Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

– Под Ржевом.

– А в каком госпитале?

– В двухсот семьдесят седьмом.

– Ну, так мы с тобой почти однополчане. А помнишь медсестру Катеньку?

– А чего ж не помнить, конечно, помню. Она тогда замуж вышла за раненого лейтенанта. Но он недавно помер. Она осталась одна с дочуркой. В Ступино живёт. Можешь навестить. Адрес дать?

– Я помню.

– Ну, тогда бывай.

Они простились. Около полуночи Иван постучал в окно. Хозяйка открыла дверь.

– Здравствуй, Катя. Хотел увидеть твоего Толю.

– Помер летом. Болел после ранения.

В окно постучали. Хозяйка пошла в сени и открыла дверь. Было слышно разговор. Наконец они вошли оба.

– Здорово, Ваня. Узнаёшь?

– О-о-о! Василий. Узнаю. Приветствую. А я вот хотел Толю увидеть, да опоздал. Давай помянем.

– Некогда, Ваня. У меня дело. Мне нужен человек. Постоять на васаре.

– Ты хочешь подломить магазин?

– Угадал.

– Вася. Я не тот человек. Если мы попадёмся, то у меня сорвётся командировка. Очень важное дело.

– Не дрейфь. Дело верное. Катюша, уговори его. Ты у меня в долгу.

– Ваня, сходи с ним. Постоишь. Дело пустяковое.

– Мне утром надо быть в Москве.

– Да будешь, будешь. Не тащить же мне Катю. У неё дочка.

– Ладно. Идём.

Они прошли по заснеженным улицам. Остановились возле сельского магазина. Подельники Василия сорвали замок и проникли внутрь. В это время появился милицейский наряд. Взломщиков взяли. Иван тоже угодил в участок. Ночь провёл в камере. Утром его вызвали на допрос.

– Как ты оказался в шайке? – задал вопрос следователь.

– Я случайно проходил мимо, ищу своего однополчанина.

– С Сахалина приехал? По какому делу?

– Мне надо быть утром в главке. Решаю строительный вопрос в нашем депо.

– Где остановился?

– Да нигде. Хотел остановиться у знакомого. Вместе лежали в одном госпитале. Да вот угодил.

– Когда приехал сюда?

– Да с последним пригородным.

– Покажи билет.

– Ой, билет, билет… Не дай бог выбросил… Билет… А, вот. Вроде бы он.

– Кого-нибудь знаешь из этих людей?

– Никого.

– В поезде кто-нибудь видел тебя?

– Да, один хромой, на деревянной культе. Он подсел в Михнево. А вышел перед Ступино.

– Ладно. Иди. Повезло тебе.

К вечеру он добрался до Москвы. Заночевал на вокзале в зале ожидания.

Утром позвонил на Грановского. Трубку поднял хозяин.

– Ты куда пропал, Иван?

– Извините, Лев Захарович. Вчера пришлось решать квартирный вопрос.

– Удалось?

– Почти.

– Приедешь?

– Да, я уже в вашем районе.

5

– Здравствуй, дорогой. А расскажи, как ты там живёшь на Сахалине?

– Да вот недавно оформил участок под строительство. Хочу поставить дом. Семья растёт.

– Чем занимаешься?

– Тружусь в паровозном депо. Мастером по ремонту.

– Ты перед войной изобрёл ветряной генератор. А сейчас что у тебя на очереди?

– Сейчас сделал проект круговорота.

– А ты что-то окончил?

– Да, после службы поступил на рабфак, а в середине тридцатых окончил. Больше не удалось. Везде мне ставили в упрёк старшего брата.

– Ваня, дорогой Иван Леонтьевич. Ты пострадал не только из-за брата, но и из-за себя самого. Ты же нигде, ни в одной анкете не указывал, что твой старший брат Виталий, портупей-юнкер, ушёл с Деникиным на Запад.

– Мне в революцию было-то всего ничего – семь лет. В начале Гражданской – восемь, в конце – десять-одиннадцать. Брат был старшим. Я просто не знал, где он и что делает.

– Ваня, но в тридцать четвёртом ты получал от него письмо из Парижа.

– Вообще-то письмо получала старшая сестра. Я не знал его почерка, не помнил его внешности. Кто писал, не знаю. Поэтому я ответа на это письмо не давал.

– Слава богу, догадался, что хотя бы этой глупости не совершил.

– В те годы я остался без родителей. Отца расстреляли какие-то военные. Я не различал, кто это были – красные или белые. Мать умерла позже. Я тогда стал беспризорным. В двадцать втором меня выловили и поместили в приют. После приюта я короткое время работал на железной дороге. Потом меня призвали на срочную службу. Под командованием Будённого громил басмачей в Туркестане. После демобилизации женился на такой же приютской. Опять работал на железной дороге. Потом война. Ранение. Госпиталь. Сахалин.

– Семья большая?

– Две дочки и пятеро пацанов.

– Ого. Ну, ты крепок.

– А у вас?

– Один сын. Но хиляк, всё по госпиталям да по больницам.

– Что такое?

– Да как на фронте попал по болезни в госпиталь, так с тех пор из больниц не вылезает. Хорошо, что моя Лизавета Абрамовна – врач. Вот и заботится обо мне.

– Лев Захарович, позавчера мы с вами говорили о царской семье.

– Да. Так вот, никто царскую семью не расстреливал. Ленину царь нужен был живым, чтобы получить доступ к царскому золоту. А ещё к царским зарубежным вкладам. Это Троцкий имел задание от американских банкиров на убийство царя, чтобы вклады царя не были востребованы. Неслучайно потом в эмиграции Троцкий жил не в Штатах, а в Мексике. Не выполнил задание. Не оправдал доверия.

– И где же все эти годы пряталась семья Романовых?

– В надёжном месте. В приличных условиях. В одном из монастырей в средней полосе России. Но это тайна из разряда высших государственных секретов. Правда, сам Николай умер за год до войны. Для общего пользования информация однозначная – царь расстрелян вместе с семьёй. Всё. Так что ты даже не пытайся где-нибудь произнести или воспроизвести сказанное мной. Сразу пойдёшь по этапу.

– Обещаю и клянусь. Ни-ни и ни в коем разе. Лев Захарович, а чем была вызвана волна репрессий в армейской среде?

– Во-первых, барством высших чинов. Многие возомнили себя военной косточкой и новыми дворянами. Фанфаронство стало повсеместным явлением. Во-вторых, самые высшие из них были связаны с Троцким. Все его ставленники. Да, собственно, именно Троцкий и носился с идеей взрастить у нас эту самую военную кость. А я эту белую кость видел ещё в германскую. Он смотрит на тебя стеклянным взором, как на мебель. Так вот, в-третьих, наши советские офицеры сами, как базарные бабы, писали друг на друга доносы. Кто ради карьеры, из зависти, кто ради квартиры, а кто ради оклада. Всё это говорит о том, что многие из них были откровенными чинодралами и карьеристами. Многих, правда, освободили в начале войны.

– Лев Захарович, но ведь в те же годы вы тоже были генералом.

– Я Гражданскую закончил дивизионным комиссаром. Правда, уже в эту войну после ряда событий меня сделали генералом. Но я никогда не рвался в большие чины. У меня всё получилось как-то само собой.

– Кто из генералов вам наиболее симпатичен?

– Горбатов. И, пожалуй, Рокоссовский.

– А кто, наоборот, в минусе?

– Тухачевский.

– Почему? За что?

– Профессиональный военный. Блестяще образован. Красив. Статен. Но тоже со стеклянным взором. И всюду со своими словечками: «Слово офицера», «Честь имею». Вот ты писатель, Иван Леонтьевич, скажи мне на милость, разъясни мне, что означают эти слова? Нечто слово поручика дороже слова бомбардира? Почему? На сколько? Или у того же поручика чести более, чем у фейерверкера? На сколько? На картуз? На ведро? Или, может, на мешок? Полная ерунда. И вот Тухачевский, пользуясь служебным положением и мнимым увеличенным объёмом чести, развёл гарем. Причём демонстративно. Без тени смущения и стеснения. Очень непорядочным был человеком. Нечистоплотный в личной жизни. Да и по службе – тоже. Кстати, по происхождению он сын кухарки, которая служила у генерала. Бастард. Мнил о себе премного. Вынашивал бонапартистский заговор. Многих подбил и склонил на свою сторону. Только один из них – Гамарник застрелился. Вовремя сообразил. Поэтому был похоронен с почётом. А Михаил был очень самоуверенным и чрезвычайно высокого мнения о себе. А на деле проиграл польскую кампанию. А всё винил кого-то. Все вокруг него виноваты, кроме него самого. А вот насчёт военного таланта, то здесь есть немало сомнений. По-моему, он был талантливым скрипичным мастером.

10
{"b":"663797","o":1}