Той зимой, перед самым Новым годом, в городе случилось настоящее событие — рок-фестиваль. Приехали даже известные музыканты из Москвы и Питера! Выйдя на сцену, Марина волновалась ужасно, даже коленки тряслись. Еще бы — первое настоящее выступление, а раньше так, самодеятельность… Было так страшно опозориться, что она даже хотела малодушно сбежать, но, увидев зал и сотни глаз, устремленных на нее, стряхнула застенчивость и запела. Больше не было ничего вокруг — только она сама и гитара… Да еще голос, летящий вверх, поднимающий ее над толпой.

Когда Марина закончила петь, на минуту наступила тишина, а потом зал взорвался аплодисментами. В этот миг, стоя на деревянной, наспех сколоченной эстраде, она почувствовала себя совершенно счастливой. Будто крылья за спиной выросли…

Тот фестиваль, наверное, стал поворотной точкой в ее судьбе. После первого курса Марина бросила институт и поехала покорять Москву. На что она рассчитывала — и сама не знала. В кармане лежали пятьдесят рублей и адрес, что оставил ей веселый лохматый бас-гитарист из группы со странным названием «Перелом Пересвета». «Там все наши люди! — объяснил он. — Будешь в Москве — заходи обязательно!»

Столица встретила ее не то чтобы с распростертыми объятиями, но вполне гостеприимно. В квартире на шестом этаже старого дома в самом центре (Марина и представить себе не могла, что в Москве бывают такие дома!) на дверях не было замка. Пока Марина стояла, раздумывая, что делать дальше, навстречу ей вышла хозяйка — женщина лет тридцати пяти в кожаных штанах, с буйной гривой кудрей, крашенных в душераздирающую рыжину.

— Привет! А ты откуда взялась? — весело спросила она.

— Из Ново-Октябрьска, — несмело ответила Марина, — мне ваш адрес Андрей дал. Кочкин.

— Кочкин… Кочкин… — женщина нахмурила лоб, — не помню. Да разве упомнишь всех? Ну и черт с ним. Ладно, заходи, чего в дверях-то стоишь! Меня Вера зовут. Или просто Верыч — для друзей.

Так для Марины началась новая жизнь — непривычная, непонятная, но зато очень интересная. Обитатели странной квартиры жили как птицы небесные: встанут — поют, что бог пошлет — то и поедят.

Люди приходили и уходили когда хотели, оставались жить неделями и месяцами. Сердцем и душой этой разношерстной компании, конечно, была сама Вера. Она вечно кого-то кормила, обогревала, утешала, устраивала «квартирники», хлопотала, договаривалась… Сюда же захаживали и знаменитые музыканты, перед которыми Марина почти благоговела.

И новые песни рождались сами по себе. Марина еле успевала записывать. Она охотно исполняла их для всей буйной компании, когда просили, а просили все чаще и чаще.

Я небо несу в ладонях,

Иду, земли не касаясь,

Закутавшись в звездный полог,

Как будто в цветную шаль…

Даже Вера одобрительно качала рыжей гривой.

— Молодец, девчонка! Можешь делать вещи!

Пела Маринка и другое… Само время располагало. После неудавшегося путча в августе девяносто первого года Москва гудела, словно потревоженный улей. На улицах и площадях собирались митинги, газеты пестрели кричащими заголовками, и было совершенно ясно, что возврата к прошлому, к той стране, где родилось и выросло не одно поколение советских людей, нет и уже не будет… И что дальше — непонятно.

Были и надежды, и страхи. А Маринка вспоминала родной город, завод, друзей и соседей, что тяжко трудились, безропотно терпели условия жизни, которые в любой другой стране мира, наверное, отнесли бы к пыточным, а потом так же безропотно и безвременно сходили в могилу. Как мама… А ведь ей едва исполнилось сорок! Теперь завод представлялся уже не кормильцем, а кровожадным Молохом, требующим человеческих жертвоприношений.

Догадайся с трех раз,

Что за дивное диво такое:

Целый мир обучает тому,

Как не следует жить?

Как давно здесь никто

Не видал ни любви, ни покоя.

Все тюрьма да сума,

А забвение — горькую пить!

Ее начали приглашать на сборные концерты, на вечеринки в клубах… Марина радостно отзывалась на любое предложение — не из-за денег (она даже стеснялась их брать поначалу), а ради того, чтобы снова и снова пережить волшебную власть над слушателями и чувствовать, как ее песня находит отклик в сердцах других людей.

А потом пришла любовь. Его звали Егор, он был высок, широкоплеч, играл непонятную музыку и сам себя называл гением-авангардистом. Он очень любил поговорить о высоком искусстве, непонятном обывателю, о том, что деньги — мусор и что «не стоит прогибаться под изменчивый мир…». Да в общем-то, прогибаться ему никогда и не приходилось. Сыну высокопоставленного чиновника незачем опасаться за свое будущее! Все расписано заранее: английская школа, престижный ВУЗ, потом — карьера. И так до самой персональной пенсии, до почтенной старости, убеленной благородными сединами.

Но ведь и «золотой молодежи» хочется иногда пошалить, даже слегка взбунтоваться против родительского диктата, сбежать из чинной и скучной атмосферы высотки на Котельнической, чтобы окунуться в вольную богемную жизнь…

Тогда Марина, конечно, всего этого не знала. Просто увидела красивого парня, заглянула в его глаза, синие-синие, как небо после грозы, — и почувствовала, что пропала. Егор казался ей принцем из сказки, материализовавшимся по невероятному стечению обстоятельств. Когда он улыбнулся, взял ее за руку и увел за собой, Марина шла, не чувствуя под собой земли.

Совсем как в песне.

И были сумасшедшие дни и ночи… Марина и сейчас не могла бы припомнить в деталях, как прожила эти три недели. Чужие квартиры, дешевые забегаловки, нежность и страсть… Как рассказать про любовь? Как передать жар тела и трепет сердца? Сколько слов ни сказано об этом от сотворения мира до наших дней — все впустую!

Марина не думала о будущем, не строила никаких планов, просто была счастлива всем своим существом, до последней клеточки и кровинки. Лишь однажды она испугалась, увидев в руках Егора медицинский шприц. На мгновение перед глазами встала больничная палата, железная кровать, мамина голова на подушке…

— Ты что, болен? — вымолвила она белыми от ужаса губами.

В ответ любимый лишь улыбнулся.

— Нет, с чего ты взяла?

— А это что?

— Допинг, малыш! Особенная штука, скажу я тебе. В жизни надо все попробовать. Хочешь?

Марина кивнула и протянула руку. Какая-то часть ее существа, сохранившая здравый рассудок, предупреждала: не смей, не надо! Но рядом был Егор, и с ним она готова была разделить все, что угодно. Тихий, робкий голос разума послушно затих. Боли от укола она почти не почувствовала, даже когда игла вошла в вену. «Ничего страшного, можно и потерпеть, почти как в поликлинике, когда кровь сдаешь», — успела подумать она.

А потом произошло нечто невероятное. По всему телу растеклось живое и нежное тепло. Казалось, что каким-то невероятным образом под кожей поселилась ласковая чужая жизнь. Появилось чувство невероятного счастья и покоя. Хотелось лечь, не двигаться, чтобы не расплескать это ощущение, словно драгоценную влагу, чтобы оно продолжалось как можно дольше, до бесконечности…

Они с Егором рядом, обнявшись, его синие глаза смотрели прямо в душу, нежные руки касались ее тела. Есть ли на свете счастье больше?

— Что со мной? — спросила она, еле ворочая языком.

— Приход, — отозвался он непонятно. — Ну что, понравилось?

А дальше снова была любовь, и белый порошок, превращаясь в жидкий огонь, текущий по венам, лишь усиливал это чувство, делал его острее и тоньше… Каждый раз казалось, что время умерло, пространство чудесным образом свернулось в одну точку и в целом мире есть место лишь для них двоих.