Тамара молча гладила ее по волосам, пока на экране чрезмерно привлекательные доктора решали свои любовные и изредка карьерные проблемы.

Возможно, Наташа была права. Возможно, Тамара слишком задержалась в статусе горюющей вдовы. В конце концов, даже с момента этого разговора прошло уже два года, а от самой трагедии ее и вовсе отделяло почти пятнадцать лет. Из всех ее знакомых сейчас одна только Наташа знала всю историю; большинство же людей, с которыми она общалась каждый день, и не подозревали, что в ее прошлом были такие страницы.

Ощущение времени – невероятно странная штука. Они познакомились, когда Тамара была на третьем курсе института, и были они удивительно, шокирующе юными. Ей казалось, что невозможно быть таким юным, что так бывает только в кино или во сне. Между прошлым и настоящим – вечность, но в то же время – только миг. Кажется, что все это было только вчера. Стоит только оглянуться через плечо, и ощутишь аромат фиалок, которые он принес на первое свидание, увидишь краешек скромного свадебного платья, почувствуешь, как подгибаются коленки от внезапного звонка телефона в тихий субботний вечер. «Тамара Константиновна Авдеева? Супруга Павла Ивановича Авдеева? С сожалением вынуждены вам сообщить…»

Только вчера, только вчера. Неужели прошло уже пятнадцать лет? Да когда же, как же они пробежали?

Отражение в зеркале здесь едва ли помощник. Кожа гладкая, как у девушки, едва-едва обозначились морщинки. Те же скулы, тот же нос, те же глаза… Хотя вот, пожалуй, глаза все-таки подсказывают, не дают забыть.

Она вспомнила, как дразнил ее за эти глаза учитель в Индии. «Лед на себе таскаешь, – смеясь, говорил он, тыкая пальцем над каждой бровью. – Здесь килограмм. А здесь два. Таскаешь, таскаешь. Брось уже. Вам, белым женщинам, худеть все время нужно, вот и похудей вот тут. И вот тут. Горе много весит».

Тамара невольно улыбнулась, вспомнив первую свою незапланированную поездку в Индию. Случайная ее компаньонка сбежала, едва увидев вместо душа в ванной ведро для горячей воды. Из-под него радостно выбежал таракан и, расправив крылья, пошел на взлет. Тамара и сама не понимала, почему осталась. В номере – одно название, что номер – невыносимо жарко, еле-еле работает вентилятор, постельное белье с дырками самых невообразимых форм, по стенам шуршат гекконы, а из-за стены доносится храп соседа по этажу. Воздух тяжелый от влаги джунглей, от ароматов благовоний, специй и коровьего навоза. Вода из крана льется слегка зеленая. На двери нет замка. Окна без стекол затянуты москитной сеткой, и москиты поют свои заунывные напевы, не умолкая, особенно усердствуя после захода солнца. По крыше то и дело дробью бьет дождь, превращая удивительно красную дорожную пыль в густую грязь. Все это никак не перекликалось с описанием «расслабляющего йога-ретрита в тихом уголке прекрасной Индии».

Подруга, которая и была инициатором поездки и с которой предполагалось делить номер, развернулась на пороге, подхватила забрызганный грязью чемодан и помчалась догонять только что отъехавшее такси с прытью, удивительной для миниатюрной девушки, которая провела пятнадцать часов в дороге. А Тамара – Тамара осталась. Она и сама не могла сказать, почему. Не то чтобы условия чем-то ее прельщали, но в ее угнетенном состоянии она восприняла их совершенно спокойно, приняв как данность. Она большую часть суток провела в пути, а на ногах – еще дольше, и мозг отказывался думать, а хотел только спать. Она успела купить бутылку воды, выпить большую ее часть и добрести до кровати.

Она была тогда, конечно, сильно моложе, ей только исполнилось двадцать девять. После смерти Павла прошло два года, которые она провела словно в каком-то забытьи, совершая движения по инерции, мало отдавая себе отчет в своих действиях.

Наташа ругалась на нее страшно, злилась за неспособность взять себя в руки. Перед Наташей было стыдно, но от нее было легко прятаться – у Наташи, в отличие от Тамары, осталось на руках двое маленьких детей. Ей было не до того, хоть она и старалась, натравливала на Тамару всех оставшихся знакомых и подруг, потому что ей было страшно.

Тамаре и самой было страшно иногда, потому что мысль, что можно просто все закончить, была слишком естественной, слишком легко приходила на ум, слишком удобно убаюкивала, потихоньку разрушая волю. Тамара знала, чего боится Наташа, и этот страх, это нежелание, несмотря ни на что, причинять близкому человеку еще больше боли, удерживало ее на краю в те обманчиво тихие вечера, когда навязчивые мысли подступали слишком близко.

Индийское утро было ярким и громким. С пяти часов утра с кухни доносился лязг кастрюль и тяжелых чугунных сковородок и громкие голоса женщин, готовивших завтрак. В храме Шивы Разрушителя за поворотом дороги шла утренняя служба, и звучали непривычно шершавые, но певучие слова санскрита. С южной стороны, издалека, ветер доносил звуки утренней молитвы с верхушки минарета. Разные религии окружали здесь со всех сторон, и Тамаре показалось спросонок, что она попала в какой-то совершенно другой мир, полусказочный, полуиллюзорный, в котором, выйдя за порог, можно нос к носу столкнуться с героем древней легенды и где персонажи эпосов продолжали жить бок о бок с обычными людьми. Из кармана пластикового дождевика, который она оставила накануне за порогом, выпал, громко вереща, бельчонок. Едва оказавшись на свободе, вскарабкался по плечу, перескочил на стену балкона, а оттуда – на ближайшее дерево и скрылся в листве, не попрощавшись. Тамара оторопело посмотрела ему вслед и улыбнулась – неуверенно с непривычки, почувствовав себя совсем немного Белоснежкой.

На кухне ее встретили две пожилые женщины в удивительно красивых сари. Обе улыбались приветливо и тут же налили ей маленькую чашку горячего чая с молоком и травами. Они знали всего несколько английских слов, но многого и не требовалось для короткой беседы: «Откуда?» «Сколько лет?» и такого навязчивого и бестактного на Севере, но такого естественного в Азии – «Замужем?». Удивительно, но Тамара, привыкшая вздрагивать при звуке последнего вопроса, вдруг совершенно спокойно покачала головой, только улыбка вышла слегка грустная. «Хорошая, – сказала одна, одобрительно глядя на Тамару. – Очень красивая». «Но грустная, – сказала вторая. – Надо замуж». Тамара покачала головой, но почему-то засмеялась. Женщины засмеялись вместе с ней. «Сейчас иди, – сказала одна, забирая у нее пустую чашку. – Сейчас йога».

Тамара отправилась по территории искать йога-зал по мокрым от росы тропинкам. Она никогда раньше не занималась йогой и мало что о ней знала. Как она вообще здесь оказалась?

Йога-зал вырос перед ней внезапно – некрасивое строение на сваях без стен, москитная сетка натянута между опорами, которые поддерживали крышу, крытую пальмовыми листьями. Единение с природой здесь точно не было красивым маркетинговым обещанием. На крыльце возле входа – ассортимент шлепанцев и сандалий. Тамара быстро скинула свою обувь, аккуратно поставила в стороне, чтобы легко было запомнить, и, приподняв занавеску, вошла в зал.

Это было небольшое пространство вытянутой овальной формы, с ровными деревянными полами, гладкими от времени. В центре у противоположной от входа стены на коврике сидел, скрестив ноги, учитель – поджарый мужчина лет пятидесяти на вид, одетый в традиционную набедренную повязку и улыбавшийся так, словно сегодня был самый счастливый день в его жизни. Перед ним на таких же тонких, видавших виды ковриках из какой-то странной дерюги располагалось человек пятнадцать – все европейцы по виду, взъерошенные с дороги, бледные от недостатка сна, с недоверчивыми от волнения глазами. Когда Тамара вошла, многие обернулись, но только на мгновение, и она моргнула с непривычки, и только тогда сдвинулась с места, когда занавеска снова приподнялась, пропуская внутрь еще одну припозднившуюся гостью. Они машинально улыбнулись друг другу, и Тамара последовала за ней к стойке с ковриками в углу. Девушка захватила себе еще и странную плоскую подушку с соседней полки, и Тамара, подумав, сделала то же. Она постелила коврик позади всех, не желая нарушать спокойствие ранее прибывших, но, к ее удивлению, другие ученики тут же и без подсказки подвинулись, создав пространство еще для двух ковриков в центре. Эта неожиданная и непрошеная доброта от совершенно незнакомых людей вдруг растрогала Тамару чуть не до слез, и она опустилась на свою подушку неловко, едва ли не впервые в жизни ощутив свое тело странно тяжелым и несговорчивым.