А самые первые, ранние отчеты важны еще и тем, что позволяют напомнить о переломе в истории нашей гуманитарной науки. Дело в том, что за прошедшие почти три десятка лет историко-филологические конференции с оживленными прениями и непринужденной дружеской атмосферой стали обыденной рутиной. Между тем в начале 1990‐х годов сама идея, что коллеги-единомышленники могут собраться вместе не по приказу начальства, а совершенно добровольно и два или три дня подряд обсуждать всерьез, но одновременно и весело, без наукообразного занудства самые разные научные сюжеты, – сама эта идея казалась многим новой и непривычной. Конечно, конференции такого типа случались и раньше: в советское время нечто подобное происходило на домашних семинарах[5], в эстонском Кяэрику на Летних школах по изучению знаковых систем[6], в Тарту на семиотических и литературоведческих конференциях, взрослых и/или студенческих, в Резекне на Тыняновских чтениях или в каких-нибудь удивительных местах вроде московского института «Информэлектро», где в 1978 году Михаил Юрьевич Лотман сделал доклад об особенностях поэтики Годунова-Чердынцева – ни единым словом не выдав то, что, впрочем, было известно всем слушателям, а именно что поэт Годунов-Чердынцев не реальное лицо, а литературный персонаж, герой набоковского «Дара» (доклад о самом Набокове с прямым называнием его фамилии был в это время совершенно невозможен даже в укромном и маргинальном «Информэлектро»). Но все эти семинары и конференции были скорее чудесными исключениями, чем правилом, происходили или в совсем неофициальной обстановке, или полуофициально, а если официально, то в результате долгой и тяжелой борьбы с начальственным сопротивлением.

И вот оказалось, что можно собираться прямо в центре Москвы без борьбы, а порой вообще не испрашивая разрешения у государственных инстанций. Сейчас, кажется, даже сами участники первых Банных или первых Лотмановских чтений нечасто вспоминают о том, как удивительно это было. Что уж говорить о нынешних двадцати- и двадцатипятилетних? Тем больше оснований напомнить, как все начиналось.

Конечно, при чтении отчетов подряд видно, что со времени первых Банных чтений, где игровая стихия гармонически соседствовала с обсуждением серьезных материй, все постоянные участники конференций повзрослели (чтобы не сказать постарели), сделались гораздо более серьезными и степенными, а вместе с ними посерьезнели и мои отчеты. Однако хочется надеяться, что первоначальный «банный» дух выветрился из наших умов и речей не окончательно.

Отчеты, вошедшие в сборник, – мои, то есть написаны мною; но содержание их безусловно наше, общее, и «проделанная работа» – тоже. Получается такой навигатор по сделанному за 25 лет филологами и историками разного возраста и разных узких тематических специализаций, но объединяемых общими научными ориентирами (воплощенными прежде всего в фигурах тех ученых, именами которых названы описанные в книге конференции) и – не всегда, но довольно часто – давними дружескими связями, что для успеха конференции, в отличие, например, от составления сборника научных статей, далеко не безразлично.

Как ни парадоксально, в каком-то смысле эти отчеты о конференциях, соединенные под одной обложкой, отчасти напоминают проект, который два десятка лет назад вызывал огромные споры и – у многих гуманитариев – довольно резкое неприятие. Я имею в виду серию книг под общим названием «Все шедевры мировой литературы в кратком изложении». Тогда, в 1996 году, помнится, многие тонкие ценители изящной словесности очень возмущались подобным святотатством, хотя ведь пересказы не отменяли оригиналы и не закрывали доступ к ним, а какому-то читателю, возможно, наоборот, указывали к этим оригиналам дорогу. Вот и моя книга – это, можно сказать, «все шедевры» наших конференций в кратком изложении. Конечно, рядом с полными текстами докладов мои пересказы – это, выражаясь пушкинскими словами, «с живой картины список бледный, или разыгранный Фрейшиц перстами робких учениц». Но можно считать их путеводителем в самом прямом, этимологическом смысле слова – указанием пути к полным текстам (ссылки на которые даны в подстрочных примечаниях). Это если смотреть с точки зрения читателей. Что же касается докладчиков, то, как выяснилось из бесед с некоторыми из них, они могут воспользоваться сборником моих отчетов по-своему – как своего рода списком дел, не доведенных до конца, напоминанием о тех докладах, которые еще ждут своего печатного воплощения.

Разумеется, отчеты о конференциях пишу и публикую далеко не я одна. Но некоторые «летописцы» ограничивают свою роль тем, что собирают с докладчиков их резюме и сводят в один текст; в этом случае мы, конечно, выигрываем в аутентичности, но проигрываем в передаче атмосферы, дискуссий и перепалок в обсуждениях. А я работаю по собственным записям, что позволяет реферировать также и обсуждения докладов, в том случае, конечно, если они кажутся мне достаточно интересными для тех, кто на конференции не присутствовал. Кроме того, мало кто занимается этим сочинением отчетов с таким постоянством (удивительным для меня самой): мой первый, короткий отчет (о Первых Тыняновских чтениях) был опубликован в 1983 году [Мильчина 1983], а с 1991 года я занимаюсь этим делом более или менее систематически и опубликовала в общей сложности 61 отчет (в момент, когда я пишу это предисловие, еще три находятся в печати). То есть я хроникер со стажем.

Пересказ чужих докладов – дело рискованное, потому что субъективное. Я, конечно, стараюсь записывать как можно ближе к тексту[7] и даже однажды получила комплимент от Александра Жолковского, который по причине близости пересказа к оригиналу заподозрил, что я конспектировала писаный текст (чего не было), но все равно мои отчеты субъективны. Из-за того, что я пишу, «как слышу», я всегда опасаюсь, что какой-нибудь докладчик, которого я недопоняла и представила в искаженном свете, предъявит мне рекламацию и обвинит в диффамации… Впрочем, как я уже сказала, пока такой строгий критик нашелся только один, а остальные молчат (потому ли, что всем довольны, как известный английский мальчик из анекдота, который заговорил, только когда ему подали подгоревший пудинг, или потому, что просто не читают моих отчетов?). Некоторые докладчики, к моему удовольствию, ссылаются на отчеты как на надежный источник [Мазур 2010а: 294, примеч. 59], а кое-кто даже благодарил за прояснение в пересказе основных линий доклада. И вообще упреков бояться – отчетов не писать.

Между прочим, эти тревоги хроникера я уже запечатлела как раз в одном из отчетов:

В 2003 году в диалоге с Ириной Прохоровой и Ильей Кукулиным о формах проведения конференций и их отражения в печати Мария Майофис высказала предположение, что традиционные, «старорежимные» отчеты должны уйти в прошлое: