– Нет, ну это же надо до такого докатиться! Он меня еще и во вранье обвиняет! Это вас там в академии такому учат? Так со старшими по званию разговаривать? Если честно, то я не привык, чтобы меня обвиняли во лжи. У меня, знаешь ли, репутация!

– Что с ней? – коротко спросил Дубов.

– С кем? – лениво поднял одну бровь Лев. Парень косвенно признался во всем одним вот этим вопросом.

– Со Светланой… Светланой Алексеевной.

– Чтобы сказать правду, я должен тебе поверить, – прищурился сыщик. – Могу ли я тебе доверять, Петр Валерьевич? Ты не прост, ты вон на что решился, полез даже в палату к Моревой. Ты в бинокль, что ли, по окнам смотрел? Как узнал, в какой палате она лежит?

– Я следил за ней, – тихо и уже без гонора заговорил Дубов. – На кладбище потерял, там… ну, знакомые были, я не хотел, чтобы меня увидели. Я знал, что она на могилу отца пойдет, а когда прибежал, ее уже увезли на «Скорой помощи». Я людей расспросил, там парень с девушкой были неподалеку. Они рассказали, что Светлана застрелилась. По номеру бригады на машине я узнал, куда Светлану Алексеевну отвезли. Я знаю, где во второй городской больнице реанимация.

– Что с ней происходило в последнее время? – спросил Гуров, чувствуя, что у них с Дубовым получился наконец контакт.

– Она из органов уволилась.

– Почему?

– Затравили. Я не знаю, там какая-то возня вокруг нее нехорошая была. Затравили ее, понимаете! – Дубов снова почти сорвался на крик.

– Тихо, тихо! Ты чего орешь? – укоризненно покачал головой Лев. – Выдержка у тебя, надо сказать, неудовлетворительная. Как ты с такими нервами в академию поступил? Значит, так! Через час мы с тобой встречаемся на набережной у ротонды. Там место тихое, зелени много и фонари редкие. Расскажешь мне про Мореву все. Это мой долг перед ее отцом. А сейчас отопри дверь, и давай-ка с тобой передвинем стол к окну ближе и вот этот сейф на другую сторону перекантуем.

– Зачем сейф-то? – удивился курсант.

– А для чего я приказал тебя в кабинет позвать? Придумай другую правдоподобную причину, которая не вызовет подозрений. Не Половца же мне просить помочь и не Семанова. Давай-ка в темпе, а то мы с тобой и так тут нашумели с многозначительными возгласами. Театр устроили!

Дубов пришел к ротонде на набережной, хотя у Гурова были опасения, что парень снова запаникует. Но, подумав, Лев решил, что курсант уже и так сознался в своем интересе к Моревой, в том, что знает о попытке суицида и даже следил за ней в тот трагический день. Много он успел в кабинете наговорить для того, чтобы попасть под оперативную разработку и, соответственно, в число косвенно подозреваемых в «доведении девушки до самоубийства». Есть такая статья в Уголовном кодексе, 110-я. И о ней курсант Дубов должен быть прекрасно осведомлен.

– Ну что? – вместо приветствия сказал Гуров, когда Петя подошел к нему на набережной. – Давай думать, как нам спасать Светлану. Для начала расскажи все, что о ней знаешь. Откуда, кстати, такие подробности о травле ее начальством? Это ведь как травить надо, чтобы человек решил застрелиться. Может, тут что-то сложнее, а?

– Знаю, – глухим голосом ответил курсант. – Меня к Светлане Алексеевне прикрепили на время стажировки. Я был ее помощником три месяца. Знаете, товарищ полковник, она ведь была улыбчивая такая, веселая. Ну, не всегда, конечно, не на работе. Как юрист, как дознаватель она очень серьезная, знающая, прекрасный специалист. От Моревой я узнал много полезного о практике работы.

– А потом? – спросил Гуров, догадавшись по интонации курсанта, что все изменилось как-то сразу и неожиданно.

– А потом что-то произошло, – вздохнул Дубов и задумчиво стал смотреть на воду, в которой отражались огни фонарей автомобильного моста.

– Рассказывай, рассказывай!

– Она не пришла на работу. Потом появилась на следующий день, и глаза у нее были такие… Как будто она всю ночь плакала. Я пытался расспросить, но Светлана Алексеевна со мной даже разговаривать не стала. Я ничего не знаю, что там произошло, может, нарушение какое-то, может, ее обвинили в чем-то более серьезном. Я видел, как она готовила какие-то документы, отправляла по электронной почте. И на принтере что-то распечатывала и тоже уносила. Я не знаю, кому и о чем она писала. Может, рапорты о проделанной работе или причинах совершенных нарушений при проведении дознания.

– И даже подозрений у тебя на этот счет нет никаких?

– Абсолютно, – отрицательно покачал головой Дубов. – Знаете, товарищ полковник…

– Перестань ты меня все время по званию называть, – раздраженно перебил его Гуров. – Терпеть не могу! Зови меня Лев Иванович.

– Я понимаю, что многого просто не могу знать по своему статусу. Я ведь курсант, стажер. Временный сотрудник. Кто же меня пустит глубже? А она плакала и что-то доказывала кому-то. Начальству, наверное. А потом я узнал, что ее уволили. Или она сама уволилась, не знаю точно. И я почти перестал Светлану видеть. Я знал, где она живет, пытался встретить возле дома, но она или не замечала меня, или просто игнорировала, смотрела сквозь меня… Как на пустое место!

– Любишь ее? – догадался Гуров.

Курсант промолчал, но его взгляд говорил о многом. Он смотрел вдаль, на ночную Волгу, а видел, кажется, совсем другое. Наверное, свои мечты о том времени, когда они будут вместе. Может быть, катер, несущийся по просторам водохранилища, палатка на берегу в тени больших ив на уединенном острове. И счастье вдвоем, которого нет и, наверное, уже не будет.

– Да, – после долгого молчания ответил Дубов. – Люблю. Если я был хотя бы лейтенантом в штате управления, тогда мог что-то узнать или доказать. А с курсантскими погонами что я могу? Только смотреть, как она мучается. А теперь еще и понимать, что она чуть не погибла.

– Ладно, это понятно, что она тебе ничего не рассказывала, – прервал Лев самобичевание курсанта. – Ты для нее только стажер, и все. Но неужели она не плакалась в жилетку подруге, не рассказывала ей, не уединялась в кабинете, не шепталась? Ты мог слышать обрывки разговоров о делах Светланы.

– Это вы о ком? О какой подруге?

– Об Ирине Казариной. Она дознаватель в отделе, где и Светлана работала.

– Казарина? А они разве подруги? По-моему, они почти не общались. Здоровались только, и все. Я даже за эти три месяца ни разу не видел, чтобы Морева к Казариной в кабинет заходила или наоборот. И на совещаниях они никогда рядом не сидели, как это обычно у подруг бывает. Я почему вам так подробно об этом говорю, я ведь и сам пытался понять, с кем тут Светлана Алексеевна близка, через кого можно узнать о том, что с ней творится. Нет, с Казариной они никогда не дружили.

Интересно, подумал Гуров, дружба какая-то тайная. На людях две девушки абсолютно равнодушны друг к другу, а тайком перезваниваются. Ведь Казарина, судя по выписке от сотового оператора, один из активных абонентов Моревой. А может, это внешнее равнодушие стало проявляться только после неизвестного происшествия, после которого началась травля Моревой начальством?

– Слушай, Петя, а сейчас, когда ты уже не помощник Моревой, что входит в твои обязанности, у кого ты теперь стажировку проходишь?

– Пока ни к кому не прикрепили. Мальчик на побегушках в основном, – недовольно дернул плечом курсант. – То в уголовный розыск пошлют для помощи – в обыске участвовать, понятых пригласить, поквартирные обходы делать, то к дознавателям, то в дежурной части. Если честно, я каждый день иду в управление и не знаю, у кого и чем буду заниматься. Я спрашивал подполковника Семанова. Мне ведь важно, кто будет мне подписывать документы и отзывы о стажировке. Он сказал, мол, не волнуйся, все будет красиво и на «отлично».

– Ничего, Петя, – похлопал парня по плечу Лев. – Это у тебя погоны курсанта, а у меня полковника. И я давненько на оперативной работе. Мы с тобой разберемся вместе. Поможешь мне?

– Помогу! – Глаза у Дубова загорелись. – А у вас есть права, чтобы разбираться, вы сможете привлечь по закону, если кто-то и правда виновен в том, что случилось? Даже если Светлана сама виновата в каком-то нарушении, если она решила покончить с собой из чувства вины, я все равно вам помогу. Я просто должен знать, что произошло!