталась в дрёму крадущегося утра.

Барабаны окончательно смолкли.

Моргана улыбалась во сне.