— …такой крутой! — радостно говорил Даниэль и качал головой. С его губ не сходила улыбка. И это параллельно тому, что на лице Клементины она даже не появлялась. Девушка внимательно слушала Шона и хмурилась, погруженная в свои мысли. В ней поселились сомнения, которые с каждой минутой пускали в сознание девушки острые, давящие на больное шипы. Клементина смотрела на Шона, на то, с какой теплотой он говорил о ее другой версии; смотрела на Даниэля, который с не меньшим восторгом слушал его и в красках представлял каждую деталь. И в конце концов для Клементины это стало как-то… обидно? Ее альтернативная версия «такая крутая», такая сильная, интересная, необычная, в то время как она — всего лишь ничем не примечательная, милая «просто-девушка». Клементине стало неприятно, и это не ускользнуло от Шона. Постепенно сбавив тон и отойдя от темы, юноша предложил Даниэлю познакомиться с той Клементиной, которая, в отличие от «крутой», находилась здесь и сейчас, рядом с ними. И брат послушно откликнулся, словно по щелчку переключив внимание на девушку. Клементина была этому рада, хотя до конца и не могла раскрыться перед двумя братьями. Она говорила тихо, осторожно. И Шон видел в глазах девушки явное смущение. Такая хрупкая, слабая, кроткая. Вот какими были первые аналогии, что проходили через мысли Шона, и теперь, в сравнении, после того как он изобразил словами портрет противоположной версии Клементины, юноша наконец понял, что девушка перед ним — это совершенно точно не она. Да, возможно, раньше Шон и замечал в этой девушке черты настоящей Клем, но сейчас он их упорно не видел. Это не она, другой человек, а все то, что делал Шон прежде, — это были лишь тщетные попытки убедить себя, что, вот он, его шанс, беспроигрышная возможность. Чепуха, понимал Шон и продолжал держать слабую натянутую улыбку, не желая выдавать своих истинных мыслей. Да, пускай юноша и дальше слушал девушку так же внимательно, как если бы с ним говорила сама Клем, и тем не менее с каждой минутой этот напускной интерес постепенно стал растворяться. Клементина из этого мира не была плохой, нет. Шон видел ее красоту, душевную милость. Она прекрасный человек, прекрасная девушка, и все равно она — другая. Не его.
А тем временем Клементина успела рассказать многое. Она начала с самого малого: представилась, немного поведала о себе. Оказывается, ей всего четырнадцать лет. И Шона этот факт удивил. Странный парадокс. Шону шестнадцать, Клем из его мира четырнадцать. А так как Клементине из апокалипсиса тоже, как и ему, шестнадцать, значит параллельному Шону — восемнадцать? Сложная математика, и тем не менее Шон посчитал, хотя много ответов ему это и не принесло. Почему связь объединила их не в один период времени, а разбросала столь хаотично, юноша так и не понял, впрочем, забивать голову всякими загадками он не хотел, поэтому оставил дело открытым. Кроме возраста, Клементина раскрыла еще свою родину. Город Атланта, штат Джорджия. Девушка упомянула, что у нее есть родители — отец и мать, и Шон тут же задал логичный вопрос: тогда почему она здесь, в Орегоне, на секундочку, на другом конце Америки. Клементина ответила просто и по существу: «Я сбежала» — с улыбкой говорила она, и, когда братья резко напряглись, не совсем поняв, что, к чему и почему, девушка поспешила пояснить. Как она выразилась, Атланта — ее родной город — никогда на самом деле и не была ей домом, как родители никогда и не были настоящими папой и мамой. Из-за их частых командировок Клементина почти не виделась с родными, все детство проводя в компании няни. И в один момент, когда девушке наконец доверили остаться в городе одной, без чужого присмотра, Клементина решила сбежать. Родители не бросились на поиски, ведь каждый раз, когда они приезжали обратно, Клементина успевала вернуться домой, а в школе никто о ней и не беспокоился — сидит девочка на домашнем обучении, пусть сидит дальше. И таким образом Клементина поведала о своей жизни, о том, как она со временем научилась использовать товарные поезда, в качестве средства бесплатного передвижения, а главное она поведала о том, как попала в Бивер-Крик:
— Меня всегда тянуло на север, не знаю точно почему, — пожимала плечами Клем, смотря прямо в глаза удивленного Шона. — Айдахо, Монтана, Орегон, штат Вашингтон. Что-то подсказывало мне, что именно там я найду свой дом. Возможно, я его и нашла, — двусмысленно заметила Клементина и натужно вздохнула. — А ты, Шон?
Юноша усмехнулся.
— Забавно. А я, наоборот, всегда мечтал побывать на юге. Флорида, Луизиана, та же Джорджия. Видимо, по той же причине, что и ты, — говорил он, встречая светлый взгляд Клементины слабой улыбкой.
А Даниэль тем временем слушал двоих, не зная, что и добавить. Постепенно на мальчика стала накатывать усталость. Шон заметил это и тут же предложил им поужинать. Вечерело. Солнце постепенно садилось за горизонт, а поезд все шел дальше, направляясь куда-то в глубь Калифорнии — следующего пункта в их маршруте до Пуэрто-Лобоса. Шон улыбнулся. Удачно они, конечно, встретили Клементину и так же удачно узнали от нее о товарниках. Если бы не она, братья наверняка потратили бы не одну лишнюю неделю, пытаясь пройти все это расстояние пешком.
«Спасибо, Клем» — думал Шон с усмешкой.
— Спасибо, Клем! — повторял за ним вслух Даниэль с яркой, светлой улыбкой. Рассматривая печеньку в форме мандаринки, которую девушка приобрела еще на ярмарке, мальчик радовался находке. Несмотря на то что он уверенно не хотел показывать, будто давно мечтал о какой-нибудь сладости, — это было бы слишком эгоистично по отношению к Шону и их незавидному положению — Даниэль заметно обрадовался неожиданному подарку. Клементина, как настоящая фея, исполнила желание ребенка, хотя тот и не просил угощений. А Шон тем временем улыбался, наблюдая за ними. Вопреки собственным двояким впечатлениям от Клементины, юноша был рад, что она заботится о его брате. Это мило с ее стороны.
— А ты будешь? — кивнула Клем, обернувшись к Шону и посмотрев тому прямо в глаза. Шон прищурился. — Ну, печенье. У меня три штучки, каждому хватит. Держи, — улыбнувшись как ни в чем ни бывало, Клементина протянула Шону угощение. Юноша кивнул в знак благодарности и продолжил молчать, так и не притронувшись к печенью. Если Даниэлю понравится, Шон отдаст свою порцию ему. Все равно есть особо не хочется.
И таким образом прошло еще какое-то время. Даниэль и Клементина тихо переговаривались. Ребенок рассказывал о Бивер-Крике, о Крисе, о бабушке с дедушкой, считай, заполнял пространство бесконечными разговорами, свойственными любому ребенку его возраста. И Клементина внимательно слушала Даниэля. По непонятным Шону причинам девушка видела в его брате кого-то особенного, и, разговаривая, она общалась с ним, словно со старым другом. И это Шона несколько напрягало. Он до сих пор помнил необычную, странную реакцию Клементины на Даниэля. «Словно увидела приведение» — вспоминал он и хмурился. За время, которое братья успели провести с девушкой, Шон успел отметить многие особенности Клементины из этого мира. Он проводил аналогии, параллели, самостоятельно искал ответы на какие-то вопросы, замечая их в чертах девушки, в ее характере, в словах, которые Клементина использовала, когда говорила о себе. И все же оставалось много недомолвок, о которых Шон поставил себе цель спросить. Спросить, но не при Даниэле.
Когда солнце совсем пропало за горизонтом, а окружающий мир погрузился в темноту приближающейся ночи, Шон все так же сидел в углу пустого вагона, наблюдая за братом и девушкой. Постепенно Даниэля стало клонить в сон, он стал меньше активничать, говорил тише, и тогда Шон решил предложить брату поспать. С поезда они сойдут либо утром, либо ночью, смотря, куда успеют доехать, и пока есть время поспать — пусть Даниэль спит. Мальчик спорить не стал, и спустя пару минут беспрерывного ворочанья на рюкзаке он наконец-то уснул. Шон так и не сдвинулся с места, как и Клементина, расположившаяся в противоположном от него углу. И парень, и девушка — оба молчали. И вот тогда-то Шон и поймал себя на мысли, что разочарование, смешанное с рассеянным замешательством, — это то еще двоякое, неприятное чувство.
