-14-

Это воскресенье выдалось особенным, оно отличалось от других дней. Нет, солнце светило ярко, птицы щебетали свои радостные песни весь день, собаки лаяли на своём собачьем, гуси гакали, гордо бродя по проулкам. Да и люди оставались такими, какими они были в любой другой день. Обычное постоянство, какое и должно быть, ведь именно постоянство определяет благополучие и спокойствие. Если постоянство нарушается, то о спокойствии можно позабыть, а там и благополучие куда-то исчезает.

В семье Савушкиных в этот день благополучие никуда не делось, но о спокойствии они забыли напрочь. Когда Марина пришла в себя, она увидела перед собой дорогих её сердцу людей, которые не отходили от неё ни на секунду. Правда, Вите пришлось умыть лицо, чтобы не испугать маму снова, когда она придёт в себя. Павел выжимал полотенце, а когда Марина открыла глаза, то уронил его на пол и упал на колени перед кроватью супруги.

– Милая, тебе лучше?

– Д…да…, Паш, где Витька? – чуть слышно прошептала она.

– Мам, я здесь, – ответил смущённо Витя, – прости меня, мамочка…

– Я прощу тебя, если ты мне объяснишь всё сейчас же! – Марина с закрытыми глазами кивала головой монотонно, в такт своим словам.

«Без наказания не обойтись», – подумал Витя.

– Мам, это маленький волчонок, он умирал. Мамочка, я подумал, что его можно было спасти, – дрожащим голосом скороговоркой протараторил Витя.

– Волчо… о, боже! Да что же это такое делается. Ну, скажи ты мне, почему именно ты, только ты попадаешь в подобные истории?

Марина откинулась на подушку с закрытыми глазами и о чём-то задумалась. Павел смотрел на жену и шевелил усами. Витя заметил чуть прищуренные глаза отца и понял, что, возможно, наказания можно будет избежать.

– Милая, можно тебя спросить? – осторожно промолвил Павел, стараясь заполнить немую пустоту в комнате и разбавить напряжение. Марина глубоко вздохнула и ответила:

– Да, конечно…

– Марин, я не очень-то разбираюсь в раненых животных, но ты лежи, не вставай, пожалуйста, – с оттенком вины в голосе сказал Павел. – Он ранен, похоже, в него стреляли, но его ещё можно…

Марина не дала договорить мужу, она убрала его руку со своего плеча и поднялась с кровати.

– Где он?

– Милая, ты была без сознания, я его пока положил на Витькин свитер возле порога.

Марина уже и сама нашла лесного незнакомца, который поскуливал, лёжа на правом боку.

– Витя, убери всё со стола тут, на веранде. Паш, принеси настольную лампу. Я принесу простынь, да, ещё нужна вода и…

Марина посмотрела на щенка и снова прислонила ладонь ко рту. Она всегда так делала, когда ей было страшно.

– …садовые ножницы, – закончила фразу Марина и пошатнулась. Павел через её плечо глянул вниз и понял, о чём шла речь. Левое ухо волчонка, разорванное в клочья, держалось лишь на хрящике. Кровь уже не текла и засохла на ране.

Через несколько минут ночной гость лежал на белой простыне и смотрел на Марину, потом на Павла, потом на Витю и тихо поскуливал.

– Паш, подвинь его к краю стола так, чтобы вода лилась на пол, – скомандовала Марина. – Витя, бери кружку и лей воду туда, куда я тебе буду показывать. Паша, не урони его.

Витя черпал холодную воду и лил на рваную рану под ухом и на лопатке, а Марина тампоном промывала засохшие места, пока не удалила всё лишнее. Вскоре весь пол вокруг стола был усыпан комками грязной ваты.

Щенок был чистым, теперь все раны были видны: часть кожи на голове возле уха сорвало дробью, ниже уха возле щеки была рваная рана. Порвана кожа на лопатке и на части шеи ближе к позвоночнику. Но самое пугающее было впереди. Марина приняла решение – часть уха придётся удалить. Пришить его животному не представлялось возможным, на это было много причин. Во-первых, этим должен заниматься опытный ветеринар, во-вторых, это волк! Как только доктор увидит зверя, он будет обязан доложить в соответствующие инстанции, а значит, его усыпят. Да и щенок сам сорвёт швы, если только ему не связать лапы. Но самая главная причина перекрывала все остальные – висящие лоскуты были уже давно отмершими, поэтому не смогли бы прижиться.

– Паш, подай ножницы…, – дрожащим голосом сказала Марина. Муж потянулся было за секатором, но одного взгляда на жену ему хватило, чтобы одёрнуть руку. Её губы дрожали, нервы уже были на пределе.

Поразительно, как такая хрупкая женщина, никогда раньше не сталкивавшаяся с кровью, всё это выносит. Павел невольно вспомнил, как частенько она приходила из своей библиотеки заплаканная, падала на подушку лицом и лежала так допоздна. Причиной этому могла послужить просто разорванная книга, которую вернул какой-то нерадивый сорванец. А тут такое… Павел притянул жену к себе и прижал её голову к груди, нежно поглаживая её темные длинные волосы.

– Ничего, родная.… Успокойся, хватит с тебя. Я сам, – успокоил он Марину, – ты отвернись на секунду. Вить, придержи его за лапы и закрой глаза.

Щёлк. Словно маленькая веточка попала под секатор, чуть дёрнулся волчонок и – тишина. Немного погодя все выдохнули с облегчением. Маленький зверь полностью доверил свою жизнь этим людям, поэтому расслабился и закрыл глаза. Сегодня его уже ничего не беспокоило. Он знал, что у него будет «завтра» если звери могут знать наперед.

Марина обработала чистые раны перекисью водорода и замотала бинтами. За дверью жалобно скулил Марти, словно просился на ночлег. Его так и не привязали с тех пор, как началась вечерняя суета с поисками Вити.

Павел бросил на пол свой старый овчинный полушубок, аккуратно положил на него волчонка и открыл дверь на улицу. Марти, словно спрашивая разрешения, посмотрел на хозяев, потихоньку поскуливая.

– Ну что, друг ты мой седой, заходи, – предложил Павел, – посмотри на нашего лесного соседа, да смотри не обижай.

Марти не заставил долго себя ждать, прыгнул через порог и тихо подошел к спящему волчонку, замотанному в бинты. Не дойдя пары шагов, он лёг на живот и вытянул лапы вперед. Медленно, почти незаметно, Марти подполз к полушубку, с жалостью глядя на беднягу. Пёс всё понимал, его глаза и брови стали похожи на домики, он положил голову на вытянутые лапы волчонка и лежал так до самого утра, охраняя покой забинтованного малыша.

-15-

В тот день, когда происходили эти события, Фёдор пил. С самого обеда он заливал в себя стакан за стаканом. Какой-то зверёк грыз его изнутри много лет, днём и ночью. От него не было спасения, никакие попытки изменить своё душевное состояние не давали желаемого результата. Женившись, он сделал себе только хуже, а когда родился Стенька, то он с радостью разбил бы себе голову, лишь бы не ощущать себя в этом мире, никаким, никак. Он не ощущал себя представителем ведомственной структуры, он даже не ощущал себя ничтожеством, которое было выплюнуто этим обществом, в котором ему суждено жить, вернее – ворочаться. В нём было зло, он его чувствовал каждой частицей своего тела. Его нельзя было сбросить, смыть водой или просто игнорировать – оно было внутри, в голове, в самой кости и оно росло.

Он часто вспоминал смерть отца, вернее, тот всегда стоял перед его глазами. Тогда он тоже сгорел, его нутро тлело, пока не довело до петли. Фёдор много раз отправлял свои мысли назад, в то время, когда отец был ещё жив. Он часто бил его мать, но так было не всегда. Ещё будучи ребёнком, сразу после похорон он сидел с матерью в обнимку и разговаривал с ней. Она обмолвилась тогда, что Иван стал другим после рождения Фёдора, его как будто подменили. Рыжеволосый мальчик так и не стал для него отрадой, радостью в жизни. Сам он был темноволосым, Зоя – русая, рыжий ребёнок не мог быть от него. Никакие объяснения не смогли успокоить раненую душу отца. У Зои дед был рыжий, не должно быть слишком странным рождение рыжего ребёнка, выпавшее на третье поколение. Но как это объяснить в посёлке? Иван чувствовал взгляды и улыбки за своей спиной, всеми порами кожи слышал шушуканье соседей. Тогда он тоже искал утешение в бутылке, но так его и не нашёл.