Над ней стоял Грин.

– В последний раз, Стеф, ты поняла? Еще раз, и у тебя появится привыкание. Ты меня слышишь? – Он наклонился и трижды ударил ее по лицу, затем вытер слюну с ладони о ее ногу. – Ты уже и без того довела себя до ручки. Тебе это не нужно.

– Ты прав, – прохрипела она. – Мне это не нужно.

Энн Митчелл налила Стефани еще одну чашку кофе. Они с трудом помещались в крошечной кухне, где сидели за маленьким столиком, и между ними высилась стопка грязных тарелок. На верхней – засохшая корка томатного соуса. Газовый котел на стене периодически утробно урчал.

– Стеф, нам нужно поговорить.

Стефани предчувствовала этот момент с тех пор, как Стив ушел на работу. Он трудился водопроводчиком, что было довольно грустно и забавно, учитывая его многочисленные супружеские измены. Была ли Энн полностью в курсе его интрижек, Стефани не знала, но догадывалась, что тот ее обманывал. Энн терпит все его грешки, потому что это лучше, чем остаться одной. Она уже была проституткой, когда Стефани впервые приехала в Лондон, и не без оснований считала, что без Стива ей суждено стать ею снова. Он был не в курсе ее прошлого, и Энн убедила себя, что его неверность – это та цена, которую она должна платить за то, что скрыла от него свое ремесло.

– Дело в Стиве, – сказала она, глядя в свою кружку.

– Я так и подумала.

– Извини. Ты слышала?

– Только то, что вы громко ругались. Из-за чего, я не поняла.

Когда-то Энн была хороша собой – рыжеватая блондинка с тонкими чертами лица и веснушками на щеках. Десять лет назад постоянные клиенты брали ее с собой на уик-энды и осыпали подарками. Но когда Стефани познакомилась с ней два года назад, незадолго до встречи со Стивом, Энн продавала себя дешево и всем без разбора – и все равно зарабатывала сущие крохи. Теперь она выглядела изнуренной, лет на пятнадцать старше, чем ей было на самом деле, доведенная до края вечным недосыпанием и жизненными неурядицами.

– Ты сказала, ночь, может, две. Уже почти неделя, и…

– Говори дальше.

Энн почесала на руке болячку.

– Если б это зависело от меня, ты могла бы оставаться здесь сколько угодно долго. Но ты знаешь, каков он.

Стефани точно знала, каков он. Возможно, Стив не был уверен, что она проститутка, но относился к ней как к заслуживающей презрения шлюхе. Он никогда не упускал возможность облапить ее или прижаться к ней. Однажды, когда она была в туалете, ворвался следом и запер за собой дверь. Энн спала по другую сторону хлипкой перегородки, поэтому он, приспустив брюки, шепотом приказал:

– На колени!

Она ответила ему тем же шепотом:

– Попробуй только поднести свой член к моему рту, и он у тебя укоротится настолько, что тебе понадобится искусственный глаз, чтобы его найти. А теперь спрячь его и выметайся отсюда.

После этого случая Стив начал относиться к Стефани еще враждебнее. Соответственно, ее посещения Чок-Фарм стали реже. Стефани нигде не задерживалась долго. Она вот уже девять месяцев не вносила арендную плату за собственную комнату в квартире на пять человек, где проживало одиннадцать. С тех пор перебиралась с одного дивана на другой, каждый раз вымаливая жалость у тающего на глазах числа друзей.

– Сколько я еще могу здесь пожить?

– Можешь остаться сегодня на ночь.

По лицу Энн Стефани поняла, что та предпочла бы, чтобы она этого не делала.

Она сидела в последнем вагоне; скучающий охранник развлекался тем, что высовывал голову из двери каждый раз, когда поезд отходил от платформы, и убирал ее прямо перед въездом в туннель. Северная линия славилась своей черепашьей скоростью. Чтобы добраться от Чок-Фарм до Лестер-сквер, требовалось полчаса.

Стефани предпочитала Сохо в утренние часы. Тогда здесь бывало тихо, а тротуары полны уборщиков и мусорщиков, а не туристов и пьяниц. Она зашла в кафе выпить чашку кофе и узнала трех проституток за одним столиком. Никто из них, похоже, не узнал ее. Стефани расположилась у стойки спиной к ним. По личному опыту она знала: среди проституток дружба и солидарность – большая редкость. В мире, в котором не было ничего постоянного, клиент, подцепленный одной проституткой, был упущенной возможностью другой, так что всем было не до сантиментов.

Стефани услышала их разговор. Речь шла о шведской проститутке, которой устроили групповуху после пьяной холостяцкой вечеринки. Стефани узнала одну из девушек. Та называла себя Клэр. Семнадцатилетняя девчонка из Честера, или Херефорда, или Карлайла, или любого из сотни других английских городков, предлагавших полное разочарование выросшим в них подросткам. Клэр приехала в Лондон в четырнадцать лет, и с тех пор продавала себя всем желающим. В прошлом году она провела три месяца в больнице после того, как пьяный торговец пылесосами из Ливерпуля избил ее до потери сознания и бросил полумертвой в грязной дешевой гостинице по соседству с Оксфорд-стрит. После этого у нее остались глубокие, багровые шрамы вокруг глаз. Стефани знала: Клэр лишь потому отрастила волосы подлиннее, чтобы скрыть ожоги, которые тот тип оставил на ее затылке.

Они обсуждали несчастную шведку с равнодушием бухгалтеров, рассуждающих о налоговых скидках. Клэр оставалась внешне столь же невозмутима, как и две другие девицы. Сколь неприятными ни были эти факты, они не были редкостью. Если ты в профессии достаточно долго, то неизбежно столкнешься с насилием. Стефани не была исключением. Это был их ежедневный риск – пожалуй, даже, ежечасный.

Работая, Стефани, где бы она ни провела предыдущую ночь, обычно приезжала в Вест-Энд поздним утром и убивала несколько часов, прежде чем отправиться «по вызову». Чаще всего смотрела телевизор с Джоан, «горничной». Они пили кофе, курили сигареты и читали таблоиды. В какой-то момент она могла поесть – обычно это был единственный раз за весь день, одновременно завтрак, обед и ужин. Иногда отправлялась в «Макдоналдс», или «Бургер Кинг», или же покупала уличную еду: сочащуюся жиром рыбу с жареной картошкой или огромные треугольные куски пиццы с теплой синтетической начинкой на плохо пропеченном тесте, похожем на мокрый картон. В другие дни навещала своих редких друзей в этом районе: бангладешца, продавца газет, японскую девушку из Осаки по имени Аки, Клайва, коротышку из Глазго, у которого была палатка на рынке Бервик-стрит. Каждый раз, когда она заглядывала к нему, Клайв разрешал ей брать у него бесплатно какой-нибудь фрукт. Если же настроение было скверным, то перед работой она выпивала, чаще всего в пабе «Карета и кони», а также в «Корабле».

Как правило, чем позже, тем грубее работа, поэтому, при наличии выбора, Стефани предпочитала заканчивать дела к десяти вечера. Впрочем, обычно она работала и позже. И когда бы ни наступал этот последний час работы, когда все заканчивалось, чувствовала себя донельзя измотанной, даже если вечер выпадал не слишком напряженный. Даже если «пустой». Необходимость держать нервы в кулаке выматывала, отнимала последние силы.

Стефани допила свой кофе, оставила тех трех девушек – они все еще обсуждали нападение на несчастную шведку – и отправилась на Брюэр-стрит. Поднявшись по лестнице, заметила, что металлическая дверь на лестничной площадке третьего этажа открыта. Изнутри донесся знакомый голос:

– Я здесь, Стеф.

Дин Уэст. Она тотчас напряглась и, прежде чем войти, на миг замерла на месте, чтобы взять себя в руки. Уэст пил из банки напиток «Ред Булл». На нем были бордовый кожаный пиджак, черная водолазка, черные джинсы и ботинки «Док Мартенс». Как обычно, Стефани поймала себя на том, что смотрит в его выпученные, как у лягушки, глаза и на его кошмарные зубы. Его рот был слишком мал для них – кривых и желтых, росших как попало. Зубов было слишком много.

– Как прошла последняя ночка? Где-нибудь в отеле на Кингс-кросс, верно?

Стефани кивнула:

– Их было двое, когда я пришла туда. Болгары, я думаю. Или румыны.

– И что? Значит, и бабла было в два раза больше.