– Потому что ты уже такой большой?
– Нет. Потому что я теперь хожу в туалет, а не на горшок.
Уэйн от смеха хлопнул себя по бедру.
– Ну разве это не прелестно?
– Это правда, – сказал Чарли, мрачно кивая. Показав Уэйну запястье, он добавил: – И смотрите, я потерял свой браслет.
– Мальчики не носят браслетов! – шутливо ответил Уэйн, подмигнув мне.
Чарли выпрямился. Его щеки покраснели.
– Носят. Их делают из парашютных строп, и солдаты их носят. Как мой папа.
– Ладно, ладно, – извиняющимся тоном произнес Уэйн. – Я просто…
– Для меня его сделал папа. Вы просто ничего не знаете, потому что вы не солдат.
– Хорош, Чарли, – осадила я сына. – Довольно.
Лицо Уэйна потемнело. Его глаз дернулся.
– Вот, значит, что сказал твой папа? Что Уэйн Рэндалл никогда не был на войне? Так он сказал?
Уэйн начал бормотать что-то по поводу того, как пытался записаться в армию, но я просто не могла больше ждать.
– Мне очень жаль, Уэйн. Нужно было сразу сказать тебе, что мы опаздываем к врачу.
– Ох, пардон. Не смею больше вас задерживать, – произнес он, отступая.
Отъезжая, я видела в зеркало заднего вида его угрюмо свисавшие по бокам руки. Мне было немного неудобно, но я просто не могла уделить нашему соседу-пенсионеру внимание, в котором он нуждался, иначе мы с Чарли провели бы весь день у него в гараже, глядя, как Уэйн мастерит скворечник.
Высадив Чарли, я помчалась мимо фермерских хозяйств на север по шоссе, соединявшему Медоуларк с самым южным пригородом Канзас-Сити, богатым и изолированным Оверленд-Парком. Через несколько минут прогнившие фанерные сараи, навесы, подсолнухи и мусорные кучи сменились идеально подстриженными газонами, окруженными свежевыкрашенными белыми заборами.
Дома в районе, где жила Кэми Джей, были лучше, чем в нашем. Иэн тоже хотел купить там дом, но я убедила его, что Медоуларк – более безопасное вложение. Я не хотела, чтобы основная часть наших средств уходила на жилье. Мне хотелось, чтобы у нас всегда были деньги на отпуска, рестораны и ночные развлечения. Вскоре после этого я забеременела и о фривольном образе жизни пришлось забыть. Однако потом родился Чарли. Милый, настырный, розовощекий Чарли, чьи неуклюжие объятия и слюнявые поцелуи стоили любой жертвы.
Взбежав, спотыкаясь, на крыльцо Кэми Джей, я поняла, что опоздала всего на две минуты. Кэми распахнула дверь, напоминая своей растрепанной прической в стиле семидесятых, брюками-клеш и разноцветными прозрачными шарфами то ли Дэвида Ли Рота, то ли бабочку. Она уже ждала меня.
– Мы договаривались на полдень, – сказала она.
Я закрыла глаза ладонями. Мои мысли находились в полном беспорядке.
– У меня сегодня все просто валится из рук, – ответила я ей. – Просто позорище. Я положила бекон в кладовку. Поставила электрочайник на печку, так что в доме теперь пахнет горелой резиной. И…
– Тссс, – произнесла Кэми Джей, кладя руку мне на плечо. – У вас, в конце концов, была черепно-мозговая травма. Не будьте к себе так строги. У меня тоже иногда так бывает – просто из-за того, что я рассеянная. С вами все в порядке, Мэдди, и вам становится лучше. Вы в одиночку заботитесь о трехлетнем ребенке. Это непросто. Входите, я сделаю вам чай.
Мне приходится плакать не слишком часто, но если я плачу, то из-за того, что кто-то ко мне очень добр. Пока Кэми Джей заваривала чай, я поплакала и мне стало гораздо лучше. Я безоговорочно решила, что мне нравится моя психолог-хиппи в непристойных штанах и со стразами на кепке, напоминавшая инструктора по танцевальному фитнесу. Я ощущала к ней большую привязанность и была уверена, что, глядя на меня, она видела конкретно меня, Мэдди, а не мое разбитое лицо.
– Значит, вы фотографии забыли, – произнесла она, когда мы сели с чашками чая в ее кабинете.
– Я специально их выбирала. Положила на кухонный стол. Но затем Чарли потерял свои ботинки, а мы вдобавок опаздывали. Так что да, я их забыла.
– Ладно, – сказала Кэми. – Не волнуйтесь. Для упражнения, которое я хотела предложить вам сегодня, нужны были фотографии, но мы можем попробовать другое. И для этого вам не потребуется ничего, кроме вашего блокнота и ручки.
Она со значением посмотрела на меня. Я вся сжалась.
– Вы не помните, что вам нужно каждый раз носить с собой блокнот и ручку?
– Забыла.
– Домой-то дорогу найти сможете? – шутливо спросила она.
– Надеюсь. Надеюсь, что не забуду заехать за Чарли.
Повисла короткая пауза, а затем мы обе сказали в один голос:
– Не смешно.
Я смеялась до колик в животе. Но, несмотря на эту боль, я почувствовала себя просто великолепно. Кэми Джей встала и подошла к стеллажу, где у нее лежала стопка блокнотов. Порывшись в ней, она обернулась ко мне с игривой улыбкой. На обложке выбранного ею блокнота была фотография довольного кота с передними разноцветными лапами и надписью, гласившей: «Жизнь слишком коротка, чтобы беспокоиться о носках одного цвета».
– Вот, – весело произнесла Кэми Джей. – Напишите на блокноте свое имя. С этого момента вы будете видеть его лишь у меня в кабинете. Он будет вашим, а я буду всегда хранить его здесь и делать ксерокопии ваших записей, чтобы вы могли брать их домой и читать в любой момент, когда вам этого захочется. Идет?
– Спасибо вам, Кэми Джей, – сказала я, взяв блокнот.
– Что ж, ваша задача – написать кому-нибудь письмо. Это может быть как живой человек, так и уже умерший. Это может быть ваша бабушка. Или Чарли. Или Иэн. По сути, это может быть кто угодно, кому вы доверяете. Кто-то, кто вас поймет. Мне важно не столько то, кому вы пишете, сколько тема самого письма. Понимаете? Мне нужно, чтобы вы написали письмо, темой которого станут проблемы, с которыми вам приходится справляться, в особенности та из них, из-за которой вы обратились ко мне. Вы расскажете адресату о том, что происходит. Идет? И это письмо никогда не будет ему доставлено, если вы сами того не захотите. Его не увидит никто, кроме меня, так что вы можете быть настолько честной, насколько сами себе позволите.
– Звучит гораздо сложнее, чем в прошлый раз.
– Совсем ненамного.
Закрыв глаза, я задумалась. Мама. Папа. Джулия. Сара. Нет. Иэн? Нет. Она сказала, что это должен быть кто-то, кто поймет.
Подвинув блокнот поближе, я склонилась над ним.
Дорогая Джо!
Твое право – считать, что регистрация на «Фейсбуке» – ниже твоего достоинства. Я в прямом смысле не имею представления о том, чем ты занималась в последние четыре года. Четыре года. Именно столько времени прошло с тех пор, как мы с тобой в последний раз общались.
Мне правда больно. Я звонила, чтобы сказать тебе, что беременна. Хотела, чтобы ты ко мне приехала. Хотела, чтобы мы оставили прошлое позади и вновь стали подругами.
Но ты повесила трубку.
Я знаю, что ты думаешь об Иэне и об «ужасных вещах», которые, как ты считаешь, он совершил. Он рассказывает совершенно иное, но, по правде говоря, мне уже все равно. Прошлое – это прошлое. Ты должна была ко мне приехать. Я бы поступила именно так, окажись ты на моем месте. Не сомневайся. Потому что ты – лучшая подруга, которая когда-либо у меня была, и я знаю, что другой такой подруги у меня не будет.
И это подводит меня к причине, по которой я пишу тебе, единственной, кто меня по-настоящему понимал. Ладно. Мои проблемы начались после несчастного случая. Я упала. Знаю, что это тебя не удивит, ведь мы с тобой много раз напивались так, что не могли стоять на ногах. В этот раз я упала и ударилась головой, когда мы с Иэном были в турпоходе в Колорадо. Я пошла в туалет, не взяв свой налобный фонарик, потому не видела, куда ступаю. Как ты, наверное, уже догадалась, я была пьяна. С того момента все было как в тумане. Иэн помог мне восстановить картину случившегося.
В лагерь я вернулась вся в крови. Иэн стал вытирать рану средствами из аптечки. Он хотел сделать мне повязку из стерильного бинта, но затем увидел, что рассечение было слишком серьезным. Мне повезло, что я не лишилась глаза. Иэн посчитал, что с таким ранением он сам не справится, и вызвал скорую.
Не буду утомлять тебя остальными деталями происходившего той ночью – скажу лишь, что Иэн не смог поехать в скорой со мной, потому что Чарли спал в палатке и мы не хотели пугать его видом моего лица. Меня штопала куча медсестер во главе с доктором, который сказал, что, когда я вернусь домой, мне понадобится помощь пластического хирурга. Еще он сказал, что со мной хотят поговорить двое полицейских.
Полиция хотела знать о прошлом Иэна в армии и частных охранных фирмах. Они хотели знать, были ли у нас с ним драки. Пил ли он, и если да, то как много. Они сказали мне, что моя травма не соответствует падению и что кто-то ударил меня камнем или палкой. Я сказала им, что они ошибаются. В итоге они спросили меня, собираюсь ли я придерживаться этой версии произошедшего. Я ответила «да».
Я отказалась от компьютерной томографии, потому что у нас очень плохая страховка, и я знала, что мы, вероятно, и так уже должны тысячи долларов. Они выписали мне рецепт на антибиотик и обезболивающее, после чего вызвали мне такси. По пути обратно я сфотографировала себя на телефон. Я была удивлена, что они позволили мне выйти из их сельского пункта первой помощи в три часа ночи, несмотря на то что половина моего лица была разбитой и опухшей, а по лбу, веку и щеке у меня тянулись двадцать два шва. Я была удивлена, что ни один человек не сказал ни слова, когда служащий приемной отправил меня назад в лагерь в глуши на дерьмовом нелицензированном такси, за рулем которого сидел сердитый водитель.
После той ночи у меня начались приступы паники, и с тех пор я живу в практически невыносимой тревоге. Я не могу смотреть новости. Каждый раз, когда происходит что-то ужасное – а что-то ужасное, похоже, происходит каждый день, – у меня возникает потребность взять Чарли к себе в постель и надолго заснуть, не отходя от него и не давая ему отойти от меня, лежать с ним под одеялом в темноте, чувствуя себя в безопасности. Я знаю, что это ненормально. А ты знаешь, что я не была такой, когда мы были вместе. У меня уже был тяжелый период, когда я жила в Нью-Йорке, после того как наши с тобой пути разошлись. Это были плохие несколько лет, но не настолько. Мне становится тяжело сохранять жизненные силы. Но мне нужно быть хорошей мамой. Происходит что-то очень, очень неправильное. Моя психолог пытается помочь мне разобраться, что именно. Это письмо является частью занятий с ней.
На днях я сказала Чарли: «Иди садись ужинать, я объелась. В смысле проголодалась». И такое происходит постоянно. Я путаю слова. У меня в голове что-то выключилось. Я отмечаю в календаре не те дни. Это, конечно, не заставляет меня чувствовать себя сумасшедшей, но я ощущаю вокруг себя облако, через которое не могу видеть ясно.
Что до нас – послушай, я знаю, что поступила неправильно. Знаю, что твоя работа стала опасной и непредсказуемой и что она уже в печенках у тебя сидела. Тебе нужен был хороший, надежный друг. А что сделала я? Я приняла все на свой счет и уехала.
Джо, мне больно. Надеюсь, ты не считаешь, что я предпочла его тебе. Это неправда. Клянусь Богом, что все было совсем не так. Я ошиблась, и мне жаль. Я была бы счастлива увидеть тебя снова.
СКУЧАЮ ПО ТЕБЕ,
Мэдди
