Но он этого не сделал.

Исак не справлялся с этим. Он был обижен на него и возненавидел её. Но в основном он ненавидел себя.

Он не мог удерживать себя, оставаясь в пределах того места, которое раньше называл своим домом. Он больше не мог слышать ни одного крика, ни одного всхлипывания, ни одного бессмысленного размышления о религии. Всё это казалось ему настолько далёким от реальности, что Исак просто сидел в кресле рядом с ней и кивал, пока она беспрестанно поднимала и опускала руки. Вверх и вниз, вверх и вниз. Его взгляд и его сердце следовали за этими руками. Вверх и вниз, вверх и вниз. Пока он не сломался.

Его кожа буквально горела. Он не хотел находиться там. Где угодно ему было бы лучше. Где угодно.

Где угодно, но не там.

У Исака было слишком много причин, чтобы выпить. Его отец ушел, но его выпивка всё ещё была в доме, хранилась в шкафах. Исак с Юнасом периодически опустошали эти запасы, в такие ночи они чувствовали себя наглыми и непобедимыми. Они делали глотки прямо из бутылок, убеждаясь, что изменения в объёмах не так видны. Он не хотел, чтобы отец заметил. В конце концов, он был хорошим мальчиком.

И Юнас был с ним. Постоянно с ним. С тех пор, как они сели вместе, когда были ещё совсем детьми. В те времена самой большой заботой Исака было обязанность приходить домой до того, как еда на столе остынет.

Юнас знал, что он проходит через множество трудностей. Его глаза всегда говорили о многом. Так было всегда. Исак научился понимать смысл каждого взгляда, моргания и движения глаз. Исак любил глаза Юнаса. Но не сейчас. Он не хотел его жалости. Он не хотел его беспокойства. То, чего Исак действительно жаждал, он не мог получить.

.

У Исака было слишком много причин, чтобы выпить. Теперь он был в баре. Гей-баре. Возможно. Он не может сказать этого со всей уверенностью. Он загуглил его до того, как ушёл из дома. Он загуглил его уже давно, потому что интересовался этим вопросом. Ему было интересно, где люди, которые чувствовали то же, что и он, проводили своё время и делали вид, что это не разъедает их внутренности. Он хотел спросить их, как они делали это. Он хотел знать, как они могут быть такими свободными и открытыми со всеми их чувствами, пока сам Исак не справлялся даже с собственным отражением в зеркале. Оно стояло там с широко распахнутыми глазами и резкими словами. Я тоже ненавижу тебя.

Ноги Исака привели его туда, но на самом деле его сердце проложило этот путь. Возможно он был просто глупым мальчиком с нулевой самооценкой, но он всегда слушал своё сердце после нескольких шотов. Всегда собственное сердце. Оно было единственным, что у него было.

Исак не помнил, как ему позволили войти внутрь. Конечно, он не выглядел на восемнадцать, что уж говорить о двадцати. Он не слишком помнил, как добрался до бара, но помнил, что разговаривал с незнакомыми людьми по дороге туда. Некоторые называли его симпатичным, и он отвечал «спасибо», потому что был вежливым. Я не симпатичный.

Теперь он разговаривал с кем-то новым. С кем-то добрым и тёплым, кто спрашивал, знают ли его родители, где он.

- Меня поймали, - подумал Исак.

Но Эсил или Эскиль, или что-то ещё, не вёл себя снисходительно. Он не оттолкнул его. Он спросил его о возрасте и заставил это звучать как непринуждённый разговор. Он спросил, нужно ли вызвать ему такси, которое отвезёт его домой. Но Исак не сдвинулся с места.

Эсил всё ещё старался выпытать у него информацию, когда их кто-то прервал.

- Думаю, тебе уже достаточно, - сказал голос, который послал табун мурашек вдоль его позвоночника. Глубокий, тёплый и сильный голос. Исак хотел раствориться в этом голосе. Уложи меня спать. – Кажется, тебе действительно достаточно.

- Кажется, так и есть, - ответил Исак, удивлённый тем, что владелец этого голоса обладал проницательностью и смог догадаться, насколько он вообще устал.

А возможно, он имел в виду напитки. Исак не мог сказать точно, но он всё ещё держал в руке стакан и скрёб пальцем по стеклу.

Этот парень определённо имел в виду напитки. Он был барменом. Тот стоял по другую сторону бара, пока Исак сидел на стуле прямо перед ним.

Исак не мог сказать, когда его пальцы перестали касаться стекла, но стакана уже не было в его руках. Бармен буквально вырвал его из рук, и это было больно. Исак чувствовал досаду. Он не мог поверить в это. Это ощущалось так, словно этот незнакомец ранил его. Исак перегнулся через стойку и обернул руки вокруг запястья того парня, впиваясь своими ногтями в его кожу.

- Верни мне это, - пробормотал Исак, медленно соображая, что может свалиться с табуретки прямо сейчас.

- Возможно, это больно, - подумал Исак, погружая свои ногти ещё больше в чужую кожу.

Но он не мог позволить себе заботиться об этом. По какой-то причине этот стакан стал самой важной вещью в мире. Это стекло воплощало гордость, которую он потерял. Силу и гордость, которые он потерял. Это был его стакан. Он не помнил, как заполучил его, но это был его стакан. А Исак уже устал терять то, что по праву принадлежало ему. Так что он не собирался отступать. Он не собирался проигрывать бармену с прекрасными волосами. Даже если тот выглядел так.

Исак замер, чтобы посмотреть на него, на мгновение или на два, всё ещё давя ногтями на кожу. Казалось, будто туман рассеялся, и он смог разглядеть то, что его окружало. Бармен был красив. Он был прекрасным, честно говоря. Исак был пьян, но он всегда доверял своему мозгу в вопросах оценки чужой красоты. Даже если он с трудом передвигал ногами.

Бармен продолжал держать стакан, выглядя удивительно спокойным, его мягкий взгляд был направлен на Исака. Тот тоже не собирался сдаваться. Вероятно, тому было больно. Пальцы Исака болели из-за того давления, что он оказывал на мягкую кожу.

- Мне так жаль, - подумал он, чувствуя себя глупо.

Но он не сдавался. Я не отпущу. Это всё, что у меня осталось.

Но затем вторая рука этого незнакомца поднялась к лицу Исака. Большим пальцем он осторожно гладил его по щеке, и он готов был упасть с табуретки, но Эсил или Эскиль удержал его на месте. Эсил. Он уже и забыл о нём.

Исак отступил. Прикосновение бармена было настолько нежным, что он чувствовал себя почти разрушенным. Он задавался вопросом, как кто-то, чью руку он повредил, мог делать это для него. Это было самое мягкое прикосновение. Оно было наполнено такой заботой. Никто никогда не касался его таким образом. Даже собственная мать.

Исак отступил. Конечно. И бармен улыбнулся и снова мазнул большим пальцем по его скуле. Мягкий.

Рука, которую держал Исак, была напряжённой. Она была красной. Это кровь? Исак не мог сказать этого. Ему было жаль.

- Прости, - пробормотал он. – Я не хотел причинить тебе боль.

Он это и имел в виду. Он хотел держать себя в руках. Он хотел продолжить сражение.

- Всё в порядке, - снова улыбнулся бармен.

Сердце Исака забилось в его груди сильнее, ему захотелось улыбнуться. Ты всё ещё можешь чувствовать это?

- Серьёзно? – сказал Эсил, о чьём существовании Исак забыл снова. – Теперь ты прикасаешься к своим клиентам?

Исак не мог увидеть его лица, потому что его взгляд был прикован к лицу бармена, но он мог почувствовать, как тот закатывает глаза.

- Отчаянные времена требуют отчаянных мер, - подмигнул бармен.

Подмигни и мне тоже. Прошу.

- Посмотри на свою руку. Тебе стоит что-то сделать с ней, если не хочешь ходить потом с уродливыми шрамами, - сказал Эсил. – У тебя красивые руки. Было бы обидно.

- Эскиль, я ценю твоё беспокойство, но со мной всё будет в порядке. Точнее, все уже в порядке. Ты можешь идти.

- Ты уверен?

- Абсолютно.

Исак следил за каждым его движением. Он был загипнотизирован. Он не мог с точностью заявить, когда Эскиль покинул их. Он был слишком занят, наблюдая, как стройный бармен хватает стакан и наполняет его водой.

- Вот, - сказал он, подталкивая стакан ближе к руке Исака. – Выпей это.

- Это вода, - тихо заметил Исак.