— Ну чего ты сразу орёшь?! Тебе, значит, можно гнать, а я в сторонке постою? Иди ко мне, Вик. Будем гнать сообща…
Смотрит недоверчиво на протянутую руку, с которой опять мысленно прощаюсь. Интересно, а у оборотней конечности отрастают?
— А ты не оборотень. Вообще не то кино показал, демон.
— Сейчас исправлюсь. Разденусь и другое поставлю. Восемнадцать плюс. Посмотрим? — стягиваю порванную, бурую от крови водолазку, держу взгляд Вика, прикованным к себе. Длинных волос не хватает, но инкубу сексуальности не занимать даже в расчленённом состоянии. Да только ровно волку на волосы и шрамы, швыряет мордой в пол, рыча в ухо, обдав беззащитную шею горячим дыханием. Рвануть сонную артерию звериными клыками — нечего делать. А у меня, как у изврата, сразу встаёт колом. Штаны, вернее, то что от них осталось и напоминало лапшу, бросили перед лицом, чтобы мягче лежалось, на поясницу навалилось тело. Пусть так! Но он не рванёт к мелкому уёбку, останется в нашем доме, я выпью ярость своего оборотня полными глотками, насыщаясь сам, жертвуя человеческой кровью и кожей, которая уже полосуется на ремешки. Замес адской боли, как наказание, за дикую страсть и истому от переполнения энергией.
Терял сознание несколько раз, приходил в себя от жгучих проникновений, таранящих мой зад, по ощущениям, хуже чем по ране наждачкой, непрекращающийся, бешеный секс, спаивающий нас воедино, разделяющий боль на двоих.
— Привет.
— Иди на хуй, Цербер. Кто мне зад штопать будет?
— Леон. — притирается щекой к плечу, устал, сыт, бодается головой, в нелепой попытке понежиться.
— Не злись…
— Не злюсь. Всё? Бешенство члена прошло? Или второй заход маячит? — потягиваюсь, слушая тело: ломит немного, но резких вспышек боли нет нигде. На жопе — шишка, значит, сделал укол обезбола, чтобы восстановился и отдохнул. Заботливый, однако! И почти не погрыз, хотя мог… за кино, запрещённое к показу. Дурной… тяну на себя, заматывая обоих в одеяло, тискаю…
Заболел, наверное.
====== Часть 14 ======
Вик все-таки получил от старейшин и судя по тому, что почувствовал, получил не слабо. Пацану хорошо прошлись по гордости, напомнив, что у него есть долг, о котором тот и так никогда не забывал. Бойко с психу проносился почти сутки по лесу, пришёл под утро, припёр мне задушенного кроля и уснул прямо в сугробе у крыльца, положив огромную голову на мои колени. Было как-то плевать, что жопу я уже отморозил, и пальцы не слушаются, в принципе на всё стало плевать. Гладил его по густой жёсткой шерсти, прислушиваясь к беспокойному дыханию, и вдруг неожиданно понял, что больше не смогу его вот так вот спокойно обнять. И в глаза ему смотреть больше не смогу тоже.
Мысли тяжким бременем легли на сердце, стало тошно и отчего-то тоскливо, будто я не знал, что всё равно останусь один, будто верил, что счастье возможно, даже такое извращённое моим пониманием.
— Был бы ты кроликом, посадил в клетку и увёз, — вздыхаю негромко, чтобы чьи-то непомерно огромные уши не расслышали.
Перекладываю морду Вика на ступеньку и, потянувшись, распрямляюсь.
— Жаль, что не кролик.
Шейн «зажил» довольно быстро благодаря укусотерапии вожака и старейшины. Я эту торжествующую морду видеть не мог. Вик и Леон почти не отходили от мелкого засранца: видите ли, скоро пацан войдёт в свой первый оборот, и надо быть готовыми ко всему. Если что-то пойдёт не так. А что может пойти не так? Его кусали волки, суперположительные, с хорошей родословной между прочим, вот и получится белоснежный волчий ангел с крылышками, чтобы на него вся стая молилась до конца дней!
При наличие свидетелей арабчонок вёл себя скромно, но проходя мимо, цеплял меня плечом или скалился, что всё идёт по его плану и никак иначе, именно поэтому уже дважды отплёвывался от снега — ибо не хуй!
К нам он заваливал, как к себе домой, но последнее время с ним появлялся Леон со своей патологической заботой. Шейна, похоже, эта ситуация забавляла, но я-то знал, почему так привязан батя, и чьих рук эти манипуляции. Старик сам того не ведая стал безвольным телохранителем вампирёныша. Вик этого словно не замечал, а я себя еле в руках держал, чтобы пацану ещё чего-нибудь не сломать. Ну так, чисто проверить, как быстро «починится».
Бойко стал реже обнимать. Отрешился. Видимо, ощущал, что демон сильнее прилипал изнутри к глазам и коже, не перенося прикосновений оборотня. Но при этом упрямо ложился со мной в постель, и тогда я засыпал спокойно. Волк нёс ночной дозор, знаю, потому частенько перехватывал часик-другой сна днём. Всякий раз заговаривая о Шейне, мы встревали в ссору, и если бы я не был виноват в последних несчастьях араба, возможно, Вик бы слушал аргументы внимательнее и охотнее.
От Авторов
Адское создание ждало… С острых игл клыков капала пена, тьма судорожно ластилась под впалым брюхом и грудиной с выпирающими ребрами, тянула бесноватую ярость, как сладкий нектар. Мех, больше, напоминавший короткие иглы дикобраза, клоками прикрывал жуткое тело, частями лишённое кожи, а местами — плоти. Тварь не замечала присосавшийся мрак, взамен уходившим силам приступами накатывалась новая волна безумия. Изуродованная неудачной трансформацией морда принюхалась, в чёрной смоле неподвижных глаз зажглось по алому зрачку.
Долгожданный гость осторожно вступил на теневую сторону. Инкубам, самим питающимся энергией, было тяжело в сумраке, он стремился вытолкнуть их, как одноимённый заряд. Древнейший огляделся, зябко кутаясь в плащ, на теневой они замерзали без живого необходимого тепла. Но осторожность притупляло ослепляющее желание добиться цели, а информатор обещал лакомый кусок. Времени у бесов оставалось мало, подчиниться Центру — недопустимо. Им нужен был Дан, чтобы отстоять свои права на существование и питание. С силой этого демона Древнейшие хотели прогнуть мир под себя, как когда-то давным давно. Даже вампиры подточили клыки и покорно пили сублимированную кровь. Но эти предпочли бы унижению — просто прекратить существование и кануть в небытие.
Сумрак обступил Калласа, Древнейший попытался рассмотреть в серой пелене хоть что-то напоминающее фигуру. Тьма мерно дышала вокруг, подсасывая силы, тянуло щупальца-хоботки. Инкуб щёлкнул слабоватым разрядом, отгоняя жадные лапы, устало вздохнул. Даже такая мизерная растрата энергии не сулила ничего хорошего. Информатор, назначивший встречу на теневой, явно был выносливее и сильнее. Это осознание наполнило нутро тревогой, он заторопился покинуть опасное место, как вдруг сзади опалило смрадное горячее дыхание, а под левую лопатку вонзилась боль. Каллас дико вскрикнул, полоснув воплем по сумраку, тот с наслаждением впитал этот ужас и боль. Следом в шею впились острые зубы, и бес уже не мог вырваться. Древнейший попытался рассмотреть напавшего из темноты, но новый всплеск боли почти в ту же точку, лишил его второго крика. Беспомощно разинув рот, жертва осела на стылую землю, не в состоянии удержать остатки утекающих сил. Взрыв, как пылевой выхлоп, и от статной фигуры в тёмном плаще, осталась лишь тлеющая одежда. Тварь сыто облизнулась, размазывая кровь длинным языком по остаткам губ, и опять затаилась в тумане.
Второй гость не заставил себя ждать: инкуб Фабиен не собирался отдавать последнее слово кузену. С Калласом у него была непримиримая вражда, но триомберат Древнейших их связывал и объединял, призывая к сосуществованию. Фабиен представлял вторую могущественную ветвь демонов, немногим слабее, чем клан Калласа.
От одежды на земле исходили едва заметные искры угасшей силы, Фабиена перетрясло, осознание пришло слишком поздно, когда от ужаса ослабело тело, он рванулся из ловушки, но хладнокровный убийца уже нападал. Сумрак болезненно застонал, лезвие прошло и через его сущность, чвокнув и встретив лёгкое сопротивление, уперевшись острием в рёбра. Фабиен подломился, как сухая ветка, дав адской твари терзать себя уже на земле, не в силах пошевелиться, пока второй удар не прервал эти муки. Тьма, постанывая, слизывала капли крови с лезвий. Жуткому палачу даже не пришлось их вытирать. Безумие плескалось в алых зрачках. Первая часть трагедии была отыграна с блеском, теперь следовал акт второй.
