— Что случилось с предыдущим рисунком? — спросила я.

— Какое это имеет значение? Он был дерьмовым.

Я вздохнула. Он был решительно настроен, что это был кусок дерьма, и я не могла изменить это.

Его одежда пахла свежо. Это не значит, что от него когда-то воняло, я предполагала, что у него был какой-то доступ к месту, где он мог помыться и побриться, но сегодня от него пахло свежим порошком — запах, который я всегда находила успокаивающим. Наконец, я отважилась спросить об этом.

— Где ты побрился? У тебя есть убежище?

Он посмотрел на меня через плечо. Он уже направился к мольберту и держал в руках тюбик с голубой акриловой краской.

— У своего брата, у него есть гостевой домик. Когда мне нужно место, чтобы остановиться, он позволят мне помыться там, постирать, поесть, немного поспать, но я никогда не остаюсь больше чем на одну ночь за раз.

— Он не позволяет тебе?

— Я не хочу.

— Почему нет?

— Потому что я не люблю стены и не хочу этого.

Было очевидно, что я зашла слишком далеко. Но тот факт, что у его брата было достаточно денег, чтобы иметь гостевой домик в ЛА, в то время как он был бездомным, добавляло таинственности.

— Он тот, кто подарил мне телефон. Он старше, поэтому переживает.

Разговорчивость Эша стала для меня сюрпризом.

— У меня тоже есть старшая сестра, которая переживает за меня. Я понимаю это.

— К тому же моя невестка немного холодная.

— А?

— Ответ на твой вопрос, почему я не останусь. Я не остался бы в любом случае, но я могу провести еще дополнительный день, чтобы успокоить своего брата. Хотя я не могу сказать, что она не хочет видеть меня там, но я бы лучше просто ушел. Она дает мне толчок.

— Ох... — мне было грустно за него, даже хотя он не казался грустным из-за своей невестки.

— Ну, — сказал Эш, снимая свою куртку, чтобы продемонстрировать белую футболку с блеклыми цветными пятнами, что порошок не мог отстирать, — готова танцевать?

Эш

Я осознал, что посещаю Бёрд два-три раза в неделю с нашего первого танцевально-художественного сбора. Поначалу звонил я, затем в один день позвонила она, а затем мы перестали созваниваться заранее. Я привык к ее графику и стал просто приходить. Я знал, что испытываю свои границы, но опыт, что мы делили, был таким соблазнительным. Я все еще ненавидел свои работы, а Бёрд говорила мне, как сильно любила то, что я рисовал, но она не понимала. Она не знала, на что прежний я был способен. Конечно, технические навыки являются необходимым условием в искусстве, но было что-то еще, что-то, что позволяло полностью теряться в вдохновении, и я не мог позволить себе это.

Каждый раз, когда я приходил к ней, я чувствовал головокружение и счастье. Я не чувствовал это долгое время, и это было намеренно. Всякий раз, когда я видел ее, я боялся, что это настанет день, когда я стану слишком легкомысленным, слишком перевозбужденным, что я увязну в спирали, из которой, казалось, невозможно выползти. Но каждый раз этого не происходило, и у меня появлялось немного больше уверенности, чтобы видеть ее, немного больше выразительности в каждой работе. Хотя меня всегда что-то сдерживало. Должно было.

Я посещал ее постоянно около трех недель. Я заметил, что Джордан часто заглядывал, чтобы поздороваться. Я видел что-то плохое в его взгляде. Как будто что-то было не так со мной. Но через некоторое время Джордан перестал заходить, или же оставался, чтобы по-настоящему поболтать с нами. Мне нравился Джордан. У него была большая душа. Я завидовал, что он мог быть таким, пока я должен был оставаться таким сдержанным.

Я пришел к ней в пятницу вечером. Я не позвонил и ожидал, что, когда постучу в дверь, она будет со своими друзьями. Но она открыла дверь с улыбкой, ее лавандовая аура прекрасно обрисовывала ее контур. Позже, я ощущал запах лаванды вокруг нее. Это было новым.

Бёрд не ожидала компании, и она была в свободной розовой майке без бюстгальтера и в крошечных шортиках. Ее ноги были длинные и стройные, и было трудно не посмотреть на них хотя бы украдкой. Тепло начало распространяться к моей шее. Майка прижималась к контуру ее маленькой груди, и мне пришлось отвлечься, начав обсуждать дела.

— Ты готова к нашему сеансу? — спросил я.

— Я когда-нибудь отказывала тебе? — ответила она, направляясь к футону, покачивая бедрами.

Это было игриво, но я не позволял себе думать, что она флиртовала. Я оглянулся на футон и бокал вина был в ее руке. Она была немного навеселе.

Я стал чаще навещать своего брата, чтобы побриться и постирать. Я хотел быть чистым ради нее, и она сказала, что ей нравится мое побритое лицо. Глубоко внутри я знал, что это плохой знак. Мне нужно было отрастить бороду и собирать в нее крошки от пищи. Мне нужно было позволить себе стать потным и грязным. Недостаточно, чтобы вызывать отвращение, но достаточно, чтобы оттолкнуть.

Она схватила свое вино и закончила одним глотком.

— Ты хочешь выпить? У меня есть лучшее коробочное вино, которое можно купить за деньги.

— Нет, спасибо. Я не пью. — Я не могу пить.

— Эй, могу я поинтересоваться? — спросила она застенчиво.

— Да?

— Ты можешь показать мне, как рисуешь? Научить меня чему-нибудь?

— Эм, конечно. Я могу обучить тебя технике или двум.

— Как тот парень. Боб... или как там его. — Она понизила голос. — Счастливое облачко тут, счастливое деревце там (прим.переч. — речь идет об американском художнике Бобе Россе. Известен своими телевизионными программами, в которых рассказывал и показывал, как самому нарисовать картину маслом).

Я рассмеялся, вспоминая, как смотрел эти шоу, когда был ребенком, и как его мягкий голос был похож на кучевые облака.

— И затем я могу немного поучить тебя танцевать.

— Не уверен, что ты захочешь взвалить на себя такую колоссальную задачу. Серьезно, мы можем заработать травмы.

— Сомневаюсь в этом.

Черт побери, она была прекрасна. Прекрасна так, как никто раньше. У меня не было смелости спросить, но я думал, что она была смесью белого и черного, или какой-то необычной смесью. Было похоже, как будто божественное существо взяло лучшее из обоих миров и соединило это вместе, чтобы создать Бёрд. Но это был не только ее внешний вид. Она источала легкость, которая заставляла меня чувствовать себя комфортно с ней, как только я встретил ее.

Она вытащила пластинку Эл Грин и опустила иглу. Этот альбом мог играть без остановки, и там не было ни одной плохой песни.

В отличие от Бёрд, которая на самом деле обучала танцам, я никогда не учил никого рисовать. Я был эгоистичен в своем ремесле, но как только она попросила, я захотел поделиться им с ней.

— Итак, обучайте меня мистер... как твоя фамилия?

— Торо, — сказал я.

— Конечно, твоя фамилия должна быть Торо.

— Что это должно означать?

— Просто это синоним интеллекту. Мыслитель? В далеком прошлом. Как ты думаешь, вы состоите в родстве (прим. Генри Дейвид Торо — американский писатель, мыслитель, натуралист, общественный деятель, аболиционист)?

— Никакого родства, о котором я бы знал.

— Итак, Эш Торо.

— Ашер Торо, а ты?

— Аннализа Кэмпбелл.

— Мне нравится это.

— Неужели мы только что узнали полные имена друг друга? — сказала она сквозь смех.

— Мы знаем то, что важно. Итак, что ты хочешь нарисовать? — спросил я.

— Ты скажи мне, учитель.

— Давай начнем с чего-то простого. Как насчет дерева, осенью, чтобы ты могла поиграть с цветом?

Она улыбнулась.

— Звучит идеально.

— Ладно, мы будем использовать акриловые краски, потому что если ты промахнешься, то сможешь закрасить, как только краска высохнет.

— Ох, ты совсем в меня не веришь, — сказала она, подходя и становясь передо мной у мольберта. Она была так близко, я мог ощущать ее тепло, хоть мы и не соприкасались. Бледное свечение, что касалось ее, теперь задевало меня.