- Во всяком случае, это совсем не та Белинда, которая нужна тебе, сказал Дэнни. Он еще какое-то время молча обдумывал что-то, может быть, перебирал в уме прошедшие события. Он посидел так немного, упрятав голову в воротник и глубоко засунув руки в карманы. - А можешь ты хотя бы описать ее внешность? - прервал он наконец молчание.

- Единственное, что я о ней знаю, так это, что она чернокожая и с хорошей фигурой. В тот вечер она была в красном платье.

- Да ведь таких в городе наберется по меньшей мере тысячи две, сказал Дэнни. - А ее напарник?

- Абсолютно ничего не знаю.

- Просто великолепно!

- Ну, и что ты думаешь?

- Я думаю, что твою загадку со множеством неизвестных можно будет поразгадывать на досуге, когда наступят длинные зимние вечера.

- Но ты берешься помочь нам или нет?

- Попытаюсь поразнюхать в округе, послушать, о чем толкуют. А так трудно сказать. Ты будешь у себя?

- Я буду где-нибудь поблизости.

- Ладно, в случае чего я постараюсь тебя найти.

Бывают такие моменты в жизни города, когда ночь как бы отказывается от своих прав.

Вечер как бы затягивается, освещение меняется почти незаметно и возникает момент какой-то общей неопределенности.

Сегодня был именно такой день.

Воздух был плотным, бодрым и насыщенным, каким он никогда не бывает весной. При этом вечерний воздух как бы светился сам собой, а небо было столь пронзительно голубым, что казалось - оно никогда не уступит свои права надвигающейся темноте. И когда в половине шестого зажглись уличные фонари, то сделали они это совершенно напрасно - им просто нечего было освещать, потому что на улице все еще стоял ясный день. Солнце неподвижно застыло на западе над крышами Мажесты и Калмс-Пойнта, как бы противореча вращению Земли своим нежеланием исчезнуть за коньками крыш и каминными трубами. Жители города запрудили улицы его. Казалось, они не желают расходиться по своим жилищам, стремясь воочию убедиться в произошедшем астрономическом беспорядке, возможно даже в исполнении пророчества Нострадамуса о наступлении вечного дня, о победе дня над ночью и о том, что народ на улицах будет праздновать эту победу весельем и плясками на улицах.

Однако небо на западе все же начинало сдаваться.

Потемнело наконец и в квартире Герберта Гросса. Карелла и Браун находились в ней уже добрых три часа, производя самый тщательный обыск. Они обшарили все комнаты от пола до потолка, исследовали пол от стены до стены, заглядывали даже в туалетный бачок, но так и не смогли найти хоть каких-нибудь намеков на то, куда так торопился Гросс, поспешно вскочив в направляющийся к центру автобус.

А таких указаний было полно вокруг них, однако они как-то не попадали в поле зрения детективов.

Квартира сама по себе была полна противоречий. Она была маленькой и тесной - обычная конура в пришедшем в упадок доме, окруженном со всех сторон складами. Но она была битком набита мебелью, которую подбирали явно где-то в начале тридцатых годов, когда солидность была одним из главных достоинств, а фанеровка красным деревом считалась чуть ли не законом. Одного только огромного дивана, разместившегося в гостиной, вполне хватило бы для создания тесноты. Но диван был еще дополнен двумя такими же гигантскими креслами и буфетом, явно забредшими сюда из какой-то просторной семейной столовой. Все это дополняли торшер с обширнейшим абажуром, старинный радиоприемник, который сам по себе был величиной в нормальный буфет, а по обеим сторонам дивана еще стояли маленькие столики, на каждом из которых стояло по большой лампе.

В одной из спален стояла огромная двуспальная кровать со спинками из красного дерева и ничем не покрытым матрасом. Туалетный столик и два шкафа соответствовали по размерам кровати, но явно не соответствовали площади комнаты.

Вторая спальня была обставлена более современно - две узкие кровати были застелены мексиканскими покрывалами. Напротив мексиканского же ковра на стене висела книжная полка. Помимо кухни и ванной в квартире была еще одна комната, которая с пола и до потолка была забита мебелью, фарфоровой и стеклянной посудой в картонных коробках с надписями и без таковых (кстати на одной из таких коробок сохранилась типографски выполненная надпись: "Всемирная ярмарка 1939"), пачками связанных шпагатом книг, кухонным инвентарем и даже отдельными предметами одежды, развешанными по спинкам стульев или просто валяющимися где попало. Словом, здесь было все, о чем только может мечтать ребенок, который не теряет надежды разыскать в старом доме какую-нибудь забытую кладовку, вещи из которой можно использовать для игр.

- Никак не пойму, что это за квартира, - сказал Карелла.

- Я тоже, - сказал Браун. Он включил торшер в гостиной, и они сидели сейчас один напротив другого, усталые и пропыленные. Карелла устроился на огромном диване, а Браун на таком же огромном кресле. Комната была залита светом от торшера. Карелла в какой-то момент даже почувствовал себя мальчишкой, который заигрался и забыл про уроки на завтра.

- В этой комнате все мне кажется каким-то искусственным, - сказал Карелла. - Здесь все как-то не так, за исключением одной только комнаты.

- Очень может быть, что и наоборот, - заметил Браун.

- Я хочу сказать, какого черта, кто-то стал бы в наши дни обставлять квартиру такой мебелью?

- У моей матери была именно такая мебель, - сказал Браун.

Оба они погрузились в молчание.

- А когда умерла мать Голденталя? - прервал наконец молчание Карелла.

- Если судить по данным, представленным нам, то примерно три месяца назад. До того времени он жил вместе с ней.

- А не может быть так, что все это барахло принадлежало ей?

- Очень может быть. Может быть он перевез сюда все ее вещи, когда съезжал с той квартиры.

- А ты не помнишь как ее звали?

- Минни.

- А как ты считаешь, сколько Голденталей может быть в телефонном справочнике?

Они и смотреть не стали справочники по таким районам, как Маджеста, Бестаун или Калмс-Пойнт, учитывая что Гросс направился в сторону делового центра города. Не стали они смотреть и ту часть справочника, в которой содержались данные по Риверхед, потому что Гросс сел в автобус, а добираться автобусом до Риверхед нужно чуть ли не целый день. Поэтому они решили ограничиться справочными данными по одной только Айсоле (была, правда, еще одна причина, почему они решили ограничиться справочником только по этому району - дело в том, что в квартире Гросса никаких других справочников не было).

В справочнике фигурировало восемь абонентов с фамилией Голденталь.

Но только одна из них принадлежала Минни Голденталь - ныне покойной. Бедняжка, ее имя будет фигурировать здесь только до тех пор, пока не будет выпущен справочник следующего года.

Сик транзит глориа мунди.

Дом, в котором некогда проживала Минни Голденталь, представлял собой двенадцатиэтажное кирпичное здание, крыша которого была утыкана телевизионными антеннами. Перед его фасадом был разбит небольшой, покрытый бетоном дворик, въезд куда был ограничен двумя кирпичными колоннами, на верхушках которых стояли цементные урны, предназначенные для того, чтобы в них высаживались цветы. От цветов сейчас остались лишь какие-то полусгнившие стебли. Левую и правую стороны бетонного дворика образовывали крылья здания. Таким образом, весь дом представлял собой архитектурную фигуру в форме буквы "П", на верхнюю перекладину которого выходила парадная с плоским крыльцом перед нею. Почтовые ящики каждого из крыльев висели по разные стороны от входа. Браун проверил их по одной стороне, Карелла по другой. Фамилии Голденталь ни там, ни там не было - с именем "Минни" или без него.

- Ну, что ты думаешь? - спросил Карелла.

- Давай сверимся у смотрителя, - предложил Браун.

Смотритель жил на первом этаже, занимая квартиру за лестничной площадкой. Он вышел к ним в нижней рубашке. В квартире за его спиной продолжал работать телевизор, однако передача, по всей видимости, была не слишком захватывающей, потому что в руке у старика находился воскресный выпуск газеты с комиксами. Детективы представились. Смотритель внимательно рассмотрел жетон Кареллы, а потом и удостоверение. И только после этого вымолвил первое слово.