- Она тоже погибла в аварии, Дедуль? - спросил Трэвис.

            - Нет, сынок, - помрачнел Дедуля. Ему было явно тяжело рассказывать эту душераздирающую историю.

            - Она была пристегнута, а твой папа - нет. Нет, она погибла не в аварии.

            Трэвис с трудом пытался сдержать плач.

            - А от чего тогда, Дедуль?  Что случилось, если дело не в аварии?

            - Это все злые нечестивцы Кодиллы. И вот что сотворили эти паразиты... - Дедуля сделал паузу, чтобы смочить пересохшее горло.

            - Они... они...

            - Что Дедуль?

            Дедуля посмотрел на Трэвиса полными слез глазами.

            - Я будто режу себя ножом, когда рассказываю это, сынок. Но вот, что они сделали - эти грязные ублюдки вытащили твою маму из машины и... Боже, сынок. Сорвали с нее одежду, оттрахали в зад по очереди прямо на капоте машины, а потом... О, боже, мне больно говорить это! Потом они устроили "головач", мальчик. Эти оборванцы сделали твоей маме "мозготрах"!

            Трэвис плакал, не переставая. А когда слез больше не осталось, он просто взял и отрубился прямо на крыльце. Во сне он кричал о том, что проклятые Кодиллы сделали с его родителями, особенно с его мамой. Они оттрахали ее в голову! Всей компанией!

            Эти грязные ублюдки отрахали мою маму в голову! Трэвис выл во сне, полном самых страшных кошмаров...

***

            На следующий день Трэвис был не разговорчив. Дедуля был тоже очень подавлен после вчерашней беседы.

            - Прости, сынок, - сказал он Трэвису. - Я давно бы тебе поведал, только негоже рассказывать такие ужасные вещи человеку, недавно освободившемуся из тюряги. Что сделано, то сделано, я так считаю. Но теперь-то я вижу. Вижу, что я должен был рассказать тебе сразу же, потому что ты должен был знать, что произошло на самом деле.

            - Я ценю это, Дедуль, и люблю тебя за это, - сказал Трэвис, поднимая коромысло с ведрами, чтобы сходить за водой к ручью. С этими словами он ушел. Пока он тащился к ручью, у него из головы не шел вчерашний дедулин рассказ. А хуже всего было то, что он ничего не мог с этим поделать. Оба сына Кодилла померли. Один от "гомосятской" болезни, другой - от "хиппарской" наркоты. Сам Кодилл живет сейчас в большом навороченном особняке в Пуласки. А Пуласки далеко. Дедулин грузовик и полдороги не проедет - развалится. Поэтому Трэвис чувствовал себя совершенно бесполезным. И пока тащил ведра к ручью, закрыл глаза и стал искренне молиться.

            Боже, я хорошо знаю, что я не очень достойный слуга твой, и от всей души сожалею за свои грешные слова, но... срань господня!  Если ты дашь мне шанс по заслугам воздать Кодиллу за то, что он сделал с моими любимыми папой и мамой, клянусь, я буду верой и правдой служить тебе и твоим святым нуждам. Клянусь.

            И вы не поверите! Не прошло и пятнадцати минут, как Бог ответил на молитвы Трэвиса Клайда Тактона.

***

            Дедуля продолжал выдалбливать подошву для очередного ботинка. Он делал все вручную. Это был тяжелый труд, но, как говорится, тяжелый труд делает людей лучше. Поэтому он сидел в своем кресле и мастерил башмаки, когда входная дверь распахнулась.

            В проеме, в ореоле пышных солнечных лучей стоял человек. У него за спиной виднелся стоящий на грунтовой подъездной дорожке "Роллс-ройс".

            Это был Тибальд Кодилл.

            - Здорово, старик, - поприветствовал он. На нем был пижонский угольно-серый костюм и "гомосятские" итальянские туфли.

- Помнишь меня? Бьюсь об заклад, что помнишь.

            - Тибальд Кодилл, - узнал его Дедуля, буквально кипя от гнева. - Ты чего это здесь?

            - Понимаешь, люблю время от времени покататься вокруг своего старого дома. Вспомнить, откуда я родом. Поэтому решил вот заскочить.

            - Нет надобности тебе сюда заскакивать, Кодилл, - прохрипел Дедуля.

            - Ну, едрен батон, дедушка Мартин! - Кодилл запрокинул голову и расхохотался. Солнце отразилось от его лысой, с седыми бакенбардами, головы. - Вижу, ты все еще злишься из-за той глупой истории, что якобы я со своими сыновьями порешил твою родню. Едрен батон! Это же неправда, старик! Честное слово!

            Твое слово, Тибальд Кодилл, не стоит и струйки мочи дохлого пса, - подумал Дедуля. Или лужицы блевотины.

            - Так давай же забудем все это, а, старик? Вижу, ты сейчас инвалид, остался без ног, поэтому вот решил приехать и заключить сделку. Понимаешь? Я тут нанял себе целую толпу ниггеров. Полоть сорняки, подстригать лужайку м все такое. Всем им нужны новые хорошие ботинки. И я тут подумал, ты же шьешь рабочие башмаки, как раньше? Вот почему я здесь.         Кодилл сунул руку в карман и вытащил толстую пачку банкнот.

            - У меня шесть рабочих, и полагая, такие хорошие башмаки, как твои, не стоят дешево. Поэтому я возьму шесть пар по сто долларов за пару. Как тебе это, старик?

            Кодилл швырнул пачку на стол. Это была целая куча денег, но Дедуля чувствовал, что будет вопиющей несправедливостью брать "зелень" у человека, погубившего его дочь и зятя. Поэтому он сказал: - Забирай свои гребанные деньги и проваливай, Тибальд Кодилл. Пока я не прикончил тебя!

            Кодилл хихикнул. - Кто? Ты, старик? Не смеши мои тапки! Что ты мне сделаешь? Запинаешь до смерти своими тощими култышками? - Кодилл снова запрокинул голову и захохотал, да так громко, что, наверное, разбудил половину лежащего на местном кладбище народа.

            Дедуля чувствовал себя ужасно неловко из-за того, что этот деревенщина приперся к нему домой и делает из него посмешище. Но что Дедуля мог сделать, без ног, ограниченный своим проклятым креслом-каталкой?

            - Да. Бьюсь об заклад, ты по-прежнему трахаешь собак, да, старый голодранец? От нищеты, наверное, приходится сморкаться в руку, когда хочется есть? И нет ничего кроме заскорузлых обрубков вместо ножек. Остается только сидеть, да пялиться на стену. Почему бы тебе не сделать миру одолжение, старый дурень, и не вырыть себе яму и самому в нее же закопаться?

            Пухлое, блестящее на солнце лицо Кодилла покраснело от очередного приступа хохота. Старый дедушка Мартин готов был застрелиться, настолько опозоренным и обесчещенным он себя ощущал. Но тут...

            Тут...

            Тут дверь распахнулась.

            И на пороге возник Трэвис.

***

            Каммингс припарковал машину в лощине у моста Олд Говернор Бридж. Было начало первого. Одев перчатки, он очень осторожно протер изопропанолом каждый пакет с кокаином, чтобы уничтожить свои отпечатки. На тот случай, если кто-нибудь найдет пустые пакеты. Потом он разрезал каждый пакет - всего их было десять - и выбросил их с моста в бурлящий внизу ручей. Пусть рыбки покайфуют, - подумал он. Оставлять кокаин себе противоречило даже его моральным нормам. Даже если у него была возможность продать его, он не хотел дальнейшего распространения этой гадости в Америке. Денег будет достаточно. А что насчет убийства Спаза и Датча?

            К черту их, - решил он. Они были наркодилерами.

            Потом ему придется припрятать деньги и переждать, пока шумиха вокруг устроенного им пожара поутихнет. Ему не очень нравилась идея кататься вокруг в полицейской машине с багажником, набитым стодолларовыми купюрами. Но где ему устроить тайник?

            Ясное, безоблачное, потрясающей красоты небо манило его. Он выехал из лощины и вернулся на шоссе. Остаточное ощущение от содеянного было на удивление нейтральным. Убил двух парней, сжег хибару, скинул 10 кило в ручей, и гуляет с кучей "бабла", способной покрыть дефицит бюджета штата. Каммингс поежился. Но все это ради чего-то гораздо более важного, разве не так? Все это ради Кэт. Ради той жизни, которую она заслуживает. А те двое наркодилеров? Вряд ли мир будет по ним скучать.