Он прекрасно помнил чувство стыда и неловкости от всей этой сцены. Лера была худенькая, костлявая, всё у неё казалось каким-то угловатым и торчащим: скулы, коленки, локти, маленькие груди, нос. Но при этом она источала такую бешеную сексуальность, что сложно было удержаться и не разглядывать её, представляя… всякое.
– Давно снимаешься? – спросил Пашка, закуривая, чтобы отвлечься.
Лера шевельнула плечом:
– Где-то год. А ты давно такой извращенец?
Он хотел ответить, что не извращенец, а просто подрабатывает по совету друга. Лишние деньги никогда не помешают. Но почему-то осекся. Лера докурила сигарету и тут же закурила следующую.
– Меня надо спасти, – сказала она, стряхивая пот с груди. – Иначе сдохну. Поможешь?
…Автомобиль дернуло, водитель выругался, буркнул через плечо:
− Извини, брат, задержимся немного. Какие-то козлы не разъехались на перекрестке.
− Ничего страшного, − ответил Пашка, склонившись над планшетом. Попытался сосредоточиться.
Десять лет прошло, а он как был извращенцем, так и остался. На планшете был открыт видеоредактор. Из многочисленных кусочков, присланных из офиса, нужно было склеить получасовое «домашнее видео». Свежак, снятый минувшей ночью в Питере. Технологии развивались, интернет захватил мир, стриминговые сервисы ломали привычные схемы продаж, картинка потокового видео давно вышла за пределы условных 1080p, а зритель все так же требовал ковра на стене, мужских носков и полной иллюзии съемки на домашнюю камеру. Приходилось соответствовать.
Пашка давно не снимал сам, а только монтировал. Лера отговорила. Он до сих пор не очень понимал, зачем возится с монтажом порно, ведь можно было найти нормальную работу с нормальным доходом, но, наверное, ответ был прост. Ему нравилось.
Женщина за тридцать пять и мужчина за сорок (оба профессиональные актеры, если можно так выразиться) сняли порно на собственные телефоны, разыгрывая пару в отпуске. Порно-драматургия требовала разогнать сюжет от обычной прогулки по центру Питера (Дом Книги, Казанский собор, Зимний дворец, уютное кафе где-нибудь на Невском), до секса в гостиничном номере (с видом на Исаакиевский собор, естественно). Пара не ограничивалась банальными любовными утехами, а имела в арсенале несколько секс игрушек, разные позы для анального секса и набор мелких извращений. В общем, ролик должен был затрагивать желания различных слоев населения.
К обеду нужно было смонтировать и выложить на сервисы, закинуть описание для маркетологов и разослать ролик пиарщикам. Индустрия работала отлажено.
Следующие десять минут он старательно монтировал, перемешивая крупные планы вспотевших лиц с крупными планами эрегированного члена и пухлых женских губ. Такси, наконец, вырвалось из пробки, юркнуло в подворотни Митино. С обеих сторон потянулись старые панельные дома, прячущиеся за заборами заводики и частные коттеджи, автозаправки и супермаркеты.
Еще через пять минут таксист остановился у знакомого подъезда.
− Извини, брат, − повторил он. − Слегка задержались. Сам видел, что на дорогах творится.
Пашка был не в обиде, даже накинул, по обыкновению, чаевые. Первым делом, выбравшись из такси, закурил. Прошел под козырек подъезда и докуривал неторопливо, поглядывая на деревья и на прохожих. Бесконечный дождь к вечеру слегка утих. Тучи кое-где расползлись, обнажая кляксы неба, окрашенного в сочные алые тона.
Собрался с мыслями, нажал истертые и знакомые цифры домофона и вошел в подъезд.
Ностальгия, чтоб её. Отвратительное желание оказаться в хорошем, светлом и таком далёком прошлом. Ностальгия парадоксально позитивна. Она похожа на жизнерадостного щенка, которого подарили в детстве – щенок этот лижет щеки, тыкается мокрым носом в ладони, виляет хвостом и просто дарит радость. У ностальгии нет продолжения, кроме мига счастья. Ностальгия подбрасывает эмоции, от которых было хорошо. Самое ужасное: рано или поздно приходит понимание, что миг этот давно испарился, а за ним наступает нечто обыденное и уже не такое счастливое. Например, старость.
На пятый этаж Пашка поднялся без лифта. Подошел к двери «146», постучал по металлу согнутым пальцем. Дверь приоткрылась почти бесшумно, дыхнуло горячим и вязким воздухом. Много лет назад Лера во время "приходов" неосознанно выкручивала батареи на максимум, закрывала окна и бродила по квартире в нижнем белье. Хоть что-то в жизни не меняется.
В образовавшуюся щель высунулось вспотевшее Лерино лицо. Волосы прилипли ко лбу, встопорщились вокруг ушей, а на затылке были скручены и перетянуты разноцветными резинками. Он снова вспомнил первое знакомство. Лера выглядела так же – безобразно-сексуально. Притягательно, но отталкивающе. Разжигала в нём страсти, которых Пашка боялся.
Они ведь ни разу не занимались сексом. Жили вместе несколько лет, но дальше дружеских поцелуев не заходили. Почему? Никто не сделал первый шаг, вот почему. Оба боялись, что разрушат хрупкое равновесие, которое очень долго и очень сложно возводили.
− Заходи, − буркнула Лера, пропустила в темный коридор.
− Оденься, − попросил Пашка. Лера стояла в одних трусиках. Между небольших аккуратных грудей ползли капли пота.
− Ой, да. Блин. Прости.
Лера метнулась из коридора в комнату. Пашка медленно разулся, снял куртку.
Квартиру плотно оккупировал сигаретный дым.
Первым делом – проветрить. Пошел на кухню, распахнул окно, впуская холодный ветер, дождь и шум вечерней улицы. Ностальгия намекнула: в кухне ничего не изменилось за много лет. Даже деревянные рамы никто не заменил на стеклопакеты. Стол был усеян белым порошком. Пашка приложил палец, почувствовал лёгкое похрустывание, заметил смятую пачку из-под сахара-рафинада на подоконнике. Старый Лерин невроз. Кто-то рвет бумажки чтобы успокоиться, кто-то грызет ногти, а Лера крошит кубики сахара. Не самое страшное занятие, если разобраться.
И когда она успела снова рухнуть в нервное расстройство? Несколько дней назад на похоронах Дениса смотрелась вполне себе адекватно. Выдержала тягомотину с прощанием, постояла среди родственников у могилы, не плакала, когда гроб быстро забросали землей. Чуть позже, в роскошном и дорогом ресторане (за поминки отвечал Василий Ильич, а уж он-то постарался) Лера ничем не отличалась от сестер. Держалась стойко. С Натой старалась не пересекаться даже взглядом. Это Пашка хорошо подметил. Впору было отдышаться, успокоиться и продолжить кое-как жить, зализывая очередные раны, поверх старых. Но нет. Что-то в её мозгах снова закоротило…
− У меня несколько вопросов, − раздался голос из-за спины.
Лера стояла в дверях кухни. Накинула рубашку и натянула фиолетовые гольфы. Волосы собрала в единый хвост на затылке. Хоть на человека стала похожа.
− Денис умер в результате болезни сердца. Аневризма, знаешь такое? Подробностей мне, конечно, никто не расскажет. Я краем уха слышала на похоронах. Теперь ищу информацию. Что у него была за форма аневризмы? Почему раньше никто не замечал? Проходил ли обследования? Интернет творит чудеса. Реально в любую дырку пролезть можно. Должны быть пути. Так вот, Денис мне ни разу не говорил о том, что у него больное сердце. А мы встречались минимум два раза в неделю. По утрам. Иногда по вечерам. Один раз он прожил у меня неделю, пока Ната была в командировке. И ни слова о болезни. Почему? И еще…
Пашка подошел в два шага, взял Леру за плечи, прервав нервный, заикающийся монолог.
− Таблетки принимала? −спросил он.
− Только пару капсул «Ревинола». Мне положено.
− Выпивала? Нюхала? Что-нибудь?
− Паш, всё в порядке. Это легкий "приход". Я чувствую. Справляюсь. Просто нужно кое-что выяснить. Подозрительно это всё.
Она высвободилась. Глаза бегали туда-сюда, взгляд ощупывал пространство. Кончики длинных пальцев дрожали. Быстрое дыхание.
− Ага. Справляешься, − Пашка кивнул на стол, усыпанный сахаром. – Я вижу. Пойдем-ка в комнату.
Открытый ноутбук валялся на кровати, высвечивая потолок белым прямоугольником. Закладок в браузере было столько, что верхнее меню походило на ежа. Свет в комнате не горел.
