Еще один режим номадического православия – религиозный флешмоб. Такие флешмобы проводятся по поводу прибытия в город «путешествующей святыни», артефакта, в котором и устроители, и участники мероприятия видят своего рода контейнер харизмы. Так, в 2011 г. в Россию из афонского монастыря Ватопед при поддержке Фонда Андрея Первозванного, председателем Попечительского совета которого был в то время президент ОАО «Российские железные дороги» Владимир Якунин, был привезен Пояс Пресвятой Богородицы. Святыня собрала почти 4 млн верующих; в Москве поклониться ей пришли около 800 тыс. человек, при том что рождественскую службу в столице в том году посетили почти в 10 раз меньше – 90 тыс.[9] Святыня, приезжающая в город, собирает местных жителей, считающих себя православными, так что, оказываясь в общей очереди, они становятся на несколько часов своеобразным локальным сообществом верующих. У этого сообщества нет прошлого и будущего; разве что прибудет новая святыня и образуется новая очередь. Но собравшись вместе, эти люди подтверждают свою религиозную принадлежность, а выстаивая длинную очередь к привозному источнику благодати, они, на свой лад, готовят себя к религиозному переживанию от встречи с сакральным.

Современные религиозные номады пытаются «утечь» от домодерной структуры, заложенной в самой концепции церковного прихода с ее жестким контролем и ясной иерархией. Такого рода уклад становится выбором религиозных профессионалов – монастырских и аналогичных закрытых общин, в которых верующие занимаются традиционным для православных людей делом – спасением души – и проповедуют жесткий моральный ригоризм в отношении окружающих и общества в целом. Большинство же руководствуется иным пониманием религии, рассматривая ее как источник личного морального закона и руководство по приписыванию смыслов своей земной жизни. Они проводят собственную религиозную жизнь вне стен церкви, предпочитая любоваться ею издалека и делая набеги для потребления харизмы. Населяющие святые места автохтоны, в свою очередь, предлагают приобщение к святости в обмен на пожертвования, а также в обмен на признание ценности их собственного жизненного выбора.

Идеология подлинности

Автобусниками назвала паломников выходного дня одна из моих информанток, Марина, яркая красавица и молодая мать, учившаяся в момент нашего разговора в аспирантуре по гуманитарной специальности. В подростковом возрасте она стала ходить с подругой в православную церковь в Санкт-Петербурге, потом привела туда же младшую сестру и маму. Марина всерьез задумывалась о монашеском постриге и в предпоследнем классе школы бо́льшую часть года провела в одном маленьком бедном монастыре Ленинградской области, где несла послушание на скотном дворе. Группы паломников, приезжавшие по выходным из Санкт-Петербурга, вносили разнообразие в размеренную трудовую жизнь обители. Они покупали монастырскую продукцию в местной лавке, привозили продукты и другие необходимые вещи. По специальной просьбе они могли привезти нижнее белье и средства личной гигиены (например, гигиенические прокладки), о чем паломники сами бы никогда не додумались, поскольку тела насельниц монастыря в том идеализированном чистом мире «подлинности», куда они направлялись, не живут обыкновенной физиологической жизнью. И хотя в общем обитательницы монастыря нуждались в таких визитах, к автобусникам они относились с большой долей иронии. Марина и ее подруги посмеивались над восторженностью и доверчивостью, с которой их гости относились ко всему монастырскому.

Марина предложила мне стройную классификацию, описывающую разные категории монастырского люда. Основанием для классификации стало разделение всех участников взаимодействия на хозяев и гостей (именно так – «Hosts and Guests» – назывался первый сборник по антропологии туризма, опубликованный в 1977 г. [Smith 1977]), а все посетители делились по принципу вовлеченности в жизнь монастыря, точнее – по сроку пребывания в его стенах. В результате выстраивается следующая иерархия (снизу вверх): автобусники (приезжают на один день) – паломники (могут остаться дольше и выполнять определенные работы в обмен на стол и кров) – трудники (живут в монастыре неделями и месяцами, иногда регулярно приезжают во время отпуска) – послушники (готовящиеся к постригу, иногда годами, миряне) – монахини.

Автобусников отличает то, что они за очень короткий период своего пребывания в «святом месте» стремятся собрать максимально возможное количество впечатлений и трофеев, которые обозначали бы их опыт как паломнический. Для них молоденькая послушница, ухаживающая за монастырской скотиной, и есть то самое воплощение подлинности, к которой они стремятся приобщиться. В той же степени, что и прочий антураж монастыря, солоноватая вода из местного источника, малопригодная для питья (сами монастырские пьют чай из привозной воды), или картофель, продающийся в 4 раза дороже деревенского, так же как и населяющие этот мир аборигены, монастырские насельницы и, скажем, старенький деревенский священник, оказываются в их глазах носителями и источниками благодати.

В книге «Турист: новая теория праздного класса», положившей начало академическому изучению туризма, и своих статьях Дин Макканелл, опираясь на классическую работу Ирвинга Гофмана [Гофман 2000 (1956)], пишет, что любой турист отправляется в поездку, движимый дефицитом подлинности в его повседневной жизни и потребностью в переживании этой подлинности [MacCannell 1999 (1976): 91–92]. Операторы туристического рынка предлагают ему такую подлинность: увидеть петушиные бои на Бали или, скажем, отведать настоящей средиземноморской кухни. Однако в действительности он принимает участие в представлении, где действие распределено между авансценой и закулисьем с несколькими переходными зонами. Подлинное остается скрытым от глаз визитеров, вместо неструктурированной рутины чужой культуры (закулисья) им предлагается срежиссированная «постановочная подлинность» (staged authenticity), которая является скорее частью культуры туристов, чем туземцев. Впрочем, сам путешественник, хотя и движимый стремлением увидеть настоящую чужую культуру, в действительности предпочитает спектакль подлинности ее рутине: он ограничен во времени и в любом случае нуждается в гидах-переводчиках, которые, вместе с другими участниками постановки, преподносят ему культуру/историю в суггестивном и отретушированном виде.

Надо сказать, что после изданной в 1976 г. книги Макканелла вопрос об аутентичности стал одним из центральных в социологических и антропологических исследованиях туризма [Wang 1999]. Некоторые критики Макканелла, в частности Эдвард М. Брунер, критиковали его и ряд других исследователей за то, что они приписывают современному человеку собственную тоску по аутентичному [Bruner 1994]. Сама идея аутентичного возникает лишь в тот момент, пишет Брунер, когда появляется сомнение в подлинности предъявляемого культурного или исторического материала. В этом смысле оказывается возможной реализация таких проектов, которые самими устроителями, прежде всего музейными работниками, понимаются как аутентичная репродукция. Именно таков Нью-Салем – музей под открытым небом в американском штате Иллинойс, устроенный на месте одноименного городка, где в молодости прожил несколько лет Авраам Линкольн. Этот музей воспроизводит повседневную жизнь американцев 1830-х годов, смотрители и экскурсоводы одеты в исторические костюмы, дома – заботливо сделанные копии строений того времени, а товары в магазине имеют ценники соответствующего периода. Подлинность, однако, обнаруживается не только в исторических или вызывающих исторические ассоциации артефактах. В качестве подлинного может предлагаться само место расположения городка, ландшафт, в который он вписан (хотя весьма вероятно, а в случае с Нью-Салемом доподлинно известно, что ландшафт существенно изменился по сравнению с ландшафтом первой трети XIX в.). Именно об этом модусе аутентичности писал Сергей Довлатов в книге «Заповедник», когда рассказывал о том, как его лирический герой пришел наниматься на работу экскурсоводом в дом-усадьбу А.С. Пушкина и в ответ на свой вопрос о подлинности находившихся там вещей получил от опытных местных музейщиков гневную отповедь: «Мало вам природы? Мало вам того, что он бродил по этим склонам? Купался в этой реке. Любовался этой дивной панорамой…» [Довлатов 2012: 357–358]. Главное, что делает этот музей, так же как и музей в Нью-Салеме или, например, Музей народного деревянного зодчества Витославлицы под Новгородом, где смотрители не только одеты в народные костюмы, но и стараются говорить на местном диалекте, – воссоздает «колорит, атмосферу».