Московские люди пролетарского типа, однако, всегда отличались от своих провинциальных собратьев определенным столичным лоском, следованием моде, хотя это и скрывалось обычно под маской напускного пренебрежения к своему внешнему виду. Вообще многие особенности поведения московских пролетариев характеризовались демонстративностью, эпатажем, нарочитым цинизмом. Под такой манерой были, как правило, спрятаны их комплексы, сформировавшиеся в результате болезненного жизненного опыта, который они получали, не сумев «выбиться в люди».
Переходя к оценке происхождения и предпочитаемых мест жительства представителей московских субкультур, можно начать с того факта, что арбатская субкультура – наиболее традиционная и укоренившаяся в Москве[3]. Сталинско-брежневская машина отбора номенклатурных кадров была основана на постоянной отбраковке старых кадров и замене их новыми – как правило, выходцами с периферии, не очень образованными и культурными. Не случайно существовавшую систему власти называют охлократической. Как только номенклатурщик обосновывался в Москве, «поднабирался грамотешки», так его тут же отстраняли от должности (в лучшем случае). Тем более не нужны были охлократической власти потомки бывших начальников – слишком сообразительные и знающие себе цену. В отдельных случаях они оказывались все-таки достаточно гибкими и пластичными, чтобы снова приблизиться к власти.
Как раз вот такие династии и составляют, видимо, костяк представителей арбатской субкультуры. Вначале ряды людей арбатского типа пополнялись за счет потомков так называемой ленинской гвардии, потом – сталинской гвардии и наконец хрущевско-брежневской волны людей с юго-запада страны.
Далее кадровая машина начала давать сбои, и какие-либо четкие закономерности проследить уже трудно.
Люди с Арбата всегда чувствовали себя изгнанными из рая, хранили в генах информацию о тех сладостных годах, когда их предки обладали бесконтрольной властью. С другой стороны, они ненавидели людей, которые сейчас были у власти. Поэтому у человека арбатского типа огромный, подчас болезненный, интерес к власти всегда сочетался с фрондирующей позицией по отношению к реальным властителям (романы Ю. Трифонова или А. Рыбакова, песни Б. Окуджавы).
Традиционным московским династиям всегда удавалось, тем не менее, сохранять за собой несение функций по интеллектуальному и идеологическому обслуживанию власти.
Они являлись носителями наиболее ценных сведений, циркулирующих в информационной кровеносной системе советской власти. Между представителями кунцевской и арбатской субкультур обычно складывались такие отношения, при которых они нуждались друг в друге. Люди арбатского типа обладали достаточным интеллектуальным и духовным потенциалом, чтобы оказывать на общество большое влияние, но не могли этот потенциал реализовать, так как не имели прямого доступа к власти.
Люди из Кунцево, наоборот, обладали властью, но из-за недостаточной образованности и культуры не могли сами квалифицированно и компетентно эти властные полномочия реализовывать.
Прохождение предков через властные структуры являлось, естественно, не единственным каналом пополнения представителей арбатской субкультуры. В благоприятные периоды этот слой разрастался сам по себе, «размножаясь делением» или увеличиваясь за счет приезда родственных им по происхождению и духовному облику людей с периферии. Арбатская среда вовлекала в себя даже тех, кого вначале вообще нельзя было четко идентифицировать с точки зрения принадлежности к какой-либо субкультуре, постепенно преобразовывая их взгляды и привычки таким образом, что они сливались с данной средой.
Одно время, когда после романов А. Рыбакова отмечался всплеск интереса к людям, живущим в арбатских переулках, писали об имеющихся у них дореволюционных корнях. То ли речь шла о московской аристократии, то ли, наоборот, об обслуге этой самой аристократии (именно на Арбате жили обслуживающие элиту портные, сапожники, кондитеры и проч.). Но если в арбатскую субкультуру и влились струйки очень старых традиционных российских групп населения, то они, конечно, играли в ней сугубо второстепенную роль. Основная часть жителей Арбата укоренилась там в советское время.
Кунцевская субкультура была основана, как уже говорилось выше, на полуграмотных выходцах с периферии – «красных выдвиженцах». Потом они, правда, могли достигать определенных кондиций и переходить в разряд представителей арбатской субкультуры. В том, что в сталинско-брежневские времена была постоянная потребность в притоке этих кадров с периферии, был свой сокровенный смысл. Охлократы, стоящие на вершине пирамиды власти, чувствовали, что легко становятся игрушками в руках изощренных представителей московской элиты, и лишь мощный противовес в виде все новых генераций периферийных выдвиженцев позволял сохранять стабильность. Столь же закономерным было перемещение работников центрального партийного аппарата из Москвы на периферию: на повышение или, наоборот, на понижение. Ротация кадров была одной из важных сторон функционирования системы.
Такого рода номенклатурный отбор является, по-видимому, одним из основных принципов функционирования тоталитарной власти вообще. Но, как бы то ни было, именно люди кунцевского типа по своим психологическим особенностям и привычкам повседневной жизни являлись представительными (репрезентативными) по отношению ко всему слою руководящих работников огромной страны, большинство из которых было сосредоточено, естественно, не в Москве, а на местах, в областных центрах и столицах союзных автономий. Поддержание такого баланса было возможно только при условии максимальной концентрации власти в ЦК КПСС и наличии жестокого карательного аппарата. Крушение коммунистического режима привело, кроме всего прочего, к нарушению баланса между властью в столице и на периферии.
Если представители московской кунцевской субкультуры были почти такими же, как и номенклатурщики с периферии, то люди арбатского типа были в масштабах страны более уникальными. Аналогичный довольно представительный слой такого населения имелся лишь в Петербурге. Совсем небольшие сходные группы составляли часть населения Киева, Новосибирска, Ростова, Риги, Екатеринбурга, Одессы и некоторых других крупных городов страны. Между представителями аналогичных субкультур этих городов поддерживались родственные и дружеские связи. Пока существовал СССР, представители арбатской субкультуры довольно легко, по сравнению с другими жителями, перемещались в пределах вышеуказанного перечня населенных пунктов.
Термин «арбатская субкультура» является, конечно, условным, еще и потому, что люди с такими же культурными ценностями и традициями живут не только на Арбате, но и во многих других районах Москвы, предпочитая все же селиться поближе к центру Москвы. Жить в центре, где разместились их удачливые родственники и друзья, в этой группе населения всегда считалось особо престижным.
Точно так же необязательным для людей кунцевского типа было жить именно в районе Кунцево. В Москве существует более сотни так называемых элитных домов брежневско-горбачевских времен постройки. Расположены они либо в центре (многие даже в пределах Садового кольца), либо в более отдаленных местах, в основном в западных районах столицы (как и «Царское село» в Кунцево). Роза ветров, экологическая, да и социальная обстановка делают эти районы города наиболее благоприятными для проживания. Нынешние власти и «новые русские» также предпочитают селиться на западе Москвы.
Касаясь этнической принадлежности каждой из трех субкультур – арбатской, кунцевской и пролетарской, – надо сразу сказать, что ни одна из них никогда не состояла из представителей только одной какой-либо нации, но определенные различия такого рода несомненно существовали. Во-первых, этнический состав представителей кунцевской субкультуры был более однородным, чем этнический состав лиц, относящихся к арбатской и пролетарской субкультурам.
