Лев Наумович Либерман, довольный, шагал на работу, как обычно, рано утром. Жена с детьми уехали к теще, поэтому вторую неделю он жил бобылем. Это обстоятельство никак не смущало его, так как, пользуясь периодом отпусков, Либерман набрал дежурств через сутки. Деньги нужны, крепостное право в виде ипотеки пока еще не отменили.

На работу Лев Наумович любил приходить пораньше, чтобы успеть выполнить часть рутинной работы с утра. Городская больница, где Либерман работал торакальным хирургом, находилась в 15 минутах ходьбы от дома. Для непосвященного читателя нужно уточнить, что торакальный хирург лечит хирургические заболевания и травмы органов, расположенных в грудной клетке. Исключением является сердце, так как его хирургическим лечением ведают кардиохирурги.

Летнее августовское утро было прекрасным и слегка прохладным. В сумке весело бряцали банки с едой, приготовленной на дежурство. По пути в ларьке он купил сигареты и журнал «Авторевью».

Вскоре он добрался до больницы. Войдя в вестибюль, почувствовал запах хлорки, ударивший в нос, и еще чего-то необъяснимого, чем пахнут все больницы. Поздоровавшись с заспанным охранником, Лев Наумович пошел в сторону лифтов, на ходу здороваясь со всеми сотрудниками, которые ему попадались на пути.

В ординаторской он обнаружил отдежурившую бригаду в полном составе. Все усердно строчили утренние дневники поступивших пациентов. Самый старший из них, Андрей Тиунов, оформлял умершего от рака легкого больного, у которого ночью возникло массивное легочное кровотечение. Лица у всех мятые, глаза красные, под глазами черные круги, в ординаторской запах сигарет, кофе и потных мужиков. Все молчат, разговаривать некогда, торопятся всё успеть. Либерман хотел было открыть окно на проветривание, но три глотки одновременно взмолились о пощаде, мол, им холодно, а Тиунов, оторвавшись от истории умершего, рекомендовал Либерману обследовать щитовидную железу на предмет гипертиреоза.

Энцефалопаты, блин. На улице лето, а им холодно. Лёва пожал плечами и равнодушно пошел переодеваться. Еду, приготовленную на сегодняшнее дежурство, он хотел засунуть в холодильник, но с первого раза не получилось. Весь холодильник был заставлен грязной посудой, пустыми грязными банками, кастрюлями, тарелками с уже позеленевшими от плесени и покрытыми инеем пельменями. Хотел возмутиться, но вспомнил, что и сам периодически грешил тем же. В отделении была традиция: чтобы не мыть посуду, нужно поставить тарелку с небольшим остатком еды в холодильник – «зачем выбрасывать, вдруг кто-нибудь доест». Время от времени холодильник распахивал заведующий отделением, после чего все содержимое вместе с грязными тарелками выбрасывалось в мусор. Либерман в итоге с трудом впихнул свой пакет, точнее – не впихнул, а забил его в холодильник.

Потихоньку начали собираться врачи, перекидываясь новостями. Примечательно, что каждый входящий порывался проветрить помещение, но тут же останавливался протестами отдежуривших врачей. В 7:55 вошел Поляков Валерий Владимирович – заведующий отделением торакальной хирургии. Не спрашивая никого, подошел к окну и открыл его настежь, закрыл глаза, вдохнул утреннего прохладного воздуха и протянул «Хорошо». Постояв еще минуту, направился к выходу. Никто ничего не сказал, только переглянулись, а Тиунов кинулся закрывать окно, как только Поляков вышел за дверь.

После обхода по реанимации в 08:20 началась отделенческая планерка. Ординаторская заполнилась до отказа врачами и медсестрами отделения. Поляков натянул на самый кончик носа очки, взял на проверку у Тиунова историю умершего и буркнул себе поднос: «Отчитываемся». Дежурные медсестры стали докладывать, сколько больных состояло, сколько выписано, сколько поступило, у кого что по дренажам, кто температурил, кто готовился на операцию и т.п. Потом слово было по традиции предоставлено старшей медицинской сестре, которая, если и не болела шизофренией, то шизоидный характер имела точно. В миллионный раз она стала повторять информацию, которую каждая медсестра прекрасно знала и выполняла. За температурой в холодильниках с препаратами нужно следить и информацию записывать в температурный журнал холодильника, техучеба для сестер будет в пятницу в 12:00, и на ней нужно всем быть, пробирки нужно подписывать черным маркером и т.п. Монолог старшей медсестры был окончен, и в ординаторской повисла тишина. Поляков что – то, не мог разобрать в истории, бубнил себе под нос, потом опомнился, окинул взглядом подчиненных и озвучил: «Работаем». Персонал лениво начал разбредаться по своим рабочим местам. Начинался обычный рабочий день в обычной городской больнице города Сталеварска.

После планерки у врача почти всегда есть от 5 до 15 минут, когда сестры готовят пациентов к обходу врача, к операции, раздают направления на анализы и т.д. В ординаторской в это время начинается кофе-чаепитие с горячим обсуждением общественно-политической обстановки в мире, России и регионе. Потом врачи расходятся по рабочим делам. Либерман первым сегодня ангажировал постовую сестру Лену на обход, поэтому через 10 минут она зашла с полотенцем и журналом обходов и сказала: «Лев Наумыч, больные готовы». Обычно во время обхода врач расспрашивает пациентов о самочувствии, жалобах, осматривает, делает назначения, что-то уточняет, если необходимо. Так бывает в обычных условиях. Пациенты в палатах, где Либерман был лечащим врачом, под такие условия никак не попадали. У Либермана были палаты для «декретированных слоев населения», а именно: палата для инвалидов, палата для ВИП – пациентов и палата, в которой лечились асоциальные элементы. Естественно, что в таких палатах приходилось задерживаться дольше, чем в обычных. Если с первыми двумя палатами все понятно, то о палате для асоциальных элементов нужно сказать отдельно. Вначале асоциальные элементы (БОМЖИ, опустившиеся до животного состояния люди, убежденные засранцы и т.п.) лежали в обычных палатах с обычными пациентами. Но согласитесь, что наблюдать, как ваш сосед по палате помочился в вашу кружку, или испражнился в холодильник, или поджег подушку, или гоняет ночью чертей и многое другое, нормальному человеку не понравится. По этой причине Поляков «оборудовал» для таких пациентов палату №8, типа «вольер». Обстановка в палате была спартанская – железная раковина вместо керамической, окно было наглухо завинчено и не открывалось, снаружи окна решетка на замке (ключ от замка на посту), матрасы упаковывались в клеенку, дверь в палату демонтирована, вместо двери клеенчатая занавеска. Находилась палата в самом дальнем углу отделения и просматривалась с сестринского поста.

Первой по обходу у Либермана была палата № 4, для инвалидов и участников ВОВ. Участников Великой Отечественной Войны за все время работы отделения там отродясь не было, зато инвалиды, требующие к себе повышенного внимания, никогда не переводились. Особенностью этой палаты была любовь пациентов к раздаче Либерману советов, как он их должен обследовать и чем он их должен лечить. Советы возникали не на пустом месте, а из их личного опыта пятидесятилетней давности, как их лечили камфарой, пирамидоном, сульфадимезином и прочими антикварными снадобьями. По мнению пациентов, это были шикарные лекарства. По наблюдениям Либермана, больные верили, что эта тройка препаратов исцеляет от всех болезней, любых, от насморка до гангрены. Также пациенты требовали всегда ровно 10 систем с «уфилином» (раствор Эуфиллина) и «таблеточку фенобирьбитала на ночь» (таблетка Фенобарбитала). После осмотра начинался шквал вопросов из разных областей медицины, поскольку находящиеся в палате № 4 пациенты считали, что страдают одновременно всеми известными заболеваниями, в том числе ветеринарными, и их нужно «обязательно проверить и как следует пролечить». Естественно, что в конце стационарного лечения от Либермана ожидали наиподробнейших рекомендаций «для моего терапевта». А также Либерман должен был порекомендовать правильные рецепты народной медицины. Еще в палате № 4 очень любили лечиться дома разными устройствами, типа «МАГ» или «СОНАР», «Самоздрав», и Либерман обязан был давать исчерпывающие советы по их применению. За годы работы Лёва научился выстраивать отношения с пациентами четвертой палаты таким образом, чтобы «он был сверху», иначе переслушать поучения и вопросы было бы невозможно.