– Если это так, то почему тогда, все эти мудрецы поголовно женаты? – задавались вот такого рода вопросами молодые офицеры, находясь в поиске и не только истины. – Несомненно, одно, – находили ответ на этот свой вопрос молодые офицеры, – эти господа женатики, за долгое время своего брака осточертели своим молодым супругам занудством и крохоборством. Да и их преклонные года не способствуют взаимопониманию, ему подавай тяжёлую музыку Баха, а она хочет кружиться в вальсе под музыку Штрауса, он надевает тяжеловесные штаны и всё чёрное, а её одежда так порхающее легка и светла, что и не заметна. И они, эти старые хрычи, опасаясь, что их молодость возьмёт своё, видя в нас удачливых соперников, решили нам голову заморочить всеми этими глупейшими выдумками о браке.
Ну а когда присутствует такая разность взглядов на дам, то не трудно догадаться о том, что сейчас думали и как смотрели на своих и не рядом стоящих дам, в призме взгляда на Чарльза, все эти господа. И если молодые офицеры начинали хмуриться, когда взгляд Чарльза останавливал свой взгляд на даме с загадочным лицом и мужем где-то сзади, то супруг этой дамы наполнялся воодушевлением, в ожидании комедии. – Наконец-то, хоть кто-то скажет этой стерве правду. – Одновременно краснел и бледнел в предчувствии развязки, да тот же сэр Дуфри, жалкое ничтожество в глазах его супруги, леди Дуфри, и отъявленный подкаблучник в глазах мужского сообщества. При этом сэр Дуфри даже не задумался о том, что будет после того, как только этот Чарльз запишет леди Дуфри в макаки. А зря. Ведь он можно сказать, единственный из всех, кто прекрасно знает склочный характер леди Дуфри, и на что способна она в гневе (а вот один молодой офицер этого всего не знает и оттого влюблён в неё, ведь она внешне привлекательна).
И только стоило Чарльзу, не задумываясь о последствиях, но при этом максимально смягчая свои слова, сделать предположение, что родословная леди Дуфри несомненно уходила в глубь веков и его далёкие предки, судя по ней, вели активный образ жизни, а этого в итоге показалось мало для леди Дюфри и она потребовала ещё подробностей, а он вдруг не удержался и ляпнул: «Ваши предки леди, предположительно все вышли из макак», как тут же всё и закрутилось вокруг впавшей в истерику леди Дуфри.
Правда, не вот так сразу, а вначале онемевшая леди Дуфри, потрясённая услышанным, выдержала паузу, и как только Чарльз было подумал: «Пронесло», то как разродится криком: Сэр Дуфри! – А сэр Дуфри, оглушённый пониманием своей недальновидности, от страха присел в коленях и таким образом попытался от своей супруги спрятаться. Но куда там, когда зов леди Дуфри образовал коридор между ею и самим сэром Дуфри, на которого теперь со всех сторон смотрели гости графа и с нетерпением ждали от него возмущённой реакции на это публичное оскорбление его супруги со стороны этого Чарльза. И если насчёт всей этой публики сэр Дуфри вообще не беспокоился, то вот обращённый на себя взгляд со стороны леди Дуфри, он не мог игнорировать. И сэр Дуфри, сглотнув комок страха, виновато посмотрел на леди Дуфри и, явно решив поиздеваться над ней, ещё спрашивает её. – Что случилось, дорогая?
– А ты не знаешь?! – вопрошает леди Дуфри, потрясённая такой не внимательностью к себе со стороны сэра Дуфри, этого эгоиста и собственника, для которого её заботы и волнения никогда не были интересны, когда есть собственное я. И, судя по тому, что сэр Дуфри пожимает плечами, то он решил довести леди Дуфри до белого каления. Что у него с лихвой получилось – леди Дуфри не только побелела, а её чуть ли не начало трясти при виде такого эгоизма сэра Дуфри (как понял к своему сожалению сэр Дуфри и все остальные, то Чарльз был забыт леди Дуфри и сейчас для неё представлял интерес только сэр Дуфри).
– Его супруге прилюдно наносят оскорбление, – вперившись взглядом в сэра Дуфри, начала накручивать себя леди Дуфри, – а он не то что бы не слышит, а его это не касается. Так, сэр Дуфри? – таким холодным тоном голоса это спросила леди Дуфри, что всем вокруг стало страшно за сэра Дуфри, включая его самого. И сейчас бы, наверное, сэру Дуфри прилюдно несдобровать, – леди Дуфри была готова вынести на всеобщее обсуждение свои взаимоотношения с сэром Дуфри, врезав ему по его нахальной физиономии сумочкой, – если бы не граф Сельжук, вовремя вмешавшийся в назревающий конфликт.
– Леди Дуфри, – окликнув леди Дуфри, граф привёл её в чувства, – я, несомненно, уважаю вас и ваше желание быть самой собой, но вы находитесь у меня дома и уж извольте подчиняться установленным мною порядкам и правилам. И я вас убедительнейшее прошу, не спешить с выводами и отложить решение возникших вопросов на потом. – С чем граф оставляет усмирённую леди Дуфри, а сам возвращается к Чарльзу, о котором все временно забыли.
– Ну так что, Чарльз, – обращается к нему граф Сельжук, – на этом остановимся или как? – А Чарльз ничего больше так не хотел, как не начинать этот сеанс откровения (а по другому его и не назвать, когда обращаешься с прорывными идеями к далёким от науки людям, а они склонны всё упрощать и смотреть на них с позиции обывателя – вот почему и возник этот вопрос о происхождении человека от обезьяны), а уж когда его к этому вынудили, то он только и хотел, чтобы побыстрее закончить этот свой перекрёстный допрос. И Чарльз согласно кивнул графу. И на этом, пожалуй, всё и закончилось бы, но тут вдруг, из этого их дамского окружения, доносится бархатный голос, с первого взгляда очень понравившейся Чарльзу молодой леди, и продолжение вечера, как того желал Чарльз, не сместился в сторону столовой, а получил своё продолжение здесь. Против чего, что удивительно, ничего не имел против Чарльз, ведь этот голос принадлежал, как потом он узнал, той самой фрейлин Лизе (почему фрейлин и что такое фрейлин, когда есть фрейлина, – может это какая-то игра слов и понятий, – то это так и не удалось узнать).
А прекраснейшая из всех фрейлин, фрейлин Лиза, всем поголовно молодым офицерам здесь нравилась, в том числе и благовоспитанным господам, состоящим в супружеских отношениях со своими супругами, и так сказать, к неимоверному возмущению и шушуканью за её спиной всех остальных леди и даже фрейлин, имела на них всех большое влияние. Так что когда она выразила своё недовольство, обратившись к Чарльзу: «Так нечестно», то всем до единого господам в этом зале, в число которых входил и Чарльз, обуреваемых жаждой справедливости, немедленно захотелось выяснить у этого подлеца, Чарльза, как он посмел быть нечестным по отношению к фрейлин Лизе.
– Что нечестно? – сурово посмотрев на Чарльза, милейше спросил фрейлин Лизу граф Сержук, когда дело касается женской чести и справедливости, то беспощадный даже к своим друзьям человек. Так что Чарльзу не помешает три раза подумать, прежде чем ему придётся отвечать на ещё не заданный вопрос фрейлин Лизы.
– Я тоже хочу, чтобы господин учёный, – фрейлин Лиза на этом месте так приободряюще посмотрела на Чарльза, что он тут же приобрёл для себя смертельных врагов из числа молодых офицеров и ещё парочка семейных господ решили с ним не знаться и не подавать при встрече руки, – заглянул в прошлое и поискал для меня …– здесь фрейлин Лиза задумалась и после небольшой паузы добавила, – скажем так, тех, с кем меня могла связывать родственная связь.
Что и говорить, а фрейлин Лиза своим заявлением внесла диссонанс в разумение всех молодых офицеров, части господ из числа обелённых мудростью, и даже самого графа, не знающего, что об этом думать.
– Вы действительно этого хотите, фрейлин Лиза? – спросил Лизу граф.
– Да, хочу. – Глядя на Чарльза, уже потерявшего часть себя под этим её лучезарным взглядом (он дал слабину в коленях и приспустился вниз на них), как капризная девчонка заявила фрейлин Лиза.
– Как хотите. – Чуть было не оплошал в глазах фрейлин Лизы граф, буркнув себе в усы. Но вовремя сообразил, что так говорить нельзя и исправился. – Вы, знаете, фрейлин Лиза, что ваше желание для меня закон, – обратился к фрейлин Лизе граф, – так что все вопросы к нашему учёному. Да, кстати, его зовут Чарльз. – Добавил граф, и с дальним посылом, предупреждая о последствиях, посмотрел на Чарльза. А вот ответ фрейлин Лизы на это представление графом Чарльза, потряс всех до единого.
