* * *
Сойдя с колесницы, Ритупарна к удивлению своему не заметил никаких следов приготовления к завтрашнему торжеству. Видно было, что никто, кроме него, не прибыл на смотрины царей. Да и Бхима, вышедший встретить гостя, после обычных приветствий задал странный вопрос:
- Что привело высокого гостя в нашу столицу?
Не желая уронить своего достоинства, Ритупарна ответил:
- Мне давно хотелось видеть тебя, познакомиться с тобою, узнать, все ли благополучно в твоем царстве-государстве? И вот решил больше не откладывать...
Бхима подумал: "А все ли благополучно с твоей головой?" - но, разумеется, он этого не сказал, а, коснувшись плеча Ритупарны, молвил:
- У нас все благополучно. И мы всегда рады гостям.
Цари двинулись во дворец, а Бахука распряг коней, погладил их по мокрым спинам и повел в конюшню. Потом он вернулся и, заняв на колеснице свое место, предался грустным думам.
Дамаянти наблюдала за всем этим из окна и послала к нему умную Кешини, чтобы узнать, у кого при въезде в город были вожжи, и выяснить: не скрывается ли в уродливом теле возницы Наль?
Подойдя к колеснице, служанка завела с карликом разговор о том, о сем. В беседе Бахука рассказал, что колесницу в город привел он и что в приготовлении пищи он столь же искусен, как и в управлении конями. На вопрос, не слышал ли он о Нале, Бахука ответил, что много слышал о нем от Варшнеи, бывшем возничим у Наля, но о том, где Наль и жив ли он, Варшнея не знает, а он, Бахука, тем более знать не может.
- Но почему, - внезапно спросила Кешини, - когда брахман пропел песенку об игроке, ты отозвался словами, понятными только тебе и Дамаянти?
На это карлик ничего не ответил, а только заплакал.
И удалилась служанка, чтобы слово в слово передать госпоже ею услышанное. И Дамаянти ещё больше уверилась в том, что Бахука и Наль хотя и имеют разные лица, обладают одной душой.
И все же она ещё раз послала Кешини наблюдать за тем, как Бахука готовит еду для своего господина. Было подстроено так, что у слуги Ритупарны не оказалось ни воды, ни огня. Но еда все равно была готова. Служанка своими глазами видела, как по взгляду Бахуки сосуды сами наполнились водой, а солома загорелась. Когда же Кешини принесла госпоже кусок приготовленного карликом мяса, у Дамаянти исчезли всякие сомнения; память языка и нёба дополнила все другие наблюдения и соображения.
* * *
И наконец настал день, когда Бахука был приглашен во дворец. При виде Дамаянти он едва не лишился чувств. Она же, устремив на него взор, спросила:
- Скажи, Бахука, был ли тебе знаком человек, которого считали верным мужем, а он бросил в лесу беззащитную и ни в чем перед ним не провинившуюся жену? Как ты можешь объяснить поведение этого человека, давшего во время свадьбы клятву делить с женой все, что ни ниспошлет судьба, - и хорошее, и дурное?
Выслушав со слезами на глазах упреки Дамаянти, Наль ответил:
- Тот человек, о котором ты говоришь, не виновен ни в проигрыше царства, ни в предательстве. В него вселился злобный демон Кали, а если он в чем и виноват, то давно уже расплатился за то муками.
С этими словами он достал змеиную кожу и натянул её на кулак. И вот уже Наль и Дамаянти бросаются в объятия друг друга.
И наполнилась вся столица ликованием. Стены домов украсились тканями и гирляндами цветов. Зажглись огни. Всюду звучали пение и музыка. Среди тех, кто пришел во дворец поздравить Наля и Дамаянти был царь Ритупарна. Он попросил у Наля прощения за то, что, сам об этом не ведая, был над ним господином.
- Не надо мной ты был господином, а над Бахукой, - ответил Наль. - Да и он, насколько мне известно, не претерпел от тебя обиды. Теперь же прими от меня дар управлять конями, мне же пора отправляться в Нишадху, чтобы воспользоваться твоими дарами.
* * *
Прошло ещё некоторое время, и в столице Видарбхи появился Наль, сопровождаемый воинами. Прийдя во дворец к Пушкаре, он сказал ему:
- Вот и я. Прими мой вызов. Можешь вступить со мною в схватку или сесть за игральный стол. Выбирай!
- За стол, - сказал Пушкара. - Но какая твоя ставка?
- Я ставлю Дамаянти, а ты все отнятое у меня. Согласен?
- Да! - ответил Пушкара. - Я рад сразиться с тобой за столом и надеюсь избавить Дамаянти от бедствий, которые она испытала из-за тебя.
Еле сдержал себя Наль, чтобы не заколоть Пушкару. Но лишь сказал:
- Безумец! Играй!
Бросок, и возвращена Нишадха, и вместе с этим восстановлена справедливость. Но благороден победитель:
- Знай, - сказал Наль Пушкаре, - твоя удача в прошлом подстроена коварным Кали. Поэтому не будет вражды между нами. Возвращайся туда, откуда пришел, владей тем, что имел. И благоденствуй!
Пушкара, не рассчитывавший на такой исход, прослезился:
- Сейчас же пойду к Ганге и омою свое тело и выкину проклятые кости, чтобы их не коснулась ничья рука.
За стенами дворца, принадлежавшего отныне Налю Беспорочному и его потомству, ликовал народ. Люди воспевали доблесть Наля и верность Дамаянти. Песнь эта поется до сих пор.
Любовь и разлука
Рамы и Ситы
Пролог на земле
На землю, проломив хрустальный полог,
Упала и рассыпалась звезда.
Стал лемехом космический осколок,
Проведена по полю борозда,
Заколосилось золотое жито.
Пусть точится железная коса,
Но мы ведь не единым хлебом сыты
Поэзией нас кормят небеса.
Творец всего живого и спаситель
Нас сотворил не для одной еды.
Поговорим о несравненной Сите,
На борозде рожденной от звезды,
И о любви к ней доблестного Рамы,
Который одолел Равану - Смерть.
"Рамаяна" - возвышеннее храма,
И не дано ей, как любви, стареть.
Обратился как-то Вальмики, красноречивейший из риши, к божественному мудрецу Нараде с просьбой:
- Скажи мне, мудрейший, кто из людей самый безупречный, добродетельный, отважный, прекрасный, умудренный знаниями.
- Это Рама, сын Дашаратхи, - ответил Нарада, не раздумывая. - Восславь его жизнь и деяния, если сумеешь. И лучше всего в таком песнопении, которое смогут прочувствовать все, обитающие на этой земле.
Поблагодарив мудреца, Вальмики удалился в растерянности, ибо не смог понять, что имел в виду Нарада, говоря о песнопении, какое в состоянии прочувствовать все живущие. Вскоре после этого бродил он со своими учениками по лесу, рассуждая о достойных предметах. И вот видит он двух куликов, затеявших любовную игру и в пылу её не заметивших приближающегося охотника. Тот, воспользовавшись увлеченностью птиц друг другом, выпустил из лука стрелу, и самец упал, обливаясь кровью. Отчаянный крик самки пробудил в душе Вальмики гневные слова проклятия:
Охотник, любовь поразивший стрелою,
Вовеки пребудешь ты в мире изгоем.
Выкрикнув это, Вальмики обратился к ученикам и продолжал их наставлять добру. Но слова проклятия то и дело всплывали в его памяти, и повторял он их, пока не понял, что проклял нечестивца стихом неведомого размера. И пришла ему в голову мысль: "Не это ли песнопение имел в виду Нарада, создатель многих стихотворных размеров и изобретатель первой вины? Не оно ли способно лучше всего передать чувство любви, доступное всем живущим?"
Внезапно перед Вальмики предстал Бог-творец.
- Это шлока! - возгласил он. - Поведай о Раме и Сите шлоками.
Едва только Брахма исчез, Вальмики отослал учеников и забросил все прочие дела. Он стал слагать поэму о Любви, прерванной разлукой, равной Смерти.
Пролог на небесах
И вновь собрались боги на горе Меру, подпирающей тремя вершинами небо. Тысячелетия терзал небожителей страх перед смертью. Но и обретя бессмертие, они страдали от позора и бессилия.
Творец мира Брахма совершил величайшую оплошность. Поверив в добродетельность святого отшельника Раваны, он не только даровал ему неуязвимость, но и наделил его стрелой, не дающей промаха. Однако и безупречному мужу не выдержать испытания могуществом. Как только Раване были вручены дары Брахмы, он превратился в надменное десятиголовое чудовище, и все три мира потеряли покой. Сам владыка богов Индра в страхе перед Раваной принял облик павлина, и Равана прошел мимо, его не узнав. Когда же он вернул себе прежний облик, то был побежден сыном Раваны, взят в плен и с трудом обрел свободу. Побеждены были и другие боги, став поденщиками Раваны: Агни - поваром, Варуна - водоносом, Вайю заметальщиком. После выполнения службы на острове Ланке, где был дворец Раваны, им было разрешено возвращаться на гору Меру.
