– Мне самому доводилось тонуть – говорит Уилл, наливая в два промерзших шота ледяную водку – до поверхности остается всего ничего, а ты не можешь доплыть до нее. И тебя начинает разбирать смех. Под водой смех совсем другой, чем на земле. Он смешнее. Вот она – поверхность, и вот он – ты. С каждой секундой дышать хочется все сильнее, но ты знаешь, что произойдет, если ты вдохнешь этот момент – ты наберешь в легкие воды и пойдешь ко дну. Поэтому ты не дышишь. Вода начинает светиться и ты оказываешься на дне колодца из света. Ты поднимаешь голову вверх и видишь свою жизнь со стороны. Вот ты заходишь в воду. Вот ты первый раз заваливаешь девушку на заднем сиденье старой тачки своего отца, а вот ты уже идешь первый раз в школу. Все это происходит за несколько секунд. Лучше не отвлекаться на картинки, а продолжать плыть. Если ты сделаешь так, то ты выплывешь, а если отвлечешься, то через несколько дней водолазам придется разгонять большую кучу раков, с удовольствием пожирающих твое тело, что бы подцепить оставшееся от тебя железным крюком и вытащить на поверхность.

– Гравитация – говорю я. Под моими ногами из пустоты появляется земля. Я наконец-то чувствую привычную почву под ногами. Тоже самое испытывают вернувшиеся космонавты, находящихся по полгода на орбите. Они заново привыкают ходить. Сначала их возят в инвалидных креслах для того, что бы их позвоночник снова смог привыкнуть к весу сидящего человека. Потом постепенно им помогают делать упражнения, укрепляющие организм и только потом разрешают встать. Здоровые, крепкие парни без единого изъяна, совершенные образцы тел, получить которых в качестве натурщиков мечтает каждая художественная школа, ходят с палками костылями, словно столетние деды. Их учат ходить вдоль стен, опираясь на специальные перила, и только потом они возвращаются к своему нормальному состоянию. Я делаю первый шаг, вытягивая перед собой руку, боясь наткнуться на что–то. Со стороны я выгляжу крайне смешно. Я выгляжу наверное так же, как слепой, от которого только что убежала собака-поводырь. Знаете ли вы, что перед тем как рассесться по своим местам в кабине ракеты космонавты должны выйти из подъезжающего к ракете автобуса и облить заднее правое колесо автобуса своей мочой? Знаете ли вы, что в последний вечер перед стартом ракеты космонавты смотрят Белое солнце пустыни? Прошло пятьдесят лет, а они по–прежнему повторяют все то, что делал Гагарин перед своим полетом. Никто не хочет оказаться на месте тех, кто помочился на другое колесо или посмотрел другой фильм. Если сделать что–то не так, обгоревшие останки экипажа будут собирать в радиусе пятидесяти километров от места старта ракеты. А я по– прежнему иду, вытягивая перед собой руку. И я понимаю, чего мне не хватает.

– Свет – громко говорю я. Пустота вокруг меня заливается светом. Теперь я вижу, где я нахожусь. Я в бесконечной соляной пустыне, плавно растворяющейся в плывущим из-за преломлений света от горячего воздуха горизонтом. И в какую сторону я бы не посмотрел, я вижу одинаковую картину. Я вспоминаю, как нужно ходить. Мои мышцы, так же, как и мышцы космонавтов, учатся выполнять приказы, идущие из моего мозга. Мои шаги становятся тверже и уверенней. Я подпрыгиваю. Мои мышцы снова слушаются меня. В отличие от космонавтов, мне не приходится проходить длительную и мучительную реабилитацию.

– В тот день я просто ехал по шоссе, возвращаясь к своему бару от своей телки – говорит Уилл – сорок минут в одну сторону, сорок минут в другую. Она была залетной, но мы схлестнулось с ней и у нас понеслось. В какое бы время я к ней не приехал, она всегда раздвигала свои ноги. Залетная телка, которая с удовольствием раздвигает ноги в любое время суток – не так уж и плохо. Я возвращался от нее утром, часов в восемь. Встал, оделся и пошел к машине. Она никогда не спрашивала, когда я появлюсь в следующий раз. Ты встаешь, одеваешься, уезжаешь на месяц, другой, возвращаешься а она не задает тебе вопросов – заиметь такую телку не так уж и плохо. Я ехал на скорости шестьдесят миль и перевалив за вершину холма, увидел два врезавшихся автомобиля, которые уже начинали гореть. Я вжал педаль акселератора в пол и оказался возле них через двадцать пять секунд. Красный мустанг шестьдесят шестого года и черный камаро шестьдесят восьмого. Они уже горели и из их баков лился бензин, разжигая огонь еще сильнее. В камаро ехали двое. Им было чуть больше тридцати. Высокий мужчина и женщина–блондинка. Их головы были проломлены ударом о консоль, потому что они наплевали на ремни. Внутри горящего красного мустанга кто–то еще был живой. Я видел, сквозь языки огня, как внутри машины кто–то мечется, пытаясь выбраться из машины. Дверь мустанга заклинила из-за того, что его кузов искорежился от встречного удара летящего камаро. Эту дверь пыталась открыть сидевшая внутри молодая телка. Я ударил своим тяжелым кованным сапогом по стеклу двери и выбил его, схватил девчонку за волосы и выволок ее наружу. Едва я успел ее вытащить из машины и оттащить от ее машины, как огонь добрался до бензобака и мустанг рванул. Девчонка потеряла сознание. Я забросил ее в свой пикап и покатил к городу. Я доехал до больницы и отдал ее врачам. Они записали мой адрес. Через неделю в мою дверь постучали. На пороге оказалась та самая телка. В ее руке был бумажный пакет. Ей его дал ее отец. Она оказалась дочкой нефтяного магната. Она отдала мне пакет и в нем оказалось пятьдесят штук. Она спросила, как она еще может отблагодарить меня. Я сказал просто – отсосать. Эти тинейждеры. Ты смотришь на них как на детей, пока не понимаешь, что имеешь дело с молодыми акулами. В свои шестнадцать она сосала лучше всех вегасовских шлюх вместе взятых. Она отсосала мне так, что я до сих пор помню ее язык. В тот день я набил себе языки пламени на руку и на член. Так я поставил себе якорь на лучший блоуджоб за свою жизнь. Если хотите, я могу показать вам свой татуированный член. Это я так, к слову, вы не подумайте, что я эксгибиционист.

Мы с братом берем свои ледяные шоты со Stolichnaya и выпиваем их до дна. Я перепробовал много русских водок. Stolichnaya лучшая из них. Не знаю, как Уилл достает ее, но она настоящая и на ней русские буквы. Еще два шота – говорю я Уиллу. Он кивает и снова поворачивается к нам спиной, протягивая свою единственную руку к стоящей на полке бутылке русской водки. В пепельницу падает очередная кожура лимона.

– День и ночь – говорю я. Перед моими глазами проносятся все тела Вселенной и данные о них. Их орбиты, периоды обращения и спутники. Двойные звезды, черные дыры и астероидные пояса, темное вещество, антивещество, солнечные ветры и скопления пыли – все то, о чем я никогда не знал, неожиданно за секунду становится простым и понятным. Прямо надо мной из ниоткуда появляется знойное летнее солнце. Через секунду оно заходит и на залитое звездами небо выплывает луна. Она огромная. Она висит как никогда близко ко мне. Я отчетливо могу рассмотреть все ее кратеры. До того, как первая рыба выбралась на сушу, луна была гораздо ближе к земле. С каждым годом гравитационные силы отрывают ее от земли все дальше. В один день луна оторвется от земли и она навсегда осиротеет, потеряв своего молчаливого спутника. Скучный лунный пейзаж разбавляют застывшие луноходы. Те, что смогли вернуться, хранят свои секреты в зоне пятьдесят один. Сотни журналов и газет всего мира регулярно пишут о ней и о том, что Большой Брат скрывает всю правду о маленьких зеленых человечках. Вся информация, гуляю ая по этим страницам, является плодом воображения больных на голову редакторов, пересмотревших в детстве звездных войн и ити. Информация об инопланетянах, прибывших с важной миссией с другого края вселенной является вымыслом. Сто процентов информации, гуляющей по СМИ – специальная утка, запущенная главными редакторами для достижения рейтингов и выполнения планов сбыта. Сто процентов. Почти сто. А один процент – то, что происходит на самом деле. Зайдите в гуглмарс. Взгляните сами на круглый туннель на поверхности Марса. Зайдите в гуглмун. Все аполло приземлялись в одном и том же квадрате. Посмотрите внимательно на этот квадрат. Зайдите на сайт NASA. Взгляните сами на фотографии, сделанные астронавтами на луне. Найдите на них следы, не принадлежащие астронавтам. Спросите русского космонавта Леонова о летающих тарелках. После приземления его не отправили в психиатрическую больницу. Один процент. То, чему можно верить.