Затем он подумал: «Как людям удается жить, ничего друг от друга не утаивая?»

Удивлялся не впервые, но сегодня этот вопрос не был личным – Джек словно решал теоретическую задачку, и ему действительно хотелось найти ответ.

– И что же привело вас в Портленд? – поинтересовался бармен, протирая стойку.

– Ничего.

Парень взглянул на Джека и, повернувшись к нему боком, принялся вытирать другую часть стойки.

– Решил выбраться из дома, – пояснил Джек. – А живу я в Кросби.

– Приятный городок, Кросби.

– Верно. – Джек отхлебнул виски и аккуратно поставил стакан. – Моя жена умерла семь месяцев назад.

Парень опять посмотрел на него, убрал волосы, падавшие на глаза.

– Простите, что вы сказали?

– Я сказал, жена у меня умерла семь месяцев назад.

– Беда. Наверное, вам тяжко пришлось.

– Ну, да… Да.

Выражение лица бармена не изменилось, когда он сообщил:

– Мой отец умер год назад, мама держится, но я знаю, как сильно она переживает.

– Конечно. – Поколебавшись, Джек спросил: – А вы?

– Уф, это очень печально. Но он долго болел. Сами понимаете.

Джек ощутил, как в нем закипает гнев – эмоция, хорошо ему знакомая; то же самое он испытал, когда та вдовушка в продуктовом разглагольствовала о погоде. Ему хотелось заорать: «Кончай! Скажи, что ты реально чувствуешь!» Джек выпрямился и резко подвинул стакан к бармену. Так повелось, и ничего с этим не поделаешь. Люди либо не понимают, что они чувствуют, либо предпочитают помалкивать о своих подлинных переживаниях.

Вот почему он скучает по Оливии Киттеридж.

«Ладно, – сказал он себе. – Все нормально. Остынь, парень».

Не без труда он заставил себя вернуться к размышлениям о Бетси. И вдруг припомнил кое-что – любопытно, почему он вспомнил об этом именно сейчас, – как много лет назад ему вырезали желчный пузырь, и как жена не отходила от его койки в палате для прооперированных, а когда он наконец очнулся, сосед по палате сказал ему: «Ваша жена все время смотрела на вас, и с такой любовью, я был поражен, столько любви было в ее глазах». Он поверил соседу, и ему даже стало чуть-чуть стыдно, а потом, годы спустя, в пылу ссоры он напомнил Бетси об этом эпизоде и Бетси ответила:

– Я надеялась, что ты умрешь.

Ее прямота ошарашила Джека.

– Ты надеялась, что я умру?

В изумлении он развел руками, словно хотел обнять ее, – во всяком случае, таким ему запомнился тот момент.

Бетси добавила с некоторым смущением:

– Для меня так было бы проще.

И все, разговор окончен.

О, Бетси! Бетси, Бетси, мы упустили его – наш шанс, проворонили. Джек не мог точно сказать, когда это случилось, – возможно, потому, что никакого шанса на самом деле и не было. В конце концов, Бетси была с характером и он тоже, только с очень иным. В ночь после свадьбы она отдалась ему далеко не с тем же пылом, как во время их свиданий до бракосочетания. Разумеется, Джек об этом не забыл. Еще бы, ведь с той ночи – а с тех пор минуло сорок три года – она больше никогда не желала его сколько-нибудь пылко.

– Давно вы живете в Кросби? – спросил бармен.

– Шесть лет. – Джек перекинул ноги на другую сторону табурета. – В Кросби, штат Мэн, я живу уже шесть лет.

Бармен кивнул. Вошла пара и выбрала столик в дальнем углу, молодые люди, у девушки длинные волосы, и она перебросила их через плечо – уверенная в себе особа. Бармен направился к ним.

Теперь Джек позволил себе подумать об Оливии Киттеридж. Высокая, широкая и до чего же, господи, странная женщина. При первом знакомстве она ему понравилась, не слишком, но все же, своей честностью (если это была честность), – в общем, что-то в ней такое было, особенное. Вдова, которая – по его представлениям – буквально спасла ему жизнь. Несколько раз они поужинали вместе, сходили на концерт; он поцеловал ее в губы. Вспоминая об этом сейчас, Джек едва не расхохотался. Ее губы. Ни малейшего сходства с оливками. Целовать миссис Оливию Киттеридж все равно что лобызаться с обросшим ракушками китом. Года два назад у нее родился внук. Джек не видел в этом ничего необыкновенного, но она видела, поскольку ребенка назвали Генри в честь дедушки, покойного мужа Оливии. Почему бы ей не съездить в Нью-Йорк, предложил Джек, навестить малыша Генри, но она отвергла эту идею по неведомым ему причинам. Впрочем, он знал, что с сыном она не ладила. А у него раскосец с дочерью. Это их сближало. Однажды ни с того ни с сего Оливия рассказала ему про своего отца, покончившего с собой, когда ей было тридцать. Застрелился на кухне. Наверное, самоубийство отца как-то на нее повлияло, не иначе. Потом однажды утром она приехала к нему домой и легла рядом с ним на кровать в гостевой комнате, что стало для него полной неожиданностью. Господи, как же ему тогда полегчало. А когда она положила голову ему на грудь, блаженству его не было предела.

– Останься, – попросил он, но она поднялась и сказала, что ей надо домой. – Я был бы рад, если бы ты осталась.

Но она ушла. И больше не возвращалась. Когда он звонил ей, она не брала трубку.

В продуктовом он столкнулся с ней лишь однажды – через несколько дней после того, как она лежала рядом с ним; он держал в руке бутыль виски.

– Оливия! – воскликнул он.

Оливия, однако, пребывала в состоянии возбуждения: у ее сына, того, что в Нью-Йорке, скоро родится еще один ребенок!

– У него же недавно кто-то родился, – сказал Джек.

– Ну, – ответила Оливия, – эта женщина опять забеременела, о чем меня поставили в известность только сейчас!

Внук у Оливии уже есть, и зачем им еще дети, вопрошала она, тем более что невестка вышла за ее сына, имея двоих детей от двух предыдущих отцов. Она по крайней мере трижды повторила эту фразу. Джек позвонил ей на следующий день, звонил и звонил, пока не сообразил, что у нее, скорее всего, не включен автоответчик. Могло такое случиться? С Оливией что угодно могло случиться. Надо полагать, она все же поехала в Нью-Йорк взглянуть на новорожденного, потому что он звонил ей и на следующий день и она не отвечала. Он отправил ей письмо с темой «?????». Потом без темы. Она не ответила ни на одно. С тех пор минуло три недели с лишним.

Перед Джеком снова возник бармен, он составлял напитки для той пары в дальнем углу.

– А вы? – поинтересовался Джек. – Вы здесь с самого рождения?

– Не-е, – ответил парень. – Я из пригорода под Бостоном. А сюда перебрался из-за моей подружки. Она здешняя. – Он слегка тряхнул головой, чтобы убрать волосы, застившие ему глаза.

Джек кивнул и выпил.

– Много лет мы с женой жили в Кембридже, – сказал он, – а потом приехали сюда.

Джек мог бы поклясться, что на лице парня мелькнула ухмылка, прежде чем он, подхватив бокалы, понес их к столику, где сидела парочка.

Вернувшись, бармен спросил:

– Человек из Гарварда? Значит, вы были человеком из Гарварда. – Вынув из посудомойки поднос с чистыми бокалами, он принялся расставлять их – вверх дном – на полке.

– Я там сортиры чистил, – сказал Джек. Идиот бармен метнул на него взгляд, проверяя, шутит он или всерьез. – Нет, не чистил я сортиры. Я там преподавал.

– Классно. А на пенсии вам захотелось пожить в тихом месте, да?

Джеку никогда не хотелось ни на пенсию, ни в тихое место.

– Сколько с меня? – спросил он.

На обратном пути он думал о Шрёдере, каким же никчемным придурком был этот малый, каким говенным деканом. Когда Илейн подала в суд, когда она действительно это сделала, утверждая, что ее не взяли в постоянный штат Гарварда по причине сексуальных домогательств, Шрёдер повел себя по-свински. Он избегал Джека, даже отказался выслушать его. «Доверимся юристам», – твердил он. И отправил Джека в творческий отпуск. Три года длились эти разборки, пока Илейн не получила солидный куш отступных, и к тому времени, когда они затеяли переезд в Мэн, Джек вышел на пенсию. Мэн выбрала Бетси – ей хотелось уехать куда подальше, и это им удалось, кто бы спорил. Кросби, симпатичный прибрежный городок, Бетси нашла по интернету, а уж дальше Кросби ехать было некуда, хотя дорога по Восточному побережью заняла у них всего несколько часов. Они поселились в городе, где никого не знали, ни единого человека. Впрочем, у Бетси скоро появились друзья, у нее был дар заводить друзей.