– Положительно…

– Это хорошо. Хотя, как правило, они коварные, жестокие, хитрые, но в современном мире научились быть красивыми, и потому их сложно узнать.

– Для меня ведьма – это, прежде всего, колдунья, ведьма – это ведовство, а негативом ведьм наградило испуганное человеческое сознание. Что это такое, Таня, – охота на ведьм?

– Что же?

– Так в Европе в Средние века истребляли красивых женщин.

– Суть ведьмы в том, чтобы колдовать. А вот чем и как… Тут уже у каждой свой талант.

– Так вы не просто ведьма – вы колдовская ведьма… – улыбнулся Ян.

– Если предположить что я ведьма и знаю об этом, то, согласно легенде, я не должна себя никак выдавать, чтобы не разрушать тайну, сохранить загадку. А вы, Ян, вправе решать, что хотите во мне увидеть.

– Я бы хотел увидеть что-нибудь неожиданное.

– Пожалуйста. – Таня приподнялась, опершись на подушку. – У вас ноутбук с собой?

– Да, разумеется.

– Давайте его сюда.

Ян подошел к столу, взял ноутбук, проверил, хватает ли зарядки, и вернулся к Тане.

– Вот, смотрите, – сказала Таня, повернув экран к себе, но так, что Яну было видно тоже, – это карты Google, позволяющие сегодня взглянуть на любую точку земного шара, в любом ракурсе. Но нам любая точка не нужна, нам нужна Ведьмина гора. Находим карту города, увеличиваем, вот Ведьмина гора, а вот панорама раскинувшегося города. Если все это соединить, получается любопытная фигура.

– Какая? – Ян вгляделся в экран.

– Посмотрите внимательно. – Таня подвинула экран поближе к Яну.

– Похоже на растянутую звезду, – неуверенно предположил Ян.

– Это перевернутая пентаграмма.

– Что-то мистическое, интересное, загадочное… Пентаграмма – это больше масонский знак, и он требует, конечно, пояснения.

– Ваш вопрос загнал меня в гугл, – улыбнулась Таня, – вот, пожалуйста.

Она ввела в поисковик слово «пентаграмма» и прочитала: «Пентаграмма символизирует фигуру человека с вытянутыми руками и ногами, целостную личность, человеческий микрокосм. Будучи бесконечной, пятиконечная звезда воспринимает значение, силу и совершенство круга. Пять ее вершин означают дух, воздух, огонь, воду и землю». Довольны, сударь?

– Я, сударыня, доволен тем, что вы рядом, колдунья, – сказал Ян, обнимая Таню и целуя ее. Казалось, поцелуй длился вечность, впрочем, гораздо больше, как им обоим казалось, но Ян все же оторвался от Тани и еще раз внимательно посмотрел на экран – что любопытно, один из краев пентаграммы упирается в некую точку в городе.

– Что там находится?

Таня, лежавшая с закрытыми глазами, словно поцелуй, подобно бабочке, до сих пор трепетал у нее на губах, открыла глаза, приходя в себя:

– Это… Это дом-призрак, или, как его еще называют, дом-корабль.

«Призрачно все в этом мире бушующем…»

Разве то же прошлое – не призрачно, как то же будущее, и, если прошлое имеет свои очертания, то будущее туманно и непонятно.

Призраки прошлого ощутимы и – порой – невыносимы, а призраки будущего тревожат своей неопределенностью, и только интуиция – эта мать информации – позволяет порой считывать будущее, представляясь в неясных образах, попробуй разгадай эти знаки. Нужно быть уверенным в себе, как пуленепробиваемый Дмитрий Быков, излагающий истину в последней инстанции, чтобы радужно оценивать собственные перспективы. Хотя язык будущего, скорее, непонятен, как современный «русский суржик», бессмысленный и беспощадный. Хотя и – возможно – небезынтересный порой. Поди знай, к примеру, что слово «выпилиться», согласно нынешнему новоязу, обозначает «выйти из игры, уйти», а иногда и – «совершить самоубийство», а «селфхарм» – это причинение боли самому себе или самотравмирование, выражающееся «в нанесении собственному телу побоев или ранений, сопровождающихся глубокими шрамами».

Иногда складывалось ощущение, что русское заповедное слово вдруг оделось знаково в американские одежды, щеголяя обновкой; недаром ворвался, как вихрь, в современную российскую жизнь «косплей» – как его определяют, «популярное хобби, заключающееся в переодевании в костюмы и отыгрывании характера, пластики тела и мимики персонажей компьютерных игр, кинематографа, литературы, комиксов, аниме и манги. Как правило, это увлечение включает в себя изготовление костюма и элементов атрибутики выбранного персонажа»; слова – как, впрочем, и люди – занялись ролевыми играми, сливаясь с ролью и переставая быть самими собой.

Те же призраки – только вид сбоку, игра в привидения, нехватка адреналина и сопротивление обыденности. А внутри все равно пустота.

А может, и тот же Быков – призрак?

Ян вспомнил, как однажды, попав на Международную книжную ярмарку в Москве, увидел Быкова возле одного из книжных стендов: известный шоумен и скандалист заскочил на минутку, чтобы поприветствовать своего приятеля – собрата по перу, – встречавшегося с читателями.

– Денис – лучший! – крикнул Быков, помахал выступавшему рукой и ретировался; странно, но в этот миг – между прошлым и будущим – Яна вдруг пронзила острая жалость к этому действительно талантливому человеку, вообразившему себя властителем дум («себя в коня преобразив») и повелителем действительности.

Причину этой жалости Ян – как ни пытался – объяснить себе так и не смог; смог стоял в те удушливые дни, и мысли никак не укладывались в ровную послушную линию.

Жалость к успешному человеку – это жалость к призраку, который, подобному большому военному кораблю, прокладывает курс к намеченной для пораженья цели. А так как он бороздит моря, не переставая, то в один прекрасный момент рискует превратиться в «Летучего голландца»…

Дом-корабль…

В этом городе, который казался Яну призраком, действительно был свой дом-корабль, упрямо разрезающий волны времени. Его история началась в конце девятнадцатого века, когда местный купец, домовладелец и меценат Мозес Шляфер задумал выстроить здание в европейском стиле, которое удивляло и изумляло бы даже известных своим хорошим вкусом горожан. И уже в начале двадцатого века местные власти разрешили Шляферу осуществить свою мечту, и он вместе с сотрудником магистрата Генри Блаугопфом ударили по рукам и скрепили своими подписями договор, согласно которому Шляфер обязался не только выстроить дом на отведенном ему земельном участке, но благоустроить прилегающую к нему территорию. И на площади, вокруг которой в образцовом порядке выстроились, как на параде, административные, военные и образовательные учреждения, закипела стройка. Семь лет строители реализовывали замысел архитектора, и в 1908 году убраны были наконец строительные леса, и вниманию публики предстал трехэтажный дом-корабль, чей бушприт указывал на католический костел, словно предупреждая, что последний вот-вот возьмут на абордаж, и черное пиратское знамя взовьется над покоренным собором.

– Не к добру это, – шептали горожане, – ох, не к добру…

Так это или нет, но, похоже, над хозяевами дома завилось, словно витиеватая струйка дыма, проклятие или наговор. Через четыре года после того, как семья Шляферов вселилась в новый дом, глава семейства внезапно скончался, не успев даже оставить завещания. Управление взяла на себя старшая дочь Мозеса – Фредерика; избегая слухов и пересудов, она переселилась вместе с матерью и еще двумя сестрами в другой дом, а «корабль» сдавала разношерстным постояльцам вплоть до того времени, как красное знамя пиратов двадцатого века – большевиков – взвилось на крыше дома-корабля и на шпиле костела, знаменуя собой новую эру. Священников выгнали из костела, а дом Мозеса национализировали.

И только в начале нулевых местное городское начальство поняло, что дом-корабль – это вообще-то памятник архитектуры, которым можно щеголять перед иностранцами, как модник-щеголь красуется в модном прикиде перед заезжей барышней, впервые попавшей из далекой провинции на светский раут.