– Фирс, ну покажи хотя бы один фокус!
– Не хочу, Саша. Настроение не то.
– Мы все тебя просим, – беря остальных в поддержку, наседал Александр. Народ подхватил неуверенными голосами: «Просим! Просим!»
– Нет. Не до фокусов сегодня! – резко отрезал Леонид. – Я покажу вам кое-что похлеще. Трюки от американского эскейпера Гарри Гудини.
– О! Это что-то новенькое! – захлопал в ладоши Краснов, и остальные его поддержали.
– Пошли! – скомандовал Фирсанов.
Люди, в ожидании чего-то необычного, не задавая вопросов, пошли следом. Фирсанов вывел всех на большой балкон Красновской спальни, который выходил на набережную одного из кривых каналов. Хотя «набережная» – это слишком гордое и недостижимое слово для этого явления архитектуры. Балкон нависал над жирной чёрной водой, которая липко и грязно, с невероятным одолжением отражала свет соседних домов. Луна светила как паровозный прожектор, а пронизывающий ветер стих, но температуру на улице это не повышало.
Взмахами разогрев немного тело, Фирсанов протянув Краснову руки и, указав на ноги, безапелляционно приказал:
– Вяжи!
Его фигура в белой рубашке, эффектно подсвеченная луной и светом из окна, романтично выделялась на фоне города.
– Чем? – ни о чем не догадываясь, спросил Краснов.
– Чем угодно! Ремнём, галстуком, полотенцем, в конце концов. Только не простынёй, запачкаю, – предупредил Леонид.
Нашлись доброхоты, которые пожертвовали галстуки. Смеясь и веселясь, Саша и добровольный помощник сделали всё так, как потребовал их товарищ.
– Только вяжите хорошенько, чтобы потом не говорили, что дали слабины! – требовал Лёня. – Любой может проверить. – Но публика добродушным гулом высказала полное доверие иллюзионисту.
Пошевелив руками и ногами, Лёня показал столпившимся на балконе и в проёме двери, что связан он по-настоящему.
– Затянул, со всей любовью, как извозчик вяжет, – уверил однокурсник.
– Милостивые государи, трюк исполняется впервые, так что возможны огрехи, за что заранее приношу извинения.
– Да чего уж там – давай! – подбодрил кто-то из присутствующих.
– Вы всё ссудили мне сами, так что всё без обмана или сговора, – готовил Леонид публику к номеру, мелкими шажками двигаясь к самому краю.
Присев, он с места вспорхнул на перила, шириной в кирпич. Выровнялся, прыжком встал на руки, секунду постоял «свечой» вниз головой, толкнулся ладонями и снова был на ногах. И так несколько раз. Публика ахнула. Этот трюк Леонид любовно обозвал «козлик». На пятый или шестой раз он застыл на руках, сильно прогнулся, закинул ноги в сторону канала. Все на балконе застыли в ужасе, боясь случайным возгласом спугнуть тронувшегося умом у них на глазах однокашника. А он стал сгибать локти и заворачивать по дуге тело. Через несколько секунд он опирался свободной рукой на перила, а ноги продолжали висеть над бездной. Баланс он удерживал второй рукой. Вдоволь насладившись беззвучной паникой зрителей, Леонид распрямился как пружина и соскочил на пол. Краснов и другие стояли молча с открытыми ртами.
– А вот ваши вещи, господа! – протянул иллюзионист развязанные аксессуары своим владельцам. Только тогда публика обратила внимание, что связанные руки и ноги свободны. Студенты одобрительно загудели, а кто-то даже зааплодировал.
– Ну ты, старик, даёшь! – выдохнул бледный Саша, который смотрел на Леонида трезвым и слишком внимательным взглядом. – Я что-то продрог. Айда по шампанскому!
И народ, шутливо толкаясь в дверях, повалил к столу.
– Останься у меня, – возле самой двери попросил его Краснов, когда последний гость исчез в гулком парадном.
– А твои… – начал было Фирсанов, застыв одной ногой над подъездной гулкостью.
– Я эти дни один. Так что никого не обременишь. Даже меня.
– В таком случае – я согласен, – улыбнулся Фирсанов и, сделав почти балетный пируэт, вернул пальто на вешалку.
– Зачем ты так поступил? – уже в комнате серьёзно спросил Саша.
– Ты о чём?
– Ну эти эскапады на балконе.
– Это фокусы от Гудини.
– Это попытка покончить с собой от Фирсанова! – рявкнул Краснов. – Или ты думаешь, что я слепой безмозглый болван!
– Я так не думаю, – после некоторой паузы ответил Лёня.
– Тогда выкладывай.
С Красновым он максимум приятельствовал, но не дружил до той степени, чтобы доверить душевную тайну, а тут Леонида прорвало. Он рассказал о Гермесе Трисмегисте, о капитане корабля, о Гарибальди с Байроном и Бакуниным заодно, ну и конечно же о бурах с англичанами. И о Елизавете Меньшиковой. За несколько минут его монолога приятельские отношения переросли в дружбу.
После исповеди Фирсанова Краснов долго молчал, потом схватил яблоко и аппетитно им захрустел. И так отдался этому занятию, что Леонид почувствовал себя опять оконфузившимся. Он ему сердце на подносе серебряном вынес, а этот яблоко хрупает, как мерин ямщицкий! Но яблоко не арбуз, наконец, и оно закончилось.
– И всё-таки я буду настаивать, – утерев салфеткой рот, произнёс свой приговор Краснов, – что ты подобен шару или, на худой конец, сфере. К последней ты даже по более тяготеешь.
– Это почему? – растерялся Лёня.
– Потому что идиот! Круглый!
– Я бы попросил бы! – взвился Леонид.
– После того что ты там вытворял, – Саша кивнул в сторону балкона, – я имею на это право. А кто бы потом трясся и бледнел перед околоточным? А? Молчишь?! А с батюшкой твоим мрачную беседу кто имел бы? Вот то-то и оно! Так что изволь выслушать! Ты относишься к очень интересной породе людей.
– Какой?
– К такой! Вам невозможно почесать левое ухо левой рукой. Вам обязательно нужно правой и желательно ногой. Легкие пути не для вас. Нет чтобы тихо-мирно сидеть дома в кругу семьи, вы, как оглашённые, носитесь с диким рёвом по горам, морям и пустыням в поисках подвигов, даже не спросив отмеченных вашим вниманием, а нужны ли этим несчастным ваши подвиги вообще? Так сказать, в принципе. Вы впихиваете и втискиваете людей в свой образ мышления. Вам необходимо постоянно кого-то куда-то волочь. А может, мне на речке с удочкой, в трёх шагах от дома, охота посидеть? Так нет! Ты обязательно поволочёшь меня на Амазонку, утверждая, что это самая большая река в мире и, значит, на ней неизбежно будет удивительный клёв. И рыба там просто исполинских, до того мною никогда не виданных размеров! А мне хотелось просто пескариков возле дома поймать, в маслице на сковородке поджарить и с румяной картошкой под штоф водочки на закате у себя на веранде употребить. Всё. И не надо мне ширины Амазонки, полноводности Миссисипи и плёсов Конго или Замбези. Я если и поеду, то в лучшем случае до родной Волги или Невки. Фу!
– Просто расплющил, – впервые улыбнулся Леонид. Уж очень ему этот разговор напомнил спор с Лизой.
– И если бы я к тебе хорошо не относился…
– То…
– То скрыл бы от тебя, что мой любимейший дядя Сила Яковлевич Афанасьев, владеющий «Невским экспрессом», ищет молодого, лёгкого на подъем, с резвым пером корреспондента!
Леонид удивлённо поднял брови.
– Для того чтобы его читатели имели самые свежие новости с театра военных действий! – сказал и эффектно вскинул над всклокоченной головой ладонь.
– Так чего же мы сидим?! – опешил Леонид.
– То есть мы сейчас, прямо среди ночи, помчимся, замучив извозчика и клячу, с мятыми лицами и в несвежий сорочках? Поднимем с постели бедного, спросонья ничего не понимающего дядю и будем петь ему пламенную песнь о любви к Южной Африке?
– Ты прав. Особенно про сорочки.
– И я упустил две мелкие детали, которые весьма существенны.
– Например?
– Знание английского и французского соискателем обязательно.
– My soul is dark – Oh! quickly string
The harp I yet can brook to hear;
And let thy gentle fingers fling.
Its melting murmurs o’er mine ear
[9], —