========== Часть первая. Муки совести ==========
Пройдя последние ярды, Сириус таки вполз на площадь Гриммо. Посмотрев сквозь спутанные и грязные лохмы на стык двух домов под номерами одиннадцать и тринадцать, он глухо прорычал:
— Площадь Гриммо, 12, чтоб тебя через этак… А ты стой смирно, зараза!
Последние слова относились к гиппогрифу Клювокрылу, на котором он, собственно, и прилетел сюда из Хогвартса. Сизый монстр опасливо косил глазом на высотные дома и нервно переступал передними орлиными лапами. Ему здесь не нравилось. Очень. Всё вокруг было серым и сырым, под ногами — холодный камень брусчатки, мелкий и скользкий, задние неподкованные лошадиные ноги опасно скользили, и гиппогриф часто взмахивал крыльями для удержания равновесия.
Перед ними вспух третий дом, нагло раздвинув в стороны два соседних, Сириус, продолжая ругаться, потянул за цепь. Поняв, что его тащат в эту каменную коробку, Клювокрыл присел на задние ноги, упираясь передними в брусчатку, и сдавленно захрипел. Ошейник передавил ему горло. Сириус грубо схватил его за клюв и рывком нагнул к себе орлиную голову, злобно прошипел в то место, где у пернатых, по божьей идее, располагаются уши:
— Слушай, ты… Мне сейчас не до твоих царственных капризов, собери ноги в кучу и двигай в дом. Иначе оставлю тебя здесь на потеху магглам и будешь ты сенсацией в завтрашнем номере «Лондон-Таймс», ошибка природы…
Что такое сенсация, Клювокрыл не знал и знать не хотел, но послушался. Очень уж зловещими были нотки в голосе нового хозяина. С большим трудом, цепляясь и едва слышно ворча, с хозяйской помощью гиппогриф вскарабкался по ступенькам на высокое крыльцо, внаглую повиснув на горбе Сириуса — ему надо, вот и пусть несет. Втащив неподъемное гиппогрифье тело в темную прихожую, Сириус сбросил его с плеч, выпрямился и осмотрелся. Грязный черный коридор с потеками плесени под потолком, на полу драное нечто, напоминающее видавший виды линолеум, комковатый и заросший въевшейся пылью. На стенах газовые рожки и портреты в тяжелых рамах. И как последний штрих безумного импрессиониста, картину довершала многолетняя паутина по углам. Сириус судорожно сглотнул — если ЭТО уже в прихожей, то что же творится в остальных помещениях? От осознания этого захотелось бежать отсюда без оглядки. Да вот только драпать-то некуда было… как там в песенках поется? Из огня да в полымя? Вот-вот, в самую точную точку, из Азкабана да в лондонские трущобы.
На гиппогрифа, похоже, напал приступ клаустрофобии, зверя колотила крупная дрожь, конские бока потемнели от пота, а в животе забурлили газы, угрожая вырваться через известное место и испортить воздух. Сириус кротко вздохнул и посмотрел в потолок, пытаясь вспомнить, есть ли в доме большие комнаты. Бальный зал? Библиотека? Прачечная? Вот и куда его теперь? Курицу с кониной… Может, его просто съесть, раз он это… курятина с кониной, вполне съедобен. Хотя… есть вроде чердак, но он, поди, захламлен так, что ни пройти, ни пролезть.
Содрав с шеи дырявый платок, Сириус замотал им голову гиппогрифу, плотно завязывая глаза. Это сработало. Клювокрыл перестал бояться тесных стен, и Сириус без препятствий протащил ослепленного зверя по всем коридорам и лестницам на самый верх дома. Чердак оказался битком забит вещами: зачехленной мебелью, коробами, сундуками и ящиками. Но зато маменькина спальня по размеру не уступала бальному залу, а из мебели в ней были лишь встроенное зеркало и огромная кровать, на ней можно было уложить целый полк гусаров с конями. Сняв с глаз зверя импровизированную повязку, Сириус оставил его в комнате и вышел. Надо было устраиваться на новом месте.
Прежде чем принять ванну, пришлось подождать, пока из труб вытечет ржавая вода. Это, как ни странно, было завораживающее зрелище — сперва толчками пукала тоненькая черная струйка, потом, очевидно, в трубах что-то прочистилось и из крана, как из мощного брандспойта, ударила сильная струя рыжей и вонючей воды. Трубы натужно пели, как при поносе, кран хрипел и кашлял, выхаркивая застоялую жижу. Всё это безобразие вытекло где-то примерно через час, пока не появилась чистая вода, ещё один час Сириус мыл и отскребал чугунную ванну и только после этого вымылся сам. Мылся долго и с чувством, три раза менял воду, побрился, привел в порядок ногти на руках и ногах, закутался в махровый халат старинного покроя и вполз на кухню, ощущая, как пустой желудок прилип к позвоночнику, дар речи он давно утратил и уже несколько дней не подавал голоса. Сириус даже ловил себя на мысли, что его желудок тихо-мирно скончался, потому и не бурчит. Отгоняя гастрономические мысли о том, что где-то на верхних этажах находится конина с курятиной, Сириус провел ревизию кухонных шкафчиков в поисках сухариков или галет. Не нашел. Погладив впалый живот, голодный мужчина горестно задумался: деньги у него есть, но некого послать в магазин. Самому выйти нельзя, Дамблдор что-то сказал про защитные чары… рыжего и умного кота под рукой нет. Домовик? Полный сомнения, Сириус выглянул в коридор и посмотрел на ряд эльфьих голов, приколоченных к памятной мемориальной доске, так, Виски помер, вон его пучеглазая харя… Ренди, Грувер… Полли, вот бедняжка, и её голова висит. Кикимера нет, неужели живой?! Сириус приободрился, откашлялся и позвал:
— Кикимер! Покажись, старина.
Скрипнула дверь сбоку, ведущая в гостиную, и в её проеме показалась носатая физиономия старого домового. Его серо-стальные глаза, непривычно маленькие для представителя данной расы, подозрительно обозрели пространство вокруг Сириуса и остановились на нем. Поморгав, Кикимер неуверенно скрипнул:
— Господин?
— Да, это я… — Сириус присел на корточки и протянул руки. — Здравствуй, Кикимер.
Старый домовой, двигаясь, как в густом киселе, медленно подошел и уткнулся носом в грудь хозяину. Тихо выдавил:
— Господин вернулся?
Сириус кинул взгляд на головы мертвых эльфов и, передернувшись, сгреб Кикимера в объятия:
— Да, я вернулся. Как ты тут?
— Плохо, господин… — хлюпнул носом Кикимер. И забормотал, глядя в никуда: — Кикимер чистит, Кикимер слушается, но Хозяйка вечно недовольна, Хозяйка всё время кричит и приказывает… Кикимер слушается и чистит, чистит, чистит… всё время чистит.
До Сириуса не сразу дошло, что за Хозяйка и что именно Кикимер чистит. А когда понял, разозлился — какая-то крашеная тряпка свела с ума последнего оставшегося в живых домовика. И прямо здесь, не сходя с места, попытался снять со стены мамашин портрет, но у него ничего не вышло, картина была причарована к стене заклятием Вечного приклеивания. Можно было бы стену снести, но… стена оказалась не простой, а монолитной. Домик прятался в пространственной складке-кармане и был в буквальном смысле вырублен в толще скальной породы. И все свои портреты матушка ещё при жизни прилепила именно к таким стенкам, отесанным скалам, из которых вырос дом. Вздохнув, Сириус оставил картины в покое и занялся Кикимером, заставил его вымыться и переодеться в чистое. Потом проверил его на адекватность и выяснил, что в магазин тот вполне способен сходить. Убедившись в том, что Кикимер отличает галлеон от кната, Сириус отправил его за продуктами. Проводив домового, он прошел в свою спальню, шагнул было к кровати, но был остановлен барханами пыли, лежавшей на всех поверхностях. Ну хоть плачь. Пришлось отодвинуть негу подальше и вооружиться шваброй и ведром мыльной воды. Эх, как же плохо без палочки. Её изъяли во время ареста, и двенадцать лет он её не видел, хорошо хоть превращаться можно без палочки. Вернулся Кикимер, и Сириус, закончив уборку, заторопился на кухню, пуская слюни на запах еды, как пресловутая собака Павлова. Ожил и заурчал сдохший желудок, оказывается он был в коме…
Кикимер подал крошечную пиалу с куриным бульоном и горсть ржаных сухариков. Сириус покорно выпил его и взглядом попросил добавки, Кикимер отказал, строго проквакав:
— Господину будет плохо от обжорства.
Сириус прислушался к себе — его желудок, моментально всосав бульон, теперь, что называется, смотрел вверх в пищевод в ожидании новой порции. Невольно передернувшись от ощущения глаз в своем нутре, Сириус пошел спать. Однако едва он лег, как сон куда-то улетучился, на поверхность его сознания вылезла совесть и начала его точить. Сперва Сириус отмахивался от неё, но она настойчиво влезала к нему на грудь снова и снова и продолжала царапаться, выковыривая из него воспоминания. Вот он, молодой и безголовый, дарит годовалому малышу детскую метлу и хохочет-заливается, глядя, как Гарри на низком старте сшибает напольную вазу, как на полной скорости врезается в кошку Миллисенту и как она с воем удирает под шкаф… А вот тот же Гарри, двумя месяцами постарше, сидит в кроватке и жалобно плачет, из свежей раны на лбу на личико стекает кровь. А он, Сириус, тогда едва только взглянул на мальца и, убедившись, что он жив, зачем-то рванул в погоню за Питером. Ну и что в результате? Всё равно ведь не догнал, только кучу народу зря перебил… Так что двенадцать лет Азкабана за тех магглов он честно отсидел. А Пит… Пит, тварь такая, в семье Уизли спрятался, слишком близко от Гарри! Он же чуть душу дементорам не отдал добровольно, как только увидел Пита на плече того мальчишки, а в газете черным по белому было написано, что это друг-однокурсник Гарри! Ой-ей… чего ему стоило выбраться оттуда, хорошо, что стражи слепы, не заметили, как во время кормежки в открытую дверь камеры выскользнул тощий пёс… Тюрьма, конечно, на острове, но до причала оказалось недалече, спокойно доплыл, благо что собаки первоклассные пловцы, о чем свидетельствуют перепонки между пальцев — растопыренные в воде лапки прямо веслами становятся.
