Среди этого контингента был и Кирк; ещё больше он рассердился, когда в этом году начали обсуждать туалеты для трансгендеров. Я понимала его позицию, особенно с практической точки зрения, поскольку в Виндзоре был всего один ученик-трансгендер, но всегда предпочитала идти по пути наименьшего сопротивления, будь то диспуты с педсоставом Виндзора, с моим окружением и особенно с мужем. Лишь изредка я позволяла себе препираться с ним, и чаще всего на тему политкорректности – например, я настаивала, что рождественские открытки не должны ущемлять ничьих прав.

– Но «Счастливых праздников» – такое холодное и официальное поздравление, – сказал Кирк, когда мы впервые затронули эту тему несколько лет назад. Я с трудом подавила желание сказать ему, чтобы он не лез не в свои дела. Он распоряжался финансами, а я занималась открытками, подарками, декорациями и всем, что позволяло внести в нашу жизнь немного праздника. Так себе разделение, но нас устраивало.

– Ладно. Может, тогда «Счастья и веселья», «Любви и радости» или «Мира во всём мире?» – спросила я, чтобы его поддразнить.

– Терпеть всё это не могу. – Он скорчил гримасу, очевидно, пытаясь казаться смешным. Я улыбнулась, потому что он и впрямь был смешным, но подчеркнула, что многие наши друзья исповедуют иудаизм. И, между прочим, мой отец – иудей.

– Не особо верующий, – заметил Кирк.

– Он такой же иудей, как ты христианин, – сказала я.

– Да, но открытки рассылаем мы. А мы – христиане. Понимаешь, в чём тут фишка? – спросил он несколько снисходительным тоном. Я решила не сдаваться:

– Но мы поздравляем их с праздником. Ты обрадовался бы, получив от Капланов открытку «Счастливой Хануки»?

– Мне наплевать. – Кирк пожал плечами. – Пусть хоть с Кванзаа[12] меня поздравляют, если хотят. Но я буду делать то, что я хочу, и никто не имеет права мне указывать.

Может быть, в этом всё и дело, подумала я тогда. Кирк терпеть не может, когда ему указывают, что делать, и с годами эта черта усугубилась. Я думаю, что с возрастом все мы становимся гиперболизированными версиями самих себя; Кирк же всегда был волевым и независимым. Но порой я беспокоилась, что дело здесь больше в его властолюбии, которое росло вместе с доходами. Не так давно я обвинила его в менталитете типичного старого белого богача, из тех, что в аэропорту лезут без очереди, болтают по мобильному, когда бортпроводник просит отключить все гаджеты, и притворяются, будто не видят тех, кто безуспешно пытается влиться в поток машин (всё это Кирк неоднократно проделывал у меня на глазах). На это он ответил только, что не такой он и старый, всего сорок шесть.

Всё это я рассказала только затем, чтобы вы поняли, почему я нимало не удивилась его реакции, когда позвонила ему на работу и рассказала о голосовом сообщении Уолтера.

– А обязательно сегодня? – спросил он.

– Ну да. Разумеется, – сказала я, – у нашего сына проблемы.

– Это я знаю, – сказал он, продолжая стучать по клавиатуре. – Мы вчера целый день обсуждали, как его наказать. Уолт в курсе, как мы сильно отругали Финча?

– Нет. Конечно, нет. – Я вздохнула, думая – надо сказать ему, чтобы он хотя бы в глаза не называл Уолтера Уолтом. – К тому же я с ним не общалась – он только оставил голосовое сообщение.

– Нужно сказать ему, что мы…

– Кирк, – оборвала я, – запретить Финчу контактировать с обществом…

– И ездить на автомобиле, кроме как в школу, – продолжал Кирк.

– Да, и ездить на «Мерседес-Бенце», кроме как в школу…

– Почему такой тон, Нина? Ведь ты же согласилась купить ему эту машину.

Это была долгая баталия. Она продолжалась два года. Я пыталась убедить Кирка, что покупать «Гелендваген» шестнадцатилетнему подростку – возмутительная эксцентричность. Кирк парировал, что это эксцентричность лишь с точки зрения тех, кто не может такого себе позволить – а мы можем. Кроме того, он провёл аналогию с нашей мебелью и моим гардеробом, заявив, что многое в нём тоже весьма эксцентрично. И я сдалась, потому что он был прав – во всяком случае на первый взгляд. Разница стала мне ясна лишь потом. Я не подросток. Я взрослый человек. Для Финча же такая машина – дар богов, упавший с неба, автоматически воспринимаемый как должное. Глядя на Кирка и Финча, я порой чувствовала, что они хотели дорогие вещи ради статуса обладания, а я – честно вам скажу – никогда, ни разу в жизни не покупала чего бы то ни было, чтобы кого-то впечатлить. Я просто любила приобретать модные дизайнерские вещи. Для себя.

– Я помню, что согласилась, – признала я, – и теперь жалею… Ты не думаешь, что причина может скрываться ещё и в этом?

– Нет, – сказал Кирк. – Не думаю.

– Правда? Тебе не кажется, что мы его избаловали и вот результат?

Вновь застучав по клавиатуре, он забормотал:

– То, что случилось в субботу вечером, не говорит о его избалованности. Это просто глупый поступок… – Кирк умолк, и я поняла, что он не особенно сосредоточен на нашем разговоре.

– Кирк, чем ты занимаешься?

Он принялся подробно объяснять технические подробности текущего проекта, как-то связанного с системой взаимодействия с клиентами.

– Прости, что прерываю твою работу, но не мог бы ты на пару минут отвлечься и поговорить о Финче?

– Ладно, Нина. Хорошо, – сказал он со вздохом. – Но мы уже сотню раз это обсуждали. Весь вчерашний день. Он поступил неправильно. Он должен быть наказан. Он уже наказан. Но он хороший мальчик. Он просто совершил ошибку. Машина и весь наш образ жизни здесь совершенно ни при чём. Он типичный старшеклассник. В его возрасте мальчики часто делают глупости.

– Как бы то ни было, всё же нужно решить вопрос… нужно ответить на звонок Уолтера.

– Ну так звони ему, – сказал Кирк таким тоном, будто это я испытывала его терпение.

– Я и собираюсь. Но сначала я хотела посоветоваться с тобой. Когда ты вылетаешь? – Я не помнила подробностей его путешествия, не помнила даже, по работе он летит, ради развлечения или, что вероятнее всего, ради развлечения, выдаваемого за работу.

– В полчетвёртого.

– Замечательно. Значит, время у тебя есть.

– Если честно, нет. Перед вылетом у меня собрание, и ещё нужно сделать пару звонков.

Я глубоко вздохнула.

– Значит, сказать Уолтеру, что ты не пришёл, потому что у тебя нашлись дела поважнее?

– Господи, Нина, – сказал он, поставив телефон на громкую связь. – Не надо ему этого говорить. Скажи, что мы в курсе ситуации. Мы всеми силами стараемся её уладить. Но, конечно, мы будем рады обсудить её с ним. В данный момент рабочий график не позволяет мне прийти, но я могу встретиться с ним в конце недели или созвониться по дороге в аэропорт.

– Не думаю, что Уолтер хочет с тобой созвониться, – заметила я. – Он просил нас прийти и поговорить с ним. Сегодня.

– Хорошо. Но, как я уже сказал, я не могу. Так что тебе придётся пойти одной.

– Ты серьёзно?

– Я доверяю тебе выступить представителем нас двоих.

Я встряхнула головой, не веря своим ушам. Что это, пассивная агрессия? Или он прячет голову в песок? Или всерьёз думает, что Финч не совершил ничего такого?

– Ты вообще понимаешь, что происходит? – спросила я. – У Финча серьёзные неприятности. С Уолтером Квортерманом. С Виндзорской академией. У него серьёзные неприятности, потому что он выложил в Сеть фотографию порнографического характера с расистским комментарием.

– Хватит, Нина. Не преувеличивай. Здесь нет никакой порнографии. И расизма тоже.

– Я другого мнения на этот счёт. И что гораздо важнее, Уолтер, скорее всего, тоже. Очевидно, он хочет поговорить о последствиях этого поста…

– Может, ты перестанешь повторять глупости? – спросил Кирк. – Он ничего не постил. Просто отправил фото нескольким друзьям.

– Какая разница? – закричала я. – Всё равно что запостил! Все видели эту фотографию. Ты помнишь, как парня выгнали из Виндзора за то, что он рассылал фото своего пениса…