Вы ничего не знаете! Вы не знаете, каково это. Вы ни черта не знаете.

.

Исак не мог точно сказать, когда симптомы его матери достигли точки невозврата. Скорее всего, в первый год его обучения в Ниссене.

Каждый день был для него днем конца света. Его маленьким личным Армагеддоном. Исак был более чем эмоционально опустошен. Большую часть своего времени он проводил с Юнасом и Эвой, только чтобы держаться подальше от дома.

Он не мог справиться с ежедневными криками, рыданиями и беспорядочными неконтролируемыми истериками. Он не мог справиться с чувством собственной никчемности, охватывающим его каждый раз, когда он переступал порог дома. Ему было шестнадцать, но чувствовал он себя на пятьдесят восемь. Ему казалось, будто на его хрупких плечах сосредоточилась тяжесть всего мира. Мира, которому было плевать на него. Ему не к кому было обратиться. Ему было стыдно и страшно думать, что люди начнут осуждать его мать или его самого. Поэтому он изо всех сил старался скрыть это.

Он ненавидел, что ему приходилось придумывать новые оправдания каждый раз, когда его друзья хотели потусоваться у него дома. Он ненавидел, что его родная мать порой забывала его имя. Он ненавидел это.

Когда его отец ушел, он начал ненавидеть мать за то, какой она была. Ей удалось оттолкнуть от себя и от своего сына всех, кого они когда-либо знали, даже самых близких родственников. Никто больше не пытался выходить на контакт с ним и с его матерью. И он не выдержал. Бывали ночи, которые он проводил в кровати, скорчившись от душевной боли, содрогаясь от рыданий и мечтая возродиться в семье, в которой бы его мать заботилась о нем, а не наоборот.

.

Однажды он ушел из дома и напился до такого состояния, что все буквально плыло у него перед глазами. Он оказался в каком-то гей-баре, и его душевные раны кровоточили так сильно, что он решился открыться первому попавшемуся на глаза человеку.

Эскиль оказался внимательным слушателем с большим сердцем и предложил перекантоваться у него некоторое время. Ему не понадобилось много времени, чтобы понять, как сильно страдал Исак, и по каким-то причинам он решил приютить его.

Исак подумывал о том, чтобы остаться в подвале незнакомца и на следующий день. Но, узнав, что тот был соседом Нуры, запаниковал и вернулся домой.

— Ты всегда можешь прийти сюда, просто помни об этом, — сказал Эскиль по телефону.

Но он не мог. Как только он вернулся домой, он обнаружил мать, растянувшуюся на полу, и сердце застряло у него в горле.

— Это нормально, если ты выберешь себя, — говорил Эскиль. — Это нормально, если ты уйдешь, потому что станет слишком тяжко.

— Нет, это не так.

Исак выбрал свою мать и остался с ней, потому что кроме него больше никого не было рядом. Ни единого человека.

.

Он ненавидел ее всё больше и больше с каждым днем. Он чувствовал, будто задыхался, будто застрял в этой ситуации, в этой жизни и будто она украла у него беззаботные подростковые годы.

Поэтому он впитывал в себя все эти крики, истерики, абсурдные разговоры о конце света, все унизительные комментарии. Он просто впитывал их, впитывал, как губка впитывает воду, и никогда не говорил ни слова в ответ.

— Ты такой же, как он, — говорила она. Это не было комплиментом.

Исак больше не тусовался, он редко выходил из дома. Он практически перестал видеться с Юнасом и парнями, а Эва ненавидела его за то, что он пытался разрушить ее отношения. Это было нормально, он тоже себя ненавидел.

Как он мог испытывать чувства к своему лучшему другу? Исак сам себе был отвратителен.

Черная, беспросветная пучина разъедающей душу самоненависти поглотила его. Казалось, он навсегда застрял в образовавшемся порочном круге: он заботился о матери, запирался в своей комнате и залипал в экран компьютера.

К тому времени, как он поступил в UiO*, он перегорел, устал и был одинок. Так одинок, так чертовски, безнадежно одинок. Когда его мать поместили в клинику, он наконец смог уйти из дома.

Несмотря на то, что он был обижен на мать каждой клеточкой своего тела, он не мог сдержать слез, когда прощался с ней.

— Мы не можем просто оставить ее здесь, — взмолился парень тихим, надломленным от рыданий голосом.

— Ты должен начать жить своей жизнью, Исак, — ответил его отец.

.

Первая неделя была самой тяжелой. Исак не знал, что делать, не знал, кем он был. Он ничего не знал.

Он чувствовал себя таким одиноким. Он был один, он был сам по себе. Поэтому он так отчаянно искал человеческого тепла и любви. Ему хотелось чувствовать себя любимым и знать, что о нем заботятся. Поэтому он цеплялся взглядом за каждого, каждого, каждого парня, но никто не обращал на него внимания. Никто до Эрика.

— Думаю, она сломала тебя, — сказал Эрик как-то ночью после того, как дал своему мальчику то, чего он так жаждал.

— Что?

— Ты такой злой и опустошенный всё время. Тебе нужно отпустить все свои проблемы с мамочкой и папочкой и повзрослеть, Исак. Это тебе не SKAM.

«Да пошел ты. Мне вообще не следовало тебе рассказывать ничего о своей дерьмовой жизни», хотел сказать Исак, но у него не вышло. Так что он просто оделся и ушел, потому что «она возвращалась через час».

Исак был опустошен и разбит на тысячи, миллионы осколков, и слова Эрика дошли до него. «Она сломала меня».

Исак был уверен, что никто никогда не сможет его полюбить, и потому задушил всякие надежды на новую жизнь: перестал верить, перестал искать. Он просто перестал.

Но тот парень со своей до нелепости смешной прической был таким милым и дружелюбным, и предложил ему покурить травку, и не мог перестать смотреть на него в автобусе, и захотел разделить свой обед с ним.

Исак чувствовал, как бабочки в его животе оживали и слабо начинали трепетать своими крылышками впервые за долгое, долгое время.

«Проблемы с папочкой не должны касаться работы». Эта фраза была пощечиной, не самым вежливым напоминанием от самой Вселенной.

Никто никогда тебя не полюбит.

.

Линн Скэвлан

14:54

Исак, мы в конференц-зале рядом со столом Андре

Решили провести мозговой штурм

Уже иду

Исак не мог ни на чем сосредоточиться. Линн разговаривала, Андре воодушевленно с ней дискутировал, а Исак молча пялился на свои собственные руки.

— Вы ведь знаете, каждая команда сделает это тупое видео о мире, любви или еще чем-то, что «пробуждает общественное сознание», так? Нам нужно выделиться, — сказал Андре.

— Да, но я не думаю, что мы выделимся благодаря написанию «тематической статьи». Ты серьезно? У нас в команде даже разработчик есть. Разве ты не думаешь, что мы должны его использовать? — ответила Линн.

— Что, ты хочешь создать веб-сайт? Чего ради? Ты хоть представляешь, как жалко мы будем смотреться? — Андре упорно настаивал на своем.

— Разработчики способны на гораздо большее, нежели на простое создание веб-сайтов, — подал голос Эвен. — Я уверен, мы сможем пустить навыки Исака в нужное русло.

— Да, полагаю, ему придется нас выручать, — согласилась Линн. — Исак, ты нас вообще слушаешь?

Исак внезапно подскочил на своем месте.

— Эм, да. Да. Прости. Мой проект сводит меня с ума, — произнес он, слегка сконфузившись.

— Ну, у нас у всех есть индивидуальные проекты, бро, — сказал Андре. — Как насчет того, чтобы сосредоточиться на секундочку? А?

— Да, извини, — виновато пробормотал Исак.

Когда он взглянул на Эвена, тот смотрел на него в ответ с очень странным выражением лица. Он почти выглядел… обеспокоенным.

— На что уставился?

— Ты в порядке?

— Что?

— Что-то случилось? Ты выглядишь странно, — сказал Эвен.

— О чем ты вообще?

— Ты и вполовину не так груб, как обычно. Это странно.

Исак закатил глаза, и тут вдруг его осенило.

Погодите-ка. Жалоба.

— Это ты? — вопросительно поднял брови Исак.

— Что?