Действительно, за углом стоял, приткнувшись к бордюру, новенький «ситроен». Таня открыла двери, бережно уложила букет на заднее сиденье, а затем села за руль. Ян сел рядом, и буквально через минуту автомобиль сорвался с места.

На мгновение Яну показалось, что водитель настолько хорошо знает город, что мог бы водить с закрытыми глазами.

Наверное, есть нечто в быстрой езде, подмеченное еще малороссом Гоголем (кажется чем-то мистическим, что в творительный падеж странным образом вмешался Голем – искусственный человек из глины) в его знаменитом поэтичном отрывке, который многие поколения заставляли учить наизусть суровые школьные словесники, заставляя юных школяров проборматывать эти стремительные, полные воздуха и легкости строки.

«…И какой же русский не любит быстрой езды?»

Ничего не изменилось с тех пор, только «стальной конь» пришел на смену спешащей лошадке, а ощущение осталось, будто подхватывает тебя на крыло невидимая сила и несет куда глаза глядят; «Эх, прокати, птица-тройка, кто тебя выдумал?» – и миг этот кто-то выдумал – ангел или бес, – миг, когда рядом с тобой Таня, невозмутимая, как какое-то древнее божество. Она искоса поглядывает на Яна, словно проверяя невзначай, нравится ли ему эта быстрая езда, но больше смотрит на дорогу, впитывая воздух скорости, просачивающийся через полуоткрытое боковое окно.

Не прошло и пятнадцати минут, как «ситроен», лихо преодолев подъемы и спуски, вылетел на окраину, а еще спустя пять минут остановился возле пятиэтажного особняка, стоявшего особняком среди повсюду разбросанных живописных каменных и деревянных домиков с небольшими палисадниками, а далее, за этими домиками виднелись лесистые холмы; растительность была густой – преимущественно многолетние сосны и ели; еле-еле взгляд отыскивал редкие дубки или вкрапленные липы и осины, буквально терявшиеся среди соснового братства.

На особняке не было никакой вывески, и не угадывалось присутствие людей.

– Вообще-то лет пять назад этот дом построил для себя богатый подрядчик, но прожил в нем полгода и умер, а жена его потом переделала жилище в гостиницу, – пояснила Таня. – Там всего двадцать номеров, но на этой неделе так получилось, что старые постояльцы выехали, а новые пока не заехали.

– Только не говорите, что вдова этого подрядчика – вы… – Ян вышел из машины, зашел с другой стороны и подал руку Тане, которая, вытащив ключи из зажигания, оперлась на руку Яна и, выйдя, пультом заблокировала двери в машине.

– Хозяйка этого отеля, если его так позволено будет назвать, моя подруга, – Таня внимательно посмотрела на Яна, – и она отдала мне ключи. Сегодня этот особняк – наш, Ян. Вы мечтали когда-либо получить в свое распоряжение особняк?

– Одна моя знакомая говорила мне, что любит мечтать, представляя себе старинный замок, где в большом зале горит камин, на ковре распростерлась огромная собака, а она сидит в кресле, задумчиво глядя в окно, за которым, кружась, падает снег. Лет десять назад, когда у нас с ней был роман, она, видимо, в порыве нежности сказала, что в своих фантазиях видит меня рядом с собой.

– А вы видели ее в том зале?

– Не знаю. – Ян пожал плечами. – Красиво, но несбыточно. Да и я, как появился в том замке, так – через какое-то время – и исчез.

– Забыла сказать еще об одной любопытной детали. – Таня решила перевести тему разговора.

– О какой?

– Место, куда мы приехали, одна из точек пентаграммы…

– Значит, где-то неподалеку отсюда Ведьмина гора.

– Она всегда с нами. – Таня махнула рукой в неопределенном направлении. – А впрочем, добро пожаловать в замок, сударь!

Она достала из маленькой сумочки ключи и открыла железную узорную калитку. Узкая, вымощенная булыжником дорожка вела к входу, слева от него стояла беседка, увитая плющом, чуть поодаль еще одно здание из двух этажей.

– Это бассейн с тренажерным залом и с сауной, – Таня показала на здание, – но нам сюда.

За дверью особняка скрывался огромный холл, больше похожий на восточный сераль. Посредине зала расположился фонтан, правда, недействующий, фоном вдруг зазвучала какая-то пряная восточная музыка, с потолка свисали лианы, а в воздухе пахло ароматным дымком кальяна, а может, еще каких-то благовоний.

Таня остановилась рядом с цветной фреской, изображавшей шамаханскую царицу в шелковых шальварах, и Ян заметил:

– Вы хорошо сюда вписываетесь, у меня такое ощущение, что прячете в сумочке маленький стилет…

– Присядьте в это кресло, пожалуйста, я сейчас вернусь. – Таня пододвинула к Яну кресло, стоявшее у барной стойки, и ушла.

Он присел на кресло и огляделся по сторонам. По-прежнему откуда-то с потолка лилась музыка, мягкий свет лампы, вмонтированной в стену, создавал колдовское ощущение, обещая неожиданные впечатления.

Таня отсутствовала минут десять, а когда вернулась, то оказалось, что за это время успела переодеться в вечернее платье с глубоким вырезом, на ее шее красовалось коралловое ожерелье, а запястье стягивал ажурный браслет; платье струилось, облегая фигуру, оно не было ни тесным, ни – напротив – просторным, а окутывало тело, словно кокон.

– Жаль, что волшебники не живут рядом с нами, – грустно сказал Ян, – очень хотелось бы на фонтан посмотреть. Может, есть кто из добрых фей? Ау!

И тут… произошло чудо; не успело лукавое «ау» раствориться в ночном небе, как вдруг, словно по мановению волшебной палочки, засверкали, засияли мириады маленьких огней, забил фонтан и окрасился в разные цвета. Лепетали что-то, склоняясь к воде, лианы, звучала пряная балканская музыка, сливаясь с игрой света и жемчужных брызг; в разных концах зала вдруг зажглись свечи и запылал камин.

Таня подошла к Яну вплотную, так, что он мог вдыхать запах ее тела.

– Вы же считаете меня колдуньей, правда?

– Сейчас в особенности.

– Расслабьтесь и закройте глаза, пожалуйста. – Таня провела ладонью по лицу Яна.

…Темноты не было – напротив, брызнули яркие огни, разлетевшиеся по сторонам; затем фиолетовые фейерверки веером развело по веленевому небу.

– Что вы чувствуете? – спросила Таня.

– Я перестаю понимать, что происходит… – ответил Ян, чувствуя, как тяжесть сковывает веки. Ему казалось, что он погружается в нирвану, в серебристый эфир, тело становится невесомым и плывет медленно в этом эфире, как легкая лодочка, лавирующая между кувшинками и лилиями.

Меж тем из ниоткуда, из пустоты и беззвездности вдруг стал выкристаллизовываться диалог; два голоса, мужской и женский, вели беседу; иногда казалось, что слова, произносимые этими голосами, были не просто словами, а чем-то конкретным, предметным, вещным.

Свой голос Ян узнал сразу, а чей был второй?.. он никогда не слышал его, но так хотелось его слушать, он притягивал, ворожил, ворожил, ворошил, словно ворох листьев, нечто трепетное, сокровенное, тайное, что могло узнаться не сейчас. А когда? Потом, когда-нибудь.

– Когда-нибудь… – вдруг произнес женский голос.

От слов шли какие-то токи, вибрация, они будоражили и возбуждали.

– Счастливый озноб, пугливое сердцебиение, мучительное сладкое преодоление мига – все на пути к предвкушаемому, – продолжал голос.

– Твои слова – где они рождаются? Как укладываются они в прекрасные строки? – вопрошал голос Яна.

– Колеблется дыхание, колеблется пламя свечи, колеблется сердце, колеблется ночь – воздух обвивает кольцами наши тела, словно плывущие в пространстве; мы – стебли травы, мы – две стрелы, летящие в пространстве ночи, мы – золото молчания… – шептал женский голос.

– Слова опадают, как листья, слова становятся ненужным бисером, нанизанным на нить времени; слова упархивают, как легкокрылые бабочки снов…

– Я исчезла, я растворилась в тебе… Сознание путается…