Макс подкатился в кресле поближе и возмутился:
-- Ого! Сколько понаписали! Нет, это целиком читать невозможно. Расскажи, что происходит и покажи самое интересное.
-- Они там решили играть "Снежную королеву".
-- В каком смысле?
-- В самом тупом. То есть, одни хотят следовать классическому сюжету и декламировать свои стихи с табуреточки, а остальные просто стебутся. Стихи, похоже, заранее приготовлены. Значит действие обречено на банальный сюжет.
-- Представляю, как это Коту не понравилось.
-- Но сначала Кот создал Сказочника, депрессивного-депрессивного, который мягко намекал, что идти по стандартному сюжету очень тоскливо. Его не слушали. Потом какая-то наглая сволочь вдруг взяла и стала за кошачьего Сказочника писать. То есть, фактически у Аллергена сперли виртуала из-под носа. Что это, а?
-- Оскорбление, однозначно.
-- Им, видите ли, по сюжету надо было, чтобы Сказочник именно так говорил! Ну там сюси-пуси всякие. Вокруг, правда, по мелочи нормальные виртуалы прыгали, но действие свернуть не могли. Герда изменившимся лицом бежала к Снежной Королеве.
В коридоре подростки громко добавляли к чаевым пиццевоза, такого же пацана, эксклюзивную информацию из больницы.
-- Но тут куда-то исчез Кай,-- продолжила Анат.-- И в "Буфете"... это служебная гостевая, где обсуждают, как играть, все стали звать: "Кай! Кай! Кто-нибудь! Реплики!" И Кот мстительно взял, что плохо лежало.
Макс хмыкнул и придвинулся ближе:
-- Вот это покажи!
-- Сейчас... Короче, Кай оказался еще самовлюбленнее Кота. Кот клонировал Кая и женил на самом себе,-- Анат щелкнула мышкой по куплету:
Послушай, Герда, есть предел всему -
есть пошлости предел. Зачем явилась?
Есть прошлое, оно тебе приснилось,
оно уже не нужно никому.
Я, видишь ли, женился -- на себе.
Я счастлив, Герда. Ты найди другого.
Ну где мне взять такую фразу, слово,
чтоб зазвучало в женской голове.
Я помню ВСЕ. Но мне плевать на это.
Я НЕ ХОЧУ банального сюжета!
-- Но Герда проявляла фантастическую волю к победе. Уже вокруг такой прикольный хоровод нечисти возник, все ей намекали -- прекрати. А она все требовала, чтобы Кай с ней ушел.
-- Так все правильно. Настоящие Герды, они такие. Как бультерьеры.
-- Да. Но Кот существо свободолюбивое, поэтому не позволял взять Кая на поводок. А, там еще сто лет прошло. Кто-то стебанулся и подкрутил время. А Герда продолжала, как ни в чем не бывало -- уйдем, домой, домой, бабушка, розы... И Кот выпустил старого Кая :
Уймись уже, ужасная Наина!
Была ты Гердой много лет назад,
держала спинку, словно балерина,
а нынче ты не держишь даже зад.
-- Сурово.
-- Недостаточно сурово. Герда устояла. Но все уже покатилось к черту. Все стали просто веселиться. Тут еще появился другой Кай, возможно тот, который играл раньше, не знаю. И начал сдаваться, готов был уехать. Тогда Кот решил, что если ехать, то в Париж. Причем, Кот стал уже не просто Каем, он честно уступил спертую роль, а назвался Кай Юлий Цезарь:
Может, любви не выйдет, а бизнес будет.
Я -- сутенер, ты моя продажная штучка.
В спальне посадим тебе золоченого Будду,
чтобы гостей вообще довести до ручки.
Вечером -- жизнь! Рестораны, мужчины, розы.
Я принимаю деньги, а ты -- клиентов,
ты принимаешь, то есть, такие позы,
чтоб им платить захотелось одномоментно.
А по процентам -- сойдемся, птичка.
То есть, не птичка конечно, а это, роза.
Вот тебе, Герда, задаток -- французский лифчик.
В нем тренируйся у зеркала -- крики, позы.
-- А дальше?
-- Пока все. Кажется, Коту это надоело. Там такой хеппэнинг пошел -уши закладывает.
-- Ну уж нет. Кот не может уйти по-английски. Он обязан подвести итог. Коротко и исчерпывающе. Нужна мораль.
-- Для морали у Кота есть специальный персонаж -- Сказочник. Правда, беспринципный -- его подрастрепали все, кому не лень. Ну?
-- Ну вот:
Я повести печальнее не знаю,
чем повесть о холодном гее Кае.
-- Па,-- Подросток занял в коридоре какое-то связующее между друзьями на кухне и родителями в холле место.-- Помнишь, когда дядь Сема из России? -- Подросток сделал паузу,чтобы набрать побольше русских слов.-- У нас был. Ты ему что сказал, когда учил понимать на иврите по телевизору нашу погоду? Когда показывали карту страны и на ней проценты, это что было?
-- Что меряют в процентах?
-- Ы?
-- Влажность воздуха меряют в процентах.
-- Правильно. Э-э-э... Вы же пиццу не хотели, да? А то не осталось.
Подросток исчез, и с кухни раздалось торжествующее:
-- А после прогноза температуры, показывают прогноз влажности, помните? И тогда Сема спрашивает: "А это что?" А мы ему отвечаем с покерными лицами: "Это прогноз, какая завтра в разных районах Израиля вероятность терактов".
-- Смотри-ка,-- Макс одобрительно вслушивался в хохот,-- Десять лет назад израильтяне над такими хохмами не смеялись.
Бег зигзагами по пересеченной местности продолжался.
Белла
Стремительные и необременительные еврейские похороны. Стремительная смерть -- не успев ни с кем попрощаться, не успев даже просто завести новых знакомых на новом месте, не успев даже найти на новом месте старых. Ира была так рада, что нашла хоть меня, хоть кого-то из своих...
Высасываешь своих, голодный Город, как мозговые кости. Взрыв, кровь, мясо, мозг. Плач. Высокая печаль. Слова на панихиде. Кадиш -- неумело, в первый раз по близкому. В глазах мужа недоумение. Желание оправдаться в глазах -- вчера еще была жива... И только для меня она была жива еще и сегодня, после полуночи, в кафе.
-- Вышла из дома, обернулась...
А я вышла из туалета, увидела...
Каждая мелочь вдруг растягивается, перерастягивается смыслом, словно воздушный шарик, подставленный под кран на кухне...
-- Обернулась, тааак, по-особому посмотрела... сказала, что не задержится, что очень хотела повидаться с подругой...-- укоризненный взгляд в мою сторону.
Я виновата. Я пригласила ее в это кафе. Я не захотела приглашать ее в свой дом, потому что не желала рассказывать о Лине... А ведь Гриша, конечно, и так рассказал, все равно придется... пришлось бы... Гриша... Давид... Гриша! Впервые Давид прав. Я не виновата. Иру убил этот Гришин проект. Писала ее Викуля, Гриша узнал на портрете, дал мой телефон. Она обрадовалась. Я тоже. Пригласила в кафе... потому что не захотела приглашать ее в свой дом...
Пауза. Все тяжело вздыхают. Пауза уже как будто с налетом отрепетированности, а ведь все только началось. А что делать? Со вчерашней ночи, после взрыва, когда сообщили, этими же словами много раз...
-- Держись, Артур.
Кивок. Значит, его зовут Артур.
-- Мы с тобой.
-- Спасибо вам.
Он уже знает, как держаться. Он с утра научился. Он уже умеет. Он молодец. Он сильный. Он справится. Его выбрали за то, что он справится. А я слаба. Слабая. Со мной так нельзя. Вчера меня пощадили. А завтра? Да даже сегодня? Чур не меня, Господи! Прикажи своему льву отойти. Назад, в клетку. Да что же он разгуливает на свободе? Разве ему, огненному, место на свободе? Пожрет ведь! Иерусалимский лев слушается только Тебя. Верни его на место, Всевышний! Загони под землю, охлади его жар водами Гихона, залей его пылающую глотку елеем. Объясни ему, что все нормально, нормально. Не хорошо, но еще и не так уж плохо, чтобы давить лапами живых, чтобы слизывать остатки душ остывающих, чтобы сыто урчать над мертвыми. Не его это дело -- взрывать кафе, настигать автобусы. Разве это новогодние хлопушки, разве они для забавы? Разве те, что внутри, не хотели жить? И разве жизнь в Иерусалиме не лотерейный билет для искупления? Но не такой же откровенной ценой, Боже! Ведь они еще могли бы... успели бы... она же только начинала... а, да что там...
-- Она еще, знаете, как чувствовала что-то в последнее время... она так все время смотрела... словно сквозь меня, сквозь Машеньку...
