Просвещали и словом. Авраамий Смоленский собирал жителей города и «утешал их чтением святых книг»11. В трудные годы татаро-монгольского нашествия страстные речи Серапиона Владимирского, призывавшего к нравственному очищению и духовному противостоянию обрушившимся на русский народ несчастьям, пользовались большой популярностью. Ссылаясь на письменные источники, исследователи, сторонники идеи об отсутствии сколько-нибудь заметного процесса развития образования на Руси в этот период, обращают внимание на то, что даже князь Дмитрий Донской, по словам автора его жития, «не изощрен был в книжной премудрости» («книгам не учен беаше добре»), забывая, что согласно идеалам своей эпохи автору было важнее подчеркнуть благочестие правителя-героя, чем его премудрость. Дмитрий «духовным предавался делам, праздных бесед не вел, и непристойных слов не любил, и злонравных людей избегал, а с добродетельными всегда беседовал. И Священное писание всегда с умилением он слушал» и «духовные книги в сердце своем держал»12. Так выглядел идеал просвещенного государя того времени. А вот другое свидетельство, относящееся к немногим более раннему периоду, говорит о том, что все дети ростовского боярина Кирилла с детства были отданы учиться грамоте, что, судя по всему, было не только делом обычным, но и даже обязательным, т. к., когда один из них – Варфоломей – не преуспел в учении, «за это часто бранили его родители, учитель же еще строже наказывал, а товарищи укоряли». Характерно, что овладение грамотой было заветной мечтой мальчика. Встретив однажды в поле «старца святого», на вопрос «Чего ищешь и чего хочешь, чадо?» он не раздумывая ответил: «Душа моя желает более всего знать грамоту…»13 Отрок этот получил в монашестве имя Сергия Радонежского.
В XIII–XIV вв. продолжали развиваться традиционные виды образования. Грамоте обучали лица духовного знания, по-прежнему в почете была книга и книжное знание, продолжались контакты с внешним миром, было популярно паломничество по святым местам, расширявшее представления о мире. Новгородец Стефан в середине XV в. посетил Константинополь и рассказал об этом в «Хождении», показав себя человеком не только любознательным, но и способным оценить прекрасное. Он же сообщает о том, что из Студийского монастыря на Русь отправлялось множество книг. О сохранявшихся международных контактах России говорит и историк М. Н. Тихомиров: «Из Византии поступали и различного рода книги, часть которых переводилась и на русский язык. Обычное представление о том, что русские в XIV–XV вв. мало знакомы с греческой письменностью, не находит подтверждения. В русских рукописях найдем греческие фразы и отдельные греческие слова. Есть и прямые указания на то, что в Ростове в XIV в. иногда справляли церковную службу по-гречески»14.
Свидетельством широкого распространения грамотности среди жителей средневекового Новгорода являются берестяные грамоты. Впервые найденные в 1951 г. в Новгороде археологической экспедицией МГУ (руководитель А. В. Арциховский), они на сегодняшний день составляют богатую коллекцию, удивительно разнообразную по содержанию – здесь и записи молитв, и договоры, и духовные завещания, и частная переписка, и даже школьные упражнения. Хорошо известны учебные берестяные «тетрадки»-грамоты мальчика Онфима. О пристрастии новгородцев к чтению и возможном существовании домашних библиотек говорит послание новгородца Якова к своему куму и другу Максиму, в котором он просит купить ему овса да прислать «хорошего чтения». Собрание берестяных грамот постоянно пополняется, и вместе с этим расширяются представления о частной жизни и духовном мире древних новгородцев.
Трудно судить об уровне и широте распространения образования в последующие эпохи: история сохранила памятники литературы, живописи, архитектуры, но оставила очень мало сведений о том основании, на котором они выросли. Сохранились лишь косвенные и противоречивые свидетельства, породившие противоположные мнения. Так, в решениях Стоглавого собора (1551), не в последнюю очередь направленного на развитие образования среди духовенства, сообщается, что «преже сего в Росийском царствии на Москве и в Великом Новгороде, и по оным градом многие училища бывали, грамоте и писати, и пети, и чести учили»15.
В XIV в. на смену дорогому пергамену приходит более дешевая бумага, доступная многим. С середины 1550-х гг. начинается книгопечатание, и книга обретает более широкий круг читателей. Монастыри продолжали собирать библиотеки. Например, в Иосифо-Волоцком монастыре было более 1000 книг и особый книгохранитель, приставленный следить за ними.
Правительство продолжает заботиться о распространении просвещения. Поставленное в новые исторические условия, оно пытается привнести новое, не разрушив старой системы. Ищутся новые пути и формы образования. Известно, что еще в самом начале своего царствования в 1547 г. Иван Грозный отправил в Германию саксонца Шлитте с поручением привезти оттуда в Россию как можно более ученых и художников для распространения знаний и развития умений (план этот не удался, хотя Шлитте исполнил поручение – собрал 123 человека и повез их в Москву, однако ливонское правительство, находившееся в состоянии конфликта с Россией, не пропустило их через свою границу). Уже упомянутый Стоглавый собор постановил открыть повсеместно училища для обучения детей.
Известны случаи отправки москвичей за границу для изучения иностранных языков, больше всего на Восток для овладения греческим. Андрей Курбский рассказывает о юноше, который «послан был на науку за море, во Ерманию, и тамо навык добре алеманскому языку и писанию…»16 Борис Годунов посылает с просветительской целью в Европу целую группу молодых дворян «для науки розных языков и грамоте», т. к. государство остро нуждается во все большем числе образованных людей, все отчетливее понимает необходимость изменения старых подходов к вопросам обучения. Известно, что никто из посланных обратно не вернулся, кто-то умер, кто-то сбежал от непосильного учения, а кто-то поступил там на службу и не пожелал возвращаться домой. Только в значительно более поздний период поездка за границу с образовательной целью стала важной мерой распространения образования в русском обществе.
Потребность в образовании и вместе с тем опасность, которую оно в себе таило, попав на дурную почву, все яснее осознавались русским обществом и русским правительством в XVII в. В. О. Ключевский считает, что по методам преподавания «русская казенная школа в XVII в.» была прямым продолжением «древнерусского способа обучения грамоте: духовные лица или особые мастера брали детей на выучку за установленную плату»17. Однако о повышении роли школ в государстве говорит хотя бы тот факт, что теперь для них строятся отдельные здания, как на государственные, так и на частные средства. В высшем обществе все больше распространяется обычай нанимать домашних учителей для своих детей. Растет число переводных учебников, грамматик и словарей.
В целом же сведения об общем уровне образования в этот период по-прежнему противоречивы и недостоверны: говорят о повсеместной неграмотности и невежестве русского народа, утверждают и обратное. Французский офицер Ж. Маржерет, проживший в Москве 10 лет в начале XVII в. сообщал, что «у них нет ни одной школы, ни университета. Только священники учат молодежь читать и писать, что привлекает немногих»18. А вот по данным известного филолога конца XIX – начала ХХ вв., специалиста по истории русского языка, палеографии и древнерусской культуры А. И. Соболевского, в XVII в. грамотных в России было среди помещиков – 65%, купечества – 96%, посадских людей – 40%, крестьян – 15%, стрельцов, казаков – 1%19. Картина приблизительная, но не такая уж мрачная. К сожалению, исторические источники по этому вопросу слишком малочисленны, недостоверны и туманны, чтобы являться свидетельством в пользу того и другого мнения.
