– И ты отдашь меня в руки имперцам, которые забрали нашу маму?
– Откуда ты знаешь? Отец ничего подобного не говорил…
– Он вообще о ней не говорил! – Хьелльрунн круто развернулась и врезалась прямо в грудь солдата, вскрикнув от неожиданности.
Все трое возвышались над ней на добрых полторы головы. В зазорах чёрных, покрытых эмалью доспехов, сверкала кольчуга. На одинаковых шлемах выделялась красная звезда – знак Сольминдренской империи – а забрала с узкими прорезями для глаз обезличивали. Такая же отметина виднелась на рукавицах и тяжёлых булавах, висящих в петле кожаного пояса. Плащи, сапоги и перчатки казались чернее дёгтя. Молодой кузнец затаил дыхание: он никогда не видел имперцев так близко.
– Поторопитесь, – велел ближайший солдат с сильным северным говором. – Вы же не хотите опоздать, а?
Стейнер заметил, как Хьелль стушевалась перед тремя гигантами. Она понурилась и ссутулилась.
– Н-нет, что вы, – выдавила она.
* * *
Когда-то единственная школа Циндерфела помещалась всего в одной комнате крошечного деревянного домика с каменным дымоходом и соломенной крышей, поросшей зелёным мхом. Поговаривали, что печная труба старше, чем восстание против драконов. Со временем появились новые строения, правда, позже одно сгорело – эта памятная история обросла разными небылицами, но, как бы то ни было, драконы тут ни при чём. Школьные здания обступали две просторные площади и потихоньку обрастали камнем. Сначала добавили несколько этажей, потом звонницу и, наконец, внутренний дворик. Площади соединялись крытыми переходами с колоннами, чтобы ученики не мокли в сезон слякотных дождей и не мёрзли под грязным снегом с наступлением стужи. Лужайки выглядели опрятно, а во дворе росла одинокая ель, вонзаясь в пасмурное небо.
Детей согнали на площадь, и они стояли, испуганно переглядываясь, будто искали защиту в глазах друг друга. Беспорядочные ряды тревожно месили комковатую слякоть. Стейнеру не хотелось заходить в школу, и он остался под аркой. Снегопад прекратился, но холод до сих пор пробирал до костей.
– Мне страшно, Стейнер, – хрипло прошептала Хьелльрунн.
Он кивнул и заметил спокойно:
– Как и всем. Ступай к остальным. Скоро всё закончится.
Хьелльрунн пробралась сквозь толчею поближе к одноклассникам. Её встретили молчаливым отчуждением, не удостоив и взглядом. Местные чурались любознательной девочки, на уме у которой лишь древние боги и всё то, что для жителей Нордвласта уже устарело. Поговаривали, что здесь, как в Дракефьёрде и по всей Империи, вскоре тоже запретят любое упоминание о Фрёйе и Фрейне.
Первыми появились солдаты и встали по углам дворика чёрными тенями, сжимая шипастые булавы. Стейнера охватил неописуемый ужас; ему нестерпимо захотелось оглянуться. Затем подошли сразу двое членов Синода. Одежда на них была одинаковая: подбитые бежевые сюртуки до колен и длинные кожаные накидки без рукавов. Выкрашенные в цвет засохшей крови плащи украшало тиснение в виде геометрического узора, знака Святейшего Синода. Различались лишь маски. Один выбрал блестящую серебряную личину с растянутым в добродушной улыбке ртом, другой – совершенно невыразительную, с нахмуренными бровями над прорезями для глаз. Вся её бронза была изъедена рытвинами, и казалось, что Зоркий явился из древней зловещей сказки. По двору разнёсся оглушительно громкий голос, и дети вздрогнули.
– Я – иерарх Ширинов из Святейшего Синода Сольминдренской империи. Со мной прибыл иерарх Хигир.
Грубый сольский говор тяжёлым свинцом наполнял каждое слово. Ширинов по-стариковски опирался на трость, но годы не ослабили его голос.
– Не страшитесь, дети Циндерфела, – печально произнёс Хигир. – Горька доля Обожжённых республик, но земли эти нечасто рождают колдовство.
Стейнер нахмурился. Когда речь заходила об исполнении поручений Императора, Зоркие всегда действовали группой, известной как «Тройка». Странно видеть в Циндерфеле только двоих. Не кроется ли здесь опасность?
– Знайте же, что я заберу лишь нечистые меченые души, – заявил Ширинов. – Я не палач, но лекарь, что исцеляет хворь – драконье колдовство.
Зоркий остановился перед Хьелльрунн. Серебряная маска почти касалась её носа.
– Как твоё имя, дитя?
– Хьелльрунн Вартиаинен, – ответила она.
У Стейнера мгновенно взмокли ладони. Неужели иерарх выбрал её не случайно? Разве брат не узнал бы, что родная сестра заражена драконьей скверной? Люди шепчутся, что человеческое тело отвергает колдовство: бледнеет кожа, скрючиваются или отнимаются конечности. Хьелльрунн выглядела здоровой. А ещё молва приписывает меченым чудные сны или способность читать чужие мысли. Ничего подобного за Хьелль не водилось, и всё же Стейнера вдруг охватила уверенность, что сестру непременно заберут на корабль и навсегда увезут на Владибогдан. Юноша пообещал себе: если иерарх сейчас отвернётся, если Хьелль пройдёт последнее Испытание, он станет для неё лучшим братом, будет заботиться о ней до конца своих дней.
– Что ж. – Голос Ширинова громом разнёсся над площадью. – Посмотрим, что нам откроется.
Раздался плач. Дети дрожали и бессмысленно глядели в пространство. Хьелльрунн, стиснув кулаки, держала голову прямо, как велел брат.
– Умница, Хьелль, – выдохнул Стейнер. – Не показывай страха.
Ширинов вновь уткнулся маской ей в лицо, и молодой кузнец забыл, как дышать. Но вот иерарх отвёл взгляд и заковылял прочь: Хьелльрунн потеряла для него интерес.
Испытания проходили по-разному. Порой Зоркие хищно осматривали детей одного за другим и, не найдя следов колдовства, быстро отпускали. В таком случае везло первому, а вот последний до самого конца мучился невыносимой тревогой.
– Ожидание подобно смерти, – любил повторять Вернер. И теперь, волнуясь за Хьелльрунн, Стейнер в полной мере это познал.
Одни говорили, что колдовская метка источает запах, чувствовать который способны лишь Зоркие. Другие верили, что она клубится на холоде призрачным облаком или тенью. Стейнер же не знал правды и просто радовался, что свои Испытания уже прошёл.
Ширинов осматривал детей не по очереди, не ряд за рядом, а неспешно прохаживался и беспорядочно кружил. Иерарх Хигир так и не тронулся с места – не пожелал или не смог ходить среди детей, и изучал их издалека.
Трижды иерарх Ширинов возвращался к Дитлефу, чтобы обнюхать, пока мальчик не побледнел, как молоко, а волосы на лбу не слиплись от пота. Родителям в такое время не поплачешься. Тех, кто потерял сознание или, хуже того, не сдержался и опорожнил мочевой пузырь, дразнили весь месяц после Испытания. Стейнер задумался, не могли ли Зоркие передать часть своей жестокости детям?
Тянулись тягостные мгновения. Кто пожелает носить драконью скверну? Кто захочет проклятие колдовских сил? Семьдесят пять лет Империя старательно изживала все следы драконов, уничтожала всякого, кто обладал их даром.
Иерарх кружил по рядам, топтал комья грязи, с ненавистью вонзал трость в землю. Затем Ширинов вновь приблизился к Хьелльрунн, и Стейнер беспомощно ожидал, как ему казалось, неизбежного.
– Ступайте, дети Циндерфела, вы свободны, – рявкнул старик.
Он устало и измученно опёрся на трость, словно был разочарован. Кто-то облегчённо вскрикивал, остальные же собрали остатки сил и поспешили убраться прочь. Хьелльрунн подошла к брату, неуверенно ступая, будто спросонья.
– Не верится, – прошептала она. – Когда он подошёл ко мне вначале…
Брат с сестрой крепко обнялись, и Стейнер подавил всхлип, но Хьелль и сама хлюпнула носом.
– Идём, – юноша глянул на иерархов. – Расскажем новости отцу.
Они вместе выскользнули из дворика с улыбками на измученных лицах. Стейнеру не терпелось оказаться дома и навсегда забыть об этих пытках.
– Всё закончилось, Хьелль. Больше тебе не придётся проходить через это.
Сестра кивнула и улыбнулась сквозь слёзы, струящиеся дорожками по щекам.
– Сегодня сделаю рыбную похлёбку, – пообещал Стейнер.