Я дал ей последние напутствия и ринулся вниз. Резко затормозив у самого подножия, я махнул ей рукой, разрешая тем самым съезжать. С замиранием сердца я наблюдал за тем, как она совершает свой первый спуск после моего обучения.

Она достойно преодолела этот спуск и в порыве радости повисла на моей шее, переворачивая мне внутри все вверх дном радостным смехом и ликующим взглядом своих счастливых глаз. Я с трудом сдерживался, чтобы не зайти в такую глубь в наших отношениях, из которых будет очень сложно выбраться. Мне осталось держаться один день, и я был намерен оставаться сильным. Внутри у меня разразилась такая буря, что колени стали ватными, будто это я преодолел свой первый спуск. И я спрашивал сам себя, как собираюсь кататься на таких дрожащих ногах.

Мы снова взошли на вершину склона и снова скатились вниз. Она съезжала все уверенней, а мне становилось все спокойней за нее. К моему счастью, несмотря на победный огонь в глазах после каждого спуска, она не бросалась мне на шею в радостном порыве. На самом деле меня сжигало разочарование, но с разумной точки зрения так было лучше, ибо я не уверен, что у моей выдержки были большие шансы на победу.

Перед тем, как отправиться на обед, мы решили съехать последний раз вместе наперегонки. Я еще на середине обогнал ее и, домчавшись до подножья склона и резко затормозив, обернулся. Сердце мое похолодело.

В тот момент, когда я оглянулся, я увидел ее, несущуюся вниз по белоснежному склону. А прямо на нее несся какой-то псих, который, видимо, не справился с управлением, но все еще надеялся избежать столкновения. Я понимал, что кричать ей было бесполезно – она все равно не услышит. Да и поздно уже. Горнолыжник на полной скорости врезался в Кьяру, она подскочила в воздух, перевернулась и, упав на снег, кубарем покатилась по склону. Сделав несколько кувырков, она остановилась и застыла неподвижно.

У меня в голове случилось короткое замыкание, и едва не помутился разум. Я как сумасшедший отстегнул свои лыжи, кинул их буквально посреди дороги, нисколько не заботясь о том, что они могут кому-то помешать, и бросился отчаянно карабкаться вверх.

Она была без сознания. Я быстро расстегнул и распахнул ее куртку, чтобы облегчить дыхание, затем, сняв перчатку, набрал горсть снега и провел по лбу, вискам и щекам, чтобы привести ее в чувство. Это подействовало, Кьяра зашевелилась и медленно открыла глаза. У меня от страха за ее жизнь едва у самого не отключилось сознание. Лицо ее исказилось от боли, и она сильно зажмурилась.

– Что с тобой?! – воскликнул я, понимая, что вопрос абсолютно риторический. Откуда она могла это знать?

– Нога… – сдавленно прошептала она.

Я посмотрел на ее ногу. И снова почувствовал, что разум мой бьется в агонии: нога у нее была в неестественном положении.

– Не двигай ногой! – резко сказал я. – Все будет хорошо, Кьяра, верь мне! Я сейчас вызову скорую.

– Ладно, не волнуйся, пройдет через несколько минут, – морщась от боли, сказала она.

– Нет, я вызову скорую! – твердо возразил я, пытаясь придать голосу спокойствие, чтобы не напугать ее.

– Вам нужна помощь? – донесся до меня крик сверху.

Только теперь я увидел, что катание с горы прекратилось, и все, кто был наверху, смотрят на нас. Недалеко от нас какой-то горнолыжник склонился над тем, кто сбил Кьяру, но его судьба меня вообще не волновала.

– Вызовите скорую! – крикнул я в ответ. – С носилками! Тут перелом ноги!

– Что?! – воскликнула Кьяра. – У меня перелом?! – из глаз ее брызнули слезы, которые все это время она героически пыталась сдержать.

– Кьяра, все будет хорошо! Пожалуйста, верь мне, – сказал я, садясь на колени рядом с ней и вытирая с ее щек слезы. Я не мог видеть страдание в ее глазах: ни физическое, ни душевное. Мне в тот момент хотелось оказаться на ее месте, лишь бы она не страдала. – Ты можешь двигаться? Можешь приподняться на локте?

Она кивнула и выполнила мою просьбу. Спасибо небу! Значит, с позвоночником все в порядке! Я облегченно вздохнул.

Я снял с себя куртку и подложил ей под спину.

– Теперь ложись обратно, – сказал я, побуждая ее лечь.

Потом я снова посмотрел на ее ногу. Неизвестно, когда прибудут врачи, и было важным снять ботинок, чтобы не нарушилось кровообращение ноги. Поскольку у меня не было обезболивающего, я хорошо понимал, что это причинит ей дикую боль. Но выбора не оставалось: нарушение кровообращения может привести к плохим последствиям. Я начал расшнуровывать ботинок.

– Что ты делаешь? – спросила Кьяра, приподняв голову и испуганно взглянув на меня.

– Хочу узнать твой любимый цвет носков, – невозмутимо ответил я.

– Они синие, – рассмеялась она сквозь слезы.

– Я хочу в этом убедиться, – сказал я.

Ботинок был расшнурован. Теперь предстояло снять его. Первая же моя слабая и безмерно осторожная попытка вызвала мучительный вскрик, который будто воткнул в меня тупой кинжал. Я даже не подозревал, что у меня такая эмоциональная и чувствительная организация души, что я не могу видеть страдания человека, сломавшего ногу. Хотя должен заметить, что однажды мне пришлось промывать рваную рану моему другу и останавливать сильное кровотечение, прежде чем отвезти его в больницу. Я даже не дрогнул. Здесь и сейчас я был словно женщина со слабыми нервами.

– Терпи, – твердо сказал я каким-то чужим мне голосом. – Я сниму ботинок, чтобы нога не отекла.

Я продолжил снимать ботинок, стараясь не придавать ноге никакого движения, рукой зафиксировав ее выше лодыжки. Кьяра зажмурилась, подавляя мучительный стон, слезы текли по ее щекам, а мое сердце рвалось на части, но, сжав челюсти, я продолжал свою экзекуцию. «Мадонна! Травматологи, наверно, не имеют сердца», подумал я. Когда ботинок был снят, я несколько мгновений смотрел на него и не видел: у меня перед глазами запорхали разноцветные точки от перенапряжения. Но поскольку я не мог себе позволить такую роскошь, как потеря сознания, я собрался с силами и поднялся с колен.

– Brava… Тебе не холодно? – спросил я, снова вытирая слезы с ее щек.

Она лишь отрицательно мотнула головой, перехватив мою руку.

– Спасибо, – прошептала она.

– Брось ты. Потерпи еще немного, будем надеяться, что врачи скоро прибудут и дадут тебе анальгетик.

– Только не оставляй меня здесь одну, – умоляюще сказала она, и слезы снова брызнули из ее глаз.

– Ты в своем уме?! Как тебе могло прийти в голову, что я брошу тебя тут?! – я был категорически возмущен такой мыслью.

К счастью, через некоторое время на вершине горы показались врачи с носилками, торопливо спускавшиеся к нам. Я был так счастлив видеть их! Никогда в жизни я не был так счастлив видеть медиков.

Подбежав к нам, они начали перекладывать Кьяру на носилки, а я стоял и беспомощно смотрел, как страдает девушка, к которой я испытывал какое-то неведомое, но очень сильное чувство. Я был готов биться головой о белоснежный склон от своей беспомощности. Мне вообще казалось, что медики абсолютно не понимают, что она страдает, и обращаются с ней совершенно бездушно. Но мой разум напряженно пытался охладить мой пыл, не позволяя вмешиваться в процесс и призывая меня принять во внимание, что в данной ситуации врачи могут помочь ей куда лучше меня.

Я смутно помню поездку в карете скорой помощи до ближайшей больницы. Врачи что-то колдовали над Кьярой, а я пристально следил за каждым их движением. А потом я часа два (по крайней мере, мне так показалось) мерил шагами коридор перед кабинетом травматолога. За это время я успел пройти несколько километров, у меня даже ноги загудели от напряжения. Когда ко мне вышел врач, состояние мое было очень далеко от адекватного, и я едва не сбил его с ног, налетев на медика с вопросом, произнесенным тоном панически настроенной женщины:

– Что с ней?!

– Перелом кости голени, – спокойно ответил врач. Я понимал, что это не самое ужасное, что довелось ему видеть за годы медицинской практики, но его спокойствие вызвало во мне страшное негодование! – А также разрыв крестообразной связки, – по-прежнему спокойно продолжил мужчина.